— Нет, Адель. Все должно кончиться хорошо. Я так устал! Все прекратится, вот увидишь.

— Кен здесь, — прошептала она. — Я подарила ему венецианскую маску с длинным носом, он перекрасил ее в черный цвет. Я узнала ее.

Там, в зале, когда отошли воды, она в отчаянии произнесла: «Тасукэтэ!»[38], и карнавальная маска кивнула ей.

Щебень заскрипел под ногами Эрика. Ушел? Убьет ее? Все равно. Лишь бы оставили ее одну, наедине с болью, не мешали. В голове возник голос старого хари:

— Эта боль благостная. Это процесс рождения, который всегда связан с болью. Мы должны постоянно испытывать боль, ибо все истинное в этой жизни через боль.

Адель словно видела себя со стороны. Вот она садится за столик в европейском ресторане Иерусалима под мелодичный шепот фонтана и хрустальные звуки арфы, оглядывает декор, посетителей. Веселый разговор за соседним столиком, благоухание цветов. Адель отказывается от карты вин, открывает меню, официант подобострастно кланяется. По углам — отгороженные резными панелями диваны, она замечает броско одетого мужчину — тот вдыхает букет прозрачного вина, скользит взглядом мимо. Теперь Адель узнает его. Эрик. Перед глазами пробегают строчки меню, за их кружевом — уголек в полумраке ресторанной кабинки. Собеседник Эрика стряхивает с сигареты пепел.

— Например, эта, беленькая. Ты на кон ставишь долю наследства, я — слово, что Кристина не узнает о моих изменах. Тебе ведь не хочется, чтобы она была несчастна? Ты ведь до сих пор любишь мою жену? — Эрик попробовал вино. — Хочется меня убить? Молчание у японцев означает согласие или отрицание? Или бродяжка, которого приютил мой отец, выполнит обещание? Клятву, данную на смертном одре — что оградит меня от неприятностей? Ты верен слову?

— Тебе виднее, — коротко бросил японец.

— Кстати, зачем ты приехал? Хотя можешь не говорить. Ведь у Фольке мания преследования, ему повсюду мерещатся снайперы. И он позвал Кена, домашнего любимца… Который умеет рассчитать эффективность удара в зависимости от времени дня! Так как тебе беленькая? Пари? Правда, арийский тип лица теперь не в моде…

Эрик любил спорить на женщин, и Кен знал об этом. Но сейчас дело было в ином.

— Читаю твои мысли, — продолжил Эрик. — Узнав о моих изменах, Кристина, наконец, избавится от меня, — он улыбался. — Развод? Разве я могу допустить это? Моя политическая карьера не позволяет. Кристине жить со мной до гроба. До гроба. Освободиться друг от друга мы сможем, только… овдовев! — в его смехе слышалась угроза.

Адель медленно без аппетита ела салат, когда мужчина, любитель ярких акцентов в одежде, остался за столиком один. Через полчаса к нему присоединились двое евреев, неодобрительно глянувшие на белый костюм, привлекающий внимание. Адель услышала имя — Исхак. Исхак Шамир.

Назавтра убили посланника ОНН, члена шведской королевской семьи. И в своем номере Адель слушала радиоприемник.

Эрик прекрасно знал, на кого указал Кену. На арийку, которую повесят на первом же гранатовом дереве, — прекрасный кандидат на роль убийцы посла ООН. Почему Кен засомневался? Почему отбил ее у отряда израильтян? Своим выбором он подставил себя под удар. Отныне он стал опасен Эрику.

Ночь и боль не кончались, святая Вальпургия не могла помочь Адель. Ведьмы собрались на горе Броккен, устроили вечеринку. Перед Адель проплывали события последних месяцев.

Вместо Турина Кен полетел в Стокгольм, к Густаву. Он заметил слежку, но не мог рассказать наследнику то, что знал, и просто советовал увеличить охрану и подобрал телохранителей.

Мог ли японский ребенок оказаться в шведской королевской семье случайно? Ребенок, который умеет бесшумно передвигаться и убивать нажатием пальца. Не странно ли, что после десятка лет на чужбине он легко отыскал в разрушенном Токио свою сестру, наладил связи с человеком-горой и получает более чем конфиденциальные поручения? Что, встретив Адель в Иерусалиме, быстро разузнал ее настоящую фамилию? Его вырастили для шпионажа. И он прекрасно знает, что такое долг. У Кена тоже не было детства. Он до сих пор играет «в машинки», играет по-своему, отказываясь от привычных для него методов постижения секретов. Это испортило бы ему удовольствие. Он слишком хорошо знает, что такое шпионаж. Слишком хорошо.

Она забыла сказать Эрику, вспомнила Адель. В кулоне она всегда держала снотворное. И принц Евгений не погибнет от ее руки.

Яхта. На полосатом капковом[39] матраце спит Рой, и она копается в стенном шкафу, среди тельняшек, непромоканцев, откидывает за ненужностью зюйдвестку[40]. На тело Роя натягивает женское платье, а на голову — свой темный парик, что комочком уместился в декоративной сумочке. По обиженно надутым губам проводит помадой. Вот новость для журналистов, веселящихся палубой выше! Сын славного генерала — трансвестит! Но следует подстраховаться. В кладовке, занятой свернутой надувной лодкой, водолазными костюмами, снаряжением приготовили коробочки петард — осталось устроить маленький фейерверк. Ба-бах!

Под дулом пистолета она стоит на набережной, игрушечным взрывом выбило стекло иллюминатора, и внутри дымит и мерцает. На яхте царит паника, и узкоглазому официанту лучше убраться восвояси. Адель не желала, чтобы ему снились кошмары. После дня рождения Рой Макартур стал избегать общения с прежними друзьями и бесцельно колесит по свету — Эду за ним не угнаться.

Где-то рядом Адель услышала голос, появилась Кристина, бледная и худая. Адель узнала ее, смотрела на ее плоский живот и думала о жестокой фотографии, присланной неделю назад. Отвернулась. Неужели опять? Неужели опять она приносит с собой смерть? И ей захотелось кричать.

Зачем женщины, рожая, кричат? От этого что-то изменится? Боль — месть тела душе. Наконец оно властвует сознанием! Человеческое оставляет тебя. В безумии и одиночестве.

— Тужься! — слабым голосом требует Кристина. — Сильнее! Давай!

Откуда-то из недр Адель вырывается звериный рык. Что это? — потрясена спрятавшаяся душа. Клич победителя?

— Молодец! Все.

Краем зрения Адель наблюдает, как уносят что-то выпавшее из нее. Она стягивает через голову окровавленный сарафан — ее живот белый и плоский. Сколько времени она лежала так с открытыми глазами, закутавшись в колючее шерстяное одеяло, не чувствуя тела, не зная ни одной мысли, в пустоте? Она обнаружила себя в больнице. Перед тем, как проститься, Кристина сунула ей за щеку таблетку.

— От лактации.

Кристина серьезна, все у нее получается на редкость правильно и логично, отрешенно реагировала Адель. От лактации. От лактации.

— Ты должна все понять, — продолжает принцесса твердо. — Эти несколько страшных часов перед родами… У ребеночка не выдержало сердце, он же недоношенный совсем.

Отказало сердечко…

Кристина прекрасно держит себя в руках. И Кен любит ее. Может быть, теперь у них что-то получится. Но…

— Вам далеко до мастерства актеров Кабуки, — Адель послушно проглотила таблетку. От лактации. И закрыла глаза. Пусть остаются в своей сказке, среди королевичей и принцесс, в замках и дворцах, обладая чудесными вещами и дружа с волшебниками.

Когда она проснулась, Кен был рядом. Спертый воздух палаты был ароматизирован тлеющими можжевеловыми палочками. Адель не открывала глаз, но о ее пробуждении Кен уже знал. По изменившемуся ритму ее слабого дыхания. Еще минуту он молча держал ее руку, и Адель пожала ее.

23


Fehu — владения.