Светлана Лубенец - Поцелуй под дождем

– Там и примерзнуть к ручке недолго, – подхватила тему повернувшаяся к подругам Настя Ивлева.

Дружный смех трех девушек и обрывки их разговора долетели и до Андрея с Наташей. У Наташи красной стала даже шея, а Андрей дикими глазами посмотрел на одноклассниц.

– Молчим, молчим, молчим, – кривляясь, закивала Ивлева.

Андрей не понимал, чем Наташа не приглянулась девчонкам. Как она вообще могла кому-то не понравиться? Ему, мало общавшемуся с девушками, даже в голову не могло прийти, что не понравилась как раз ее необычная экзотическая красота, выделяющая ее среди всех.

Увлекшись Наташей, Андрей совершенно забыл про Ларису, которая уже минут пять нервно барабанила по столу пальцами.

– Да-а-а! Умыл нас Андрюшка, ничего не скажешь, – пихнула ее в бок Ольга Карпова. – Вот, оказывается, для кого он себя берег. Хороша!

– И чего хорошего? – буркнула Лариса. – Будто в «Тайде» выстирали. Кипяченая простыня…

– «Тайд», Ларик, кипячения не требует, – возразила Ольга. – Рекламу надо смотреть регулярно, а не чай в это время наливать!

– Бледная моль… плесень… белая мышь… – продолжала сквозь зубы цедить Лариса.

– Ларка! – всплеснула руками Ольга. – Да ты, никак, ревнуешь?

– Еще чего!

– Того! Никакая она не плесень. Она – Снегурочка, вот она кто! – Ольга, не блиставшая особой красотой, в отличие от многих других умела восхищаться чужой, в том числе и Ларисиной. – Но ты, Ларик, не хуже! Ты тоже красавица, но…

– «Но царевна всех милее, всех румяней и белее», – перебила ее Лариса. – Тоже, знаешь, образованные, почитывали Александра Сергеевича.

– Брось, Лариска. Вы разные и обе красивые. А если Андрюха на нее повелся, а не на тебя, так нечего было выпендриваться.

– Ну-ка, ну-ка, «свет мой зеркальце, скажи, да всю правду доложи»… Что ты имеешь в виду?

– Сама знаешь, – сникла Ольга. Ей вдруг стало жалко подругу. – Ладно, это я так… не расстраивайся. Завтра иду на олимпиаду, приглашаю Разумовского в гости и – он наш! Куда там этой… простыне…

– Ты на них не обижайся, – по пути домой начал убеждать Наташу Андрей. – Они, в общем-то, хорошие ребята… и девчонки тоже… У нас вообще хороший класс. Я это точно знаю, потому что мы все вместе учимся с первого класса. Не понимаю, что на них нашло. Это, знаешь, как всегда, новеньких проверяют… на вшивость. Ты, главное, не впадай в уныние. Все образуется, вот увидишь!

– Я никуда не впадаю, Андрей, – спокойно ответила Наташа. – Я уже привыкла. В новом коллективе меня всегда принимают в штыки, а потом действительно все постепенно образовывается.

– Это хорошо. А то я испугался: ты вся огнем горела. Думал, вот-вот взорвешься и кому-нибудь врежешь по физиономии или убежишь домой.

– Я очень легко краснею. Все блондинки такие. Конечно, не просто выдержать перекрестный огонь двадцати пяти взглядов, но мне не впервой. Привыкну.

– И все же мне непонятно, почему…

– А я вот давно поняла. Я – белая ворона в прямом и переносном смысле. Слыхал про таких? Аль-би-нос-ка!

– Ну и что?

– Люди не любят таких… ну, которые не как все. Кого-то это раздражает, у кого-то вызывает отвращение, как шестой палец или волосатая бородавка на носу.

– Наташа! Какая бородавка! Что ты городишь? Девчонки просто завидуют. Ты же красавица! – Андрей замолчал и виновато посмотрел на девушку. Он вовсе не собирался ей этого говорить. По крайней мере сегодня. У него вырвалось, но Наташа, будто не заметив его волнения, посмотрела на него и очень серьезно ответила:

– Не всем так кажется, Андрюша.

От этого ее «Андрюша» Разумовский окончательно оглох, ослеп и онемел одновременно. Он в замешательстве сделал шаг назад и на кого-то наткнулся. Обернулся, чтобы извиниться… Перед ним стоял Романенко.

– Кто такая? – Никита кивнул на Наташу.

– Будет учиться в нашем классе, новенькая… – миролюбиво начал Андрей и осекся.

Вид Романенко ему не понравился. С Никиты вдруг слетела вся его обычная нагловатая уверенность. Великий сердцеед смотрел на Наташу удивленно и растерянно.

Лариса шла домой совершенно уничтоженная и раздавленная. Откуда вылетела эта белая куропатка? Полярная сова! Рыба! Бабочка-капустница! Дрозофилла! Или нет, дрозофилла не белая… А Разумовский-то, Разумовский! Как он вился вокруг этой… простыни. Лариса скривилась.

Она понимала, что не права. Можно придумывать для Наташи сколь угодно гадкие прозвища, она от этого хуже не станет. Эти белые волосы… Лариса вытащила из сумки зеркальце и прямо на ходу оглядела свою от природы кудрявую голову. Собственные кудри показались ей вульгарно-яркими и блестящими. А глаза… Зачем они такие темные? А губы? Они так насыщены цветом, что ей приходится специально использовать бледную помаду. И все зря! Лариса раздраженно швырнула зеркальце мимо сумки и не заметила этого. А вообще-то говоря, что случилось? Какое ей дело до Разумовского? Подумаешь, с Ольгой поспорила! Ну… проиграла… И что из того?

Лариса уже почти бежала, потому что к глазам почему-то подкатывали слезы. И не злые слезы из-за проигрыша пари, а горькие-горькие слезы… несчастной любви. Неужели это все же произошло? Неужели она, Лариса Нитребина, наконец влюбилась? И в кого? В этого дурака Разумовского? Нет! Нет! Нет! Не может такого быть!

Лариса уже не могла сдерживать слез. С размазанной косметикой, задыхаясь от едва сдерживаемых рыданий, она влетела в квартиру. Хорошо, что мама уехала в гости к подруге. Ларисе не хотелось, чтобы она видела ее в таком виде и лезла с утешениями. Девушка бросилась на неубранную с утра постель и наконец дала волю рыданиям. Она вспоминала поцелуи в беседке и корила себя за наглое высокомерное поведение. Как это она ему сказала: «Ты понимаешь, что это ничего не значит?» – а он ответил: «Еще бы!» – и посмотрел на нее такими удивленными печальными глазами. Дура! Идиотка! Но разве она могла знать, что влюбится? Она вспомнила его губы, легкий запах какой-то мужской косметики и даже ощутила тяжесть его ладоней на своей спине. Ну, нет! Лариса мгновенно перестала плакать и села в постели. Нет! Она не допустит, чтобы какая-то… белая нерпа… увела у нее Андрея! Ты еще пожалеешь, Наташа Лазарева, что сюда приехала!

На следующий день Наташа сидела за столом одна. Ларисе тоже принадлежал целый стол – Андрей с Ольгой отправились в другой район Петербурга на олимпиаду по математике. Лариса пялилась в затылок Лазаревой и никак не могла сосредоточиться ни на одном предмете. Она получила «три» по биологии, написала бездарную работу по английскому, а вызванная к доске на химии не смогла решить простейшую задачу. Когда она возвращалась с «двойкой» на место, то бросила на Наташу такой огненный взгляд, что та удивленно отпрянула, будто от занесенной для удара руки.

На перемене между двумя математиками, когда не надо было переходить в другой кабинет, перед Наташей уселись Осипенко с Димкой Карнауховым и завели веселый разговор. Наташа, как всегда, улыбалась и даже показывала ребятам какие-то фотографии. Стайка девушек, собравшихся в другом конце класса у стола Ларисы, выглядела совсем не весело.

– Нет, вы посмотрите, как наши парни делают стойку перед этой… тундрой! – исподлобья глядя в сторону Лазаревой, зло сказала Таня Брайлович.

– Тундрой? – улыбнулась лишь уголками губ Лариса. – А что? Классная кликуха – Тундра!

– Ага! «Девочка с Севера, девочка ниоткуда…» – пропела Настя Ивлева. – Что-то я запамятовала, подружки, чего она там жаждет?

– Ясно чего, – подхватила Лутовинова и допела: – «Вся в ожидании чуда и любви!»

К компании у Наташиного стола присоединился Стас Белявский.

– Ну, это уже слишком! – Глаза Брайлович сузились до щелок. – Стасик! – громко окликнула она Белявского. – Подойди, пожалуйста, ко мне!

Стас кивнул, вернул Наташе ее фотографии и подошел к девушкам.

– Что случилось, драгоценная моя? По какому случаю визг?

– Визг?! – Танины глаза из щелок трансформировались в два блюдца. – Ишь как заговорил! Чем эта, – она ткнула пальцем в Лазареву, – эта… бледная немочь вас околдовала?

– А-а-а, вот в чем дело! – Стас с иронией оглядел девушек. – А я-то думаю, чего Наталья все одна да одна. А у вас, оказывается, заговор? Бойкот? Ревнуете, крошки?

– Да ты… ты что? Да как ты… – захлебнулась возмущением Брайлович. – Сам… ведь… Предатель!

Из Таниных глаз брызнули слезы, и она выбежала из класса.

– Ты не переборщил, Стасик? – напряженную тишину в классе разорвал громкий голос Ларисы.

– А нечего на меня визжать! Прямо как законная жена на пенсии! – У Стаса нервно задергалась бровь и на щеках заалели пятна с неровными краями.

– Понятно! – Лариса встала со стула, уперла руки в бока, смерила Стаса глазами, но обратилась к Лазаревой: – Эй ты, «девочка с Севера», гляди, какое тут шоу с выходом для тебя разыгрывают!

Наташа тоже встала со стула. Она, как и Стас, покраснела, но смотрела на Ларису спокойно.

– Я ничего не понимаю, – сказала она. – Объясни, пожалуйста.

– «Пожалуйста…» – Лариса передразнила ее интонацию. – Тут у нас без тебя, – она особо выделила голосом последние два слова, – уже сложились кое-какие отношения, и не стоит их разрушать.

– Я ничего не разрушаю, – все так же спокойно ответила Наташа. – Во всяком случае, не желаю этого. А если что и разрушается, значит… – Наташа замолчала.

– Договаривай, договаривай! – угрожающе произнесла Лариса.

– Значит – непрочно было или… и вовсе не было, – Наташа посмотрела прямо в глаза Нитребиной.

Лариса опешила. Неужели эта Тундра догадалась о Разумовском? Или, может быть, Андрей сам ей все рассказал? Про Ларисины приставания, про поцелуи в беседке?

– Не тебе судить, что здесь было, а чего не было! – яростно отрезала Лариса. – Ты здесь без году неделя!

– Юпитер, ты сердишься, а потому не прав, – все так же спокойно отреагировала Наташа, села за стол и углубилась в учебник.