Она это заслужила — лекцию о плохом поведении и его ужасных последствиях. И терпеливо внимала.

Веревочное искусство вело свои корни от самурайского Средневековья, когда палач искусно связывал пленника множеством узлов и затяжек и потом водил по городу, показывая свое умение. Со временем жестокая забава превратилась в шоу. Немногочисленное количество зрителей занимает крошечный зал, дым ароматных палочек вызывает легкое наркотическое опьянение, а специальная музыка погружает гостей в транс. На сцене мастер демонстрирует длинные веревки из конского волоса, пропитанные обезболивающим веществом. Связывание начинается с женской груди, которую мастер оплетает всевозможными узлами и петлями. Он затягивает узором живот, руки, ноги — до кончиков пальцев. Веревки врезаются в кожу, до крови, и девушка погружается в полусонное состояние. Петля на шее начинает душить ее, жертва постанывает — то ли от боли, то ли от удовольствия — зал завывает. Опутанную, ее медленно на веревках поднимают к низкому потолку — шоу завершается.

— В этом есть что-то от насекомых, — неприятно поразилась Адель.

— Мастер учится своему умению десятилетиями, высшим пилотажем считается, когда он доводит до оргазма и жертву, и зрителей. И тогда, в знак благодарности после сеанса почитатели целуют мастеру руки и ноги.

— Он думал, я журналистка, — уныло проговорила она. Запах его сигареты напомнил о пережитой под дымок крошечной трубочки боли

— «Внук» одного из преступных кланов, сятэй, — беспечно проинформировал Кен. — Скрывается от своих братьев — что-то натворил в очередной раз и неплохо устроился здесь. Боится, что слуги оябуна прознают о месте его нахождения.

Следует подобрать слова благодарности, вертелось в ее голове. Это оказалось мучительней боли. Признать, что нуждалась в его помощи, что не смогла выбраться сама. Спасибо, что пристыдил.

— Как ты нашел меня? — с трудом поинтересовалась она.

— Хари — старый мастер татуировки позвонил.

Она вспомнила бумажный самолетик с наброском портрета и номером телефона, который бросила в форточку. Каким-то образом мастер не оставил красочных следов на ее спине, на свой страх и риск обманул хозяина, пусть и расцарапал пустой иглой кожу.

— Ты убил гангстера?

Кен рассмеялся. Для тех, кто пришел с войны, человеческая жизнь ничего не стоит? Нет, он умеет договариваться. В Японии не воюют с мафией, для японского правительства главное — сохранить контроль над страной, оно закрывает глаза на способы, которыми достигается мир и покой. В народе якудза считается защитником маленького человека от произвола чиновников, во время землетрясений или войны, когда жители оказываются без крова и пищи, на помощь пострадавшим приходят не администраторы, а члены кланов.

— Гомен насай, — опустив глаза, повторила она стандартное извинение Томико.

Кажется, ее каменная физиономия рассмешила его. Все позади, успокоила Адель себя, гордость растоптана.

Он принес ей старинную книгу — «Сюкоден», приключения 108 благородных разбойников с иллюстрациями, где герои изображались опоясанными классическими татуировками. Молчаливый совет не искать приключений, а обратиться за помощью к нему, всеведающему Кену.

— Не побоишься показать мне то, над чем работаешь?

Когда-то ей было любопытно. Теперь — лицемерная форма раскаяния, но ничего лучше она придумать не могла. Ей трудно далось и это. Кажется, голос стал совсем жалким? Бесконечное, бесконечное утро унижения!

— Это работа, а не театр, — видимо, что-то он уловил в ее дыхании. Облегчение? Снова деловой тон, и они чужие, ничего не значащие друг для друга люди. — Хорошо, в твоем распоряжении час.

Кен сделал короткий звонок помощнику — видимо, отослал его с каким-то поручением. Не желал, чтобы тот видел Адель — подобный визит сведет на нет авторитет и дисциплину. Они спустились в гараж, сели в неприметное американское авто и долго ехали молча — Кен позволял ей прийти в себя и расслабиться.

Конструкторская лаборатория находилась на окраине города, в одном из складских помещений мебельной фабрики. Запах масла, бензина, резины и краски властвовал здесь. На стене висели грязноватые комбинезоны, на грубых полках соседствовали стопки технических журналов для любителей автомоделирования и, казалось, все существующие на свете инструменты. Наличествующее мало отличалось от стандартного набора любой авторемонтной мастерской, включая подъемники, станки и шлифовальные машины. Но среди океана коробок с ключами, запчастей и листов железа разместился островок чертежного стола. Из стоящего рядом ведра торчали длинные трубки ватмана и кальки.

А дальше, за перегородкой — семь покрытых чехлами автомобилей. Скелет восьмого грудился у стены, заслоняя картонные макеты.

— Сколько тебе было лет, когда ты собрал первенца?

— Шестнадцать, довольно много, — усмехнулся Кен. — Четыре года я несколько раз переделывал его, но совершенству нет предела, и я взялся за новый. Правда, в последнее время я не могу сосредоточиться на работе.

Адель сдернула с красной и плоской модели ткань. Рядом под чехлом дыбились колеса внедорожника.

— Словно конюшня прекрасных лошадей, разной масти и нрава, но послушных хозяину, — улыбнулась она.

— Ты поэтично настроена сегодня. Покатаемся?

Кен уверенно вел своего любимца. Впервые Адель оказалась за городом и наслаждалась быстрой ездой вырвавшегося на свободу автомобиля, не знакомого с духотой уличных пробок. Появились деревья, открылось небо, не загороженное бетонными великанами, огромное, синее-синее.

— Как твои глаза, — задумчиво произнес Кен.

Синее и пустое.

— Знаешь, мне хочется увезти вас всех отсюда, куда-нибудь к морю.

Адель вгляделась в лицо Кена. А ему тяжело, отчего-то очень тяжело, хоть он и скрывает это.

— Увезти в безопасное место? Брось, я больше не причиню тебе неприятностей. А те шведы, кажется, забыли про меня. Дом твой похож на крепость.

— Ты их не знаешь…

Вместо бардачка Адель заметила шкалу частот. Радио? Такое маленькое? Она попыталась найти волну одной из местных станций, что без труда удалось, и после пятиминутной сводки новостей зазвучало танго.

— Работа Эда, — поделился Кен.

Повинуясь привычке, Адель задремала и проснулась, только когда Кен остановил машину.

— Ты улыбалась во сне, — он распустил ее волосы. — Когда ты спишь, выглядишь настоящей. Это обескураживает. Иди сюда.

И Адель потянулась к нему, обвила его шею. Как уютно на мужских коленях! Спокойно. Запах мыла из хризантем, собранных на острове Хоккайдо. Крепко прижаться к его груди, ощущать его силу, раствориться… Тепло. Хорошо. Мечта.

— Совершенно… — поняла она.

Мужчина и женщина вместе ради чувства полноценности. Краткого мига совершенства.

Неожиданно из проезжающего мимо автомобиля заулюлюкали, засигналили, и Адель отпрянула, оторвалась от Кена.

— В концлагерь, желтая морда! — кто-то из них бросил стеклянную бутылку, и она разбилась о багажник, позади них. — Нечего белых девок трахать!

Ее преследовали и оскорбительные крики, и взгляд Кена, неприятно пораженного ее реакцией. Адель вернулась на свое кресло и уставилась на дорогу, чувствуя, что все каменеет у нее внутри. Кен закурил, развернул машину и поехал назад.

Путь показался Адель нескончаемо длинным, и она то и дело поглядывала на циферблат «устрицы». Наконец показались склады мебельной фабрики. У мастерской Адель поспешно вышла, осторожно захлопнула дверцу и, боясь встретиться с Кеном взглядом, направилась к шоссе, чтобы поймать такси.

— Я свяжусь с Томико, напомню, чтобы растерла твою спину мазью, — Адель обернулась на его спокойный голос и стала разглядывать свежие царапины на красивом багажнике. — Хари дал специальный заживляющий бальзам.

Она кивнула и проголосовала, вслушиваясь, как позади шуршат по асфальту шины, и машина Кена удаляется, затихает в стенах мастерской, и металлическая дверь за ней с урчанием опускается.

Угрюмый, чужой водитель вез ее в Челси. Ник пожалел бы ее, вспомнил морскую байку, от примитивной философии которой ей стало бы легче.

Дома ее ждал букет. Адель попросила вазу, поднялась в комнату и стала расставлять цветы. Улыбка вошедшей Томико взывала о прощении — значит, хозяйка собиралась ворчать:

— В толпе красота погибает. Достаточно одного цветка, чтобы создать икебану. Значит, их прислал не Кен. Эрик. После случившегося Кен не стал бы одаривать ее цветами. Адель протянула Томико несколько роз. Та, выразив благодарность, отказалась и с разрешения отобрала нераспустившиеся бутоны.

Склонившись над вазой, Адель вдыхала свежий терпковатый запах. Удивительно, что ей это приятно, что она испытывает необъяснимое блаженство. Она никогда не любила цветы, и восторги от подаренного букета казались ей глупыми. Теперь она даже пользуется духами…

Эрик. Ведь это он привлек ее внимание к творчеству мастера татуировки. Интересно, он знал о том, что любопытствовать было опасно?

Ближе к вечеру вернулся из школы Яса и привел с собой Майкла.

— Ты выздоровела? Мама просила не тревожить тебя. Высокая температура?

Адель вспомнила, что за сутки, которые она проспала после сеанса «иглоукалывания», Яса не включал патефон — она не слышала музыки.

— Гляди! — Яса на пороге своей комнаты натянул на пухлые, как пирожки, ступни ботинки и заколотил каблуками по полу. — Это ролл, а это… уинг, — демонстрировал он выученные чечеточные па.

Вскоре пожаловал Кен, и Адель спустилась на кухню.

— Мне хотелось бы помочь, — попросила она Томико и взялась за тарелочки — отнести в гостиную, где на маленьком столике сервировался ужин.

— Не надо, — твердо остановила ее Томико. — Даже для того, чтобы расставить блюда на столе, следует знать, как это делается. Например, рыба подается брюхом к трапезнику, голова ее должна быть повернута влево. Расположить ее по-другому — нарушить этикет. Ведь рыбу подобным образом подавали для трапезы перед харакири: головой вправо, а животом — от сидящего за столом самурая. Считалось безнравственным подсовывать живому человеку рыбье пузо, когда он вскоре вспорет свое собственное!