— Господи, какая же ты дура!

Он сгреб ее в охапку, прижал к себе, и Лика обхватила его гибкими руками, обвилась вокруг его тела, словно жалея, что нельзя сплестись вот так навечно.

— А ты? — выдохнула она в его волосы. — Когда я вернулась из Афгана, я так хотела… Так ждала нашей встречи… А ты даже не поцеловал меня, даже не сказал, что скучал.

— Как же мне надо было поступить, если ты все эти годы только и делала, что всячески подчеркивала свою независимость? Мне никто не нужен, я сама по себе. Я думал, если только попробую проявить инициативу, ты сбежишь…

— И поэтому ты женился, — протянула Лика. — Чтобы я уж никак не могла подумать, что ты имеешь на меня какие-то виды.

— Ты же знаешь, я пытался объяснить тебе тогда, — возразил он. — И когда она ушла, я сразу же приехал. И никак не мог тебя найти. Я метался по всей Москве как сумасшедший, а тебя нигде не было — ни дома, ни на работе. Тогда я оставил тебе записку, но ты так и не перезвонила.

— Я знаю, знаю, — закивала она. — Только я поняла все уже здесь. А тогда… Мне просто страшно было встретиться с тобой снова и опять получить щелчок по носу.

— Черт! — выругался он, крепче прижимая ее к себе. — Похоже, оба мы с тобой последние идиоты и трусы!

— Это точно! — тихо засмеялась Лика и прижалась губами к его виску.

Но утро все-таки наступило — неспешное, солнечное, тихое. Лика, набросив на плечи рубашку Андрея, вышла в кухню, улыбнулась ему сонной счастливой улыбкой. Андрей поставил перед ней чашку кофе, сострил: — Наивно было бы ожидать, что ты приготовишь завтрак. Поэтому я сам тут постарался…

Лика влезла с ногами на один из стильных, обтянутых белой замшей кухонных стульев, потянулась к тарелке с золотистыми тостами, зевнула.

— Как хорошо. Представляешь, я совсем забыла, сегодня же первый день моего отпуска.

И вдруг осеклась, испугалась по старой привычке, что он расценит это заявление как навязчивость — мол, теперь ты меня отсюда не выпихнешь, мне спешить некуда. Тут же спохватилась:

— Но тебе, наверно, надо на работу. Я тебя не задержу, сейчас быстро соберусь…

— Мне нужно, да. Но не на работу. — Он сел напротив, поймал ее руку и сжал в своей ладони.

Лика смущенно взглянула в буравящие ее тяжелым взглядом синие глаза.

— Мне нужно в мэрию, или в церковь, или прямиком в Лас-Вегас, это я оставляю на твое усмотрение.

— Я не понимаю, — растерянно протянула она.

— Что же тут непонятного? — в глубине его синих глаз озорно заплескался смех. — Я, конечно, неплохо сохранился, но годы берут свое, и, боюсь, ждать, пока ты наиграешься в свою самодостаточность, у меня уже здоровья не хватит. Поэтому мы с тобой идем жениться, и дело с концом.

— Как? Вот прямо сейчас? — ахнула Лика.

— Ну, кофе все-таки можешь допить, — успокоил ее Андрей.

— Ты бы хоть для приличия спросил, согласна ли я, — все-таки съязвила она.

— В прошлый раз ты пеняла мне, что я ни разу не стукнул кулаком по столу, — усмехнулся Андрей. — Так что я всего лишь стараюсь соответствовать твоим представлениям об идеальном мужчине.

— Тебе не нужно стараться! — ответила Лика, потянулась к нему через стол и добавила, почти касаясь губами его рта: — Ты и есть такой.

2

Счастье казалось таким полным, таким всеобъемлющим, что порой Лике трудно становилось дышать. Первое время, просыпаясь по утрам, она боялась открыть глаза — вдруг все это ей только приснилось, и сейчас она вернется в заставленную коробками квартирку в Сохо, и одиночество снова ощерится на нее из всех углов. Так она и лежала, не решаясь пошевелиться, пока Андрей не склонялся над ней, не дотрагивался губами до ее виска, шепча:

— Доброе утро, любимая.

Еще не открывая глаз, она чувствовала, как на лице расползается глупая счастливая улыбка, подставляла ему губы для поцелуя и лишь потом решалась взглянуть, наконец, на окружающий мир, который, впрочем, весь был теперь заполнен для нее этим удивительно нежным при всей его небывалой силе мужчиной.

Андрей действительно настоял на том, чтобы они немедленно расписались, и Лика поначалу никак не могла привыкнуть, что люди обращаются к ней теперь «миссис Грекофф». Для своих, правда, она все же осталась Беловой. Первую неделю их скоропостижного брака они почти не расставались. Бог знает, как Андрею удалось скрыться от вечно требующих его внимания деловых партнеров, заказчиков, подчиненных, но факт оставался фактом — их не беспокоили звонками и визитами. Это была, наверное, самая невероятная, самая сумасшедшая неделя в ее жизни. Они будто вернулись в ту беззаботную и развеселую пору их юности — отчаянно вцепившись друг в друга, летели вниз в вагончике «русских горок» в районе Брайтона, объедались мороженым в летних кафе, хохоча, гонялись друг за другом по дорожкам Центрального парка. Иными были только ночи. Бесконечные теплые ночи, когда можно было часами лежать рядом в темноте, едва касаясь друг друга плечами, и болтать обо всем на свете. И впервые было не страшно говорить вслух о своих самых сокровенных переживаниях, обидах, ошибках.

— Я не должна была тогда так набрасываться на Артура, — сокрушенно каялась она, прижавшись головой к его плечу. — Но я, честное слово, не нарочно. Я очень хотела с ним подружиться. Только я ведь совсем ничего не знаю о детях, не знаю, с какой стороны к ним подойти…

— Ничего, научишься. — Он быстро поцеловал ее в макушку. — К тому же у тебя ведь могут еще быть и свои дети…

— Не могут, — помотала головой она и, справившись со сдавившим горло комком, объяснила. — Мне с моим прошлым диагнозом врачи настоятельно не рекомендовали иметь детей. Слишком большой риск, понимаешь…

— О господи, — выдохнул он и крепче сжал ее плечи. — Прости… Прости, что я тогда…

— Да брось, ты же не знал. — Она легко провела ладонью по напрягшейся под тяжестью ее головы мощной руке.

— Да, — кивнул он. — Ты никогда мне этого не говорила.

— Ты тоже не обо всем мне рассказал, — мягко упрекнула Лика. — Если бы я знала, что Артура бросила мать, я бы никогда… Мне потом только Дэззи сказала.

— Удивительно, — невесело рассмеялся он, — удивительно, что мы, в конце концов научились все-таки разговаривать друг с другом…

— Да, это, пожалуй, крупнейшее наше достижение… — усмехнулась Лика.

Так, постепенно, ночь за ночью, они открывали друг другу мучившие их все эти годы сомнения, недосказанности, страхи. Осторожно, боясь сделать резкое движение, разрушить хрупкую гармонию, узнавали друг друга заново, учились говорить и слушать. Лике казалось, что она постепенно оттаивает, отогревается, позволяет теплу проникнуть в ее много лет закрытую, запертую на семь замков душу. Наверное, что-то подобное происходило и с Андреем, должно быть, и ему не сразу давались эти проговоренные глухим голосом ночные признания.

Через неделю он уехал по работе куда-то в другой штат, на четыре дня. Лика хотела было на это время перебраться в свою старую квартиру, Андрей же возразил: — Уже сбежать намылилась? И думать не смей! Второй раз тебя из твоей берлоги не вытащить!

И Лике пришлось впервые остаться одной в его квартире, ставшей теперь и ее жилищем. Отпуск ее все еще не закончился, делать было нечего, и она часами бродила по просторным комнатам, дотрагивалась до еще совсем недавно чужих, а сейчас почти уже знакомых вещей, выглядывала из окон, подолгу рассматривала тут и там расставленные фотографии белокурого мальчика. Странно, иногда ей начинало казаться, что она жила здесь всегда, а та, прежняя жизнь, жизнь без Андрея, была лишь сном. Иногда же, наоборот, ее охватывал страх, она ощущала себя воровкой, узурпаторшей, нахально вторгшейся в чужую судьбу и занявшую чужое место.

Странно, нелепо… Ведь если бы они тогда поняли друг друга, не испугались, не спрятали свои чувства за маской дружелюбного равнодушия, она могла бы жить с ним уже много лет…

Бессмысленно бояться счастья, отказываться от него в нелепом страхе, что судьба подслушает, позавидует, отберет. Теперь Лика ясно это понимала. Нужно хватать его обеими руками, держаться изо всех сил, упиваться моментом, не думая о том, что завтра, возможно, твоя радость обратится в прах. Ведь, в конце концов, завтра может никогда и не наступить…

До сих пор, однако, завтра неизменно наступало, и счастье никуда не пропадало, наоборот, становилось все более полным. В одно из таких завтра вернулся Андрей и объявил, что они сейчас же, пока осталось еще несколько дней от Ликиного отпуска, хватают вещи и уезжают на его «фазенду» — валяться на пляже, пить коктейли и с особым цинизмом предаваться одному из грехов — лености. — А как же… Артур? — осторожно поинтересовалась Лика.

Еще раз встретиться с избалованным мальчишкой было страшно. Что, если она снова вскипит, не выдержит — и разрушит все, потеряет едва-едва обретенное счастье?

— Придется вам научиться уживаться друг с другом, — улыбнулся Андрей. — Вы теперь оба моя семья, нравится вам это или нет.

Он обнял Лику за плечи, притянул к себе и надавил пальцем на кончик носа:

— Не дрейфь, комиссар, он не такой уж страшный!

— Как сказать… — неуверенно отшутилась Лика.

На этот раз Артур не встретил их у ворот. Лика слышала, как Андрей по телефону предупреждал его о приезде гостьи и настоятельно просил вести себя прилично. Видимо, единственный способ хорошего поведения для этого маленького разбойника заключался в том, чтобы до поры до времени не показываться на глаза. Выходя из машины, Лика обругала себя за недобрые мысли. В конце концов, прошло два года, и ребенок за это время наверняка взялся за ум. Главное, что бы он ни отмочил, не забывать о том, что это всего лишь маленький мальчик, которого в раннем детстве бросила мама, замкнувшийся, озлобившийся на весь мир. Главное, быть терпеливой, доброжелательной и спокойной. Она невольно потерла ладонью кожу на спине, между лопаток, заметив про себя: «А все же бронежилет не помешал бы».