Тэм с гордостью объяснил Люси, что, хотя изначально шхуна была построена для молниеносной атаки и стремительного бегства, все же главным ее достоинством является репутация их капитана. Достаточно было произнести имя капитана Рока шепотом, как зачастую обремененные грузом торговые суда сдавались без боя. Редко кто из их капитанов осмеливался вступить в схватку с Роком.

– Хорошо, пусть так, – возразила Люси. – Но он не может соперничать с военными кораблями. Да их пушек только с одного борта достаточно, чтобы разнести в щепки вашу красавицу.

– А вот и нет, мисс Люси! – азартно закричал Тэм, и его зеленые глаза восторженно засияли. – Наш капитан любому из них даст тысячу очков вперед! Во-первых, в юности он изучал морскую стратегию. А во-вторых, он всегда как будто угадывает, какой маневр они собираются сделать, еще до того, как они начинают исполнять его. Поэтому-то нас никто не может поймать, вот!

Люси смутилась, в первый раз отчетливо осознав, чего мог достигнуть Клермонт, если бы не ее отец.

Люси не могла не думать о свободе под этим ясным голубым пологом, который каждое утро разворачивался над морем от горизонта до горизонта. Не могла не думать о ней, и когда стояла на носу шхуны, облокотившись на поручни, а теплый ветер играл ее волосами, солнце пригревало спину, в лицо летели веселые соленые брызги. Как случилось, что, будучи пленницей Мориса, она никогда прежде не чувствовала себя такой свободной?

Никто не делал ей замечаний, если она все утро просиживала на палубе с книгой или просто дремала на солнышке. Она могла сколько угодно наблюдать за работой матросов, и никто не прогонял ее. Стоило ей только попросить, и Аполло охотно усаживался рядом и рассказывал ей сказки своей родной Африки.

Вообще простота и непринужденность жизни на «Возмездии» просто поражали Люси. За исключением склянок, отбивающих часы, время, казалось, здесь не существовало. В противовес матросам, которые, как муравьи, неустанно трудились на корабле под придирчивым оком и грубым окриком ее отца, людей Мориса не было нужды подгонять. Девушка не сразу поняла, что секрет заключался в их беспредельной преданности и любви к своему капитану, для которого они стремились как можно лучше обслуживать красавицу-шхуну.

Эти люди беспечно смеялись, когда им было смешно, частенько распевали песни или плясали огневую джигу. Люси сама видела, как во время приведения паруса к ветру кое-кто из них останавливался, чтобы глотнуть рому, и на него не обрушивался злобный рев боцмана. Они любили затеять кулачный бой, и тогда Люси уходила подальше, чтобы не смущать их своим присутствием. Как дети, матросы приходили в страшное возбуждение, толпясь вокруг соперников, отчаянно размахивая руками и отпуская крепкие словечки. Но ни один из них не посмел бы достать нож, зная, что его ждет неизбежное и суровое наказание в сорок плетей.

Но главное, что не переставало изумлять Люси, это их отношение к ней. Пожалуй, даже в самых аристократических гостиных Лондона она не встречала такой почтительности. Некоторые, подобно Паджу, были невероятно застенчивы. Другие матросы побойчее, вроде Тэма, искали ее расположения и со всех ног бросались оказать ей какую-нибудь услугу. Даже бывший убийца Фиджет, старое лицо которого дергалось от нервного тика, придавая ему грозное выражение, учтиво поцеловал ей руку, когда в один из солнечных дней их представили друг другу.

– Ну и ну, – прошептала Люси Тэму. – Меня здесь просто балуют. Должно быть, они слышали о моем отце и знают, что, если со мной что-нибудь случится, последствия могут быть самыми серьезными.

Тэм только фыркнул.

– Не страшнее, чем вырванные ноздри. Капитан пообещал это сделать с тем, кто вздумает заигрывать с его женщиной.

«Так вот кто я для них, – покраснев от удовольствия, подумала Люси, – женщина капитана!»

– Но я не… – хотела она возразить и осеклась.

Вряд ли стоило опровергать эту ложь. Морису виднее, как держать в страхе своих людей.

И все же трудно было понять, почему экипаж корабля верил этой возмутительной лжи. Их капитан не обременял девушку своим обществом. Напротив, он явно избегал встреч с ней, что было нелегким делом на не столь уж большой трехмачтовой шхуне.

Блик солнечного света на меди заставил ее поднять голову к корзине впередсмотрящего, угнездившейся на верху топ-мачты. По стройной широкоплечей фигуре человека Люси сразу узнала Мориса. Вместо того чтобы просматривать горизонт в поисках преследующего их корабля, он беззастенчиво направил свою подзорную трубу на нее.

Неизвестно, чего больше было в голосе Люси, досады или скрытого удовольствия, когда она обратилась к Тэму:

– Ну, уж этот ваш капитан… – Она оглянулась и увидела, что Тэм уже взбирается на снасти с ловкостью обезьяны.

Люси втайне подозревала, что матросы считали ее перемирие с капитаном вооруженным. Во всяком случае, неспроста при его появлении они мгновенно исчезали, как будто боялись снова оказаться на линии огня. В Ионии Люси приходилось задергивать шторы на своем окне, чтобы укрыться от любопытных взглядов Клермонта. Здесь же она не отказала себе в детском удовольствии показать ему язык и сделать жест рукой, которому ее недавно научил Дигби, старый седой канонир, хотя она и не очень понимала значение этого жеста. Зато Морис его понял и от души рассмеялся.

– Ну, разве она не прелесть! – пробормотал он себе под нос, опуская трубу.

Затаив дыхание, он с тревогой следил, как Люси стремглав бросилась за Тэмом, и успокоился только тогда, когда она достигла перекладины и ловко уселась на ней. На самом деле он прекрасно мог обойтись и без подзорной трубы, ибо каждая черточка лица Люси с поразительной реальностью всегда стояла перед его глазами.

За долгие дни их плавания под солнцем серебристо – пепельные волосы девушки еще посветлели и сияли, как будто их касался трепетный лунный свет. Огромные серые глаза были ясными, как чистое небо после грозы, а кожа покрылась нежным загаром. Но самое главное, выражение ее лица смягчилось, потеряв ту замкнутость, которая тенью лежала на нем в Ионии. Морис не знал, что больше пошло ей на пользу – свежий морской воздух или свобода от постоянного гнета властного адмирала. Как бы то ни было, он радовался тому, что решился выпустить ее на волю. Что лукавить, ведь он запер ее в каюте, чтобы в первую очередь оградить от себя, не слишком надеясь на свою выдержку. Теперь же ему приходилось ограничивать собственную свободу, чтобы исключить риск встреч с Люси наедине.

И все же, несмотря на свою осмотрительность, Морис видел ее повсюду, куда бы ни повернулся. То она сидит на палубе рядом с Паджем и, склонив набок головку, прилежно перенимает искусство, с которым он ловко зашивает огромной иглой порванный парус. То читает вслух один из романов Дефо матросам, которые столпились вокруг Люси, как дети вокруг матери, и слушают ее, открыв рот. То увидит ее стройный силуэт, когда она, опершись на поручни, подолгу задумчиво смотрит на пурпурные волны в час заката.

Признаться, его немного задевала та легкость, с которой чопорная мисс Сноу нашла общий язык с матросами. Безыскусное обаяние девушки, ее мелодичный звонкий смех заставляли его метаться между радостным восхищением и страстным желанием, доводя до того, что он чуть не всерьез начинал жалеть, что выпустил ее на волю.

Клермонт сложил подзорную трубу, вспомнив о единственном месте на корабле, где он сможет хоть немного снять напряжение и успокоиться. Он спустился с топ-мачты с лихостью прирожденного моряка и двинулся к трапу, не заметив личико Люси, подглядывавшей за ним из-за лебедки.

* * *

Люси крадучись приближалась к обитой железом двери, за которую ей так и не удалось заглянуть во время ее последнего неудачного побега. Морис скрылся за ней минут пять назад, и столько же она собиралась с духом, чтобы последовать за ним.

Собственно, чего ей было бояться, ободряла она себя. Морис ведь не оговаривал территорию корабля, где ей нельзя появляться. Значит, он не станет ее ругать, если застанет здесь. А вдруг он все-таки рассердится?

Люси прижалась к двери. К своему огромному облегчению, она не услышала отчаянных криков терзаемой жертвы, хотя давно поняла, что кровожадные пираты из романов и экипаж «Возмездия» не имеют между собой ничего общего. Но сама обстановка вокруг девушки невольно волновала воображение. Этот темный гулкий коридор, эта таинственная дверь, зачем-то обитая железом… Переведя дух, она снова начала вслушиваться и на этот раз уловила мужские голоса, разговаривающие на повышенных тонах.

Резкий голос Мориса произнес несколько слов, которые Люси не разобрала. В ответ раздалось еще более невнятное ворчание. Но голос! Люси замерла. Это был совершенно незнакомый голос, непохожий ни на рокочущий бас Аполло, ни на стремительную сбивчивую речь Тэма, ни на робкий лепет Паджа. Она еще плотнее прижалась ухом к толстой двери, пытаясь расшифровать обрывки доносящихся до нее фраз во время пауз горячего диалога.

Клермонт говорил:

– …некого винить, кроме самого себя… все же была бы в большей безопасности у себя дома, если бы не твое безрассудство.

Люси закусила тубы, сдерживая восклицание. Насколько она знала, она была единственной особой женского пола на тысячу узлов вокруг. Придя в восторг от своего открытия, что оказалась предметом разговора Мориса, она легко распознала полный ответ его собеседника.

– А, ну да! Но была ли она одна? И насколько я помню, в свое время ты совратил не одну скучающую даму, имеющую знатного супруга.

Ответ Мориса был кратким и непристойным. Люси в ужасе отшатнулась. Старый канонир Дигби сыпал богохульствами через каждое слово, как будто это был его второй родной язык, но даже от него она не слышала такого ругательства.

Собеседника Мориса оно не напугало, а лишь рассмешило. Когда его смех затих, Люси услышала часть фразы, произнесенной с глубоким сарказмом:

– …запер меня, чтобы защитить меня или ее?