— Не кажется ли вам, господин премьер, что США в сложившейся ситуации ведут себя бесцеремонно, можно даже сказать, по-хамски?

Саша удивленно вытаращил на нее глаза, израильтянин поморщился, выслушав такой неполиткорректный вопрос. Лика быстро сверкнула на Джонсона угрожающе сузившимися глазами через плечо. Кажется, ей удалось-таки стереть с холеной физиономии американца неизменную широкую улыбку. В его глазах ей удалось разглядеть неподдельный интерес, он взглянул на нее с невольным уважением.

Пресс-конференция закончилась, и Лика, довольная, что последнее слово все-таки осталось за ней, двинулась к выходу, пробираясь в толпе других журналистов. Уже в коридоре, оглянувшись в поисках замешкавшегося Саши, она снова увидела американца. Тот нагнал ее, обратился с подчеркнутой любезностью:

— Извините, пожалуйста. Мне кажется, я невольно обидел вас…

Он говорил по-русски хорошо, разве что слишком правильно, используя давно вышедшие из повседневного употребления обороты. Его речь могла бы принадлежать кому-нибудь из героев Льва Толстого, и забавно было слышать подобные реплики, вырывающиеся из уст пышущего здоровьем, гладколицего, благоухающего модным одеколоном пижона.

— Невольно? — вскинула брови Лика. — По-моему, вы прекрасно знали, что делаете.

— Но ведь и вы в долгу не остались? — съехидничал Джонсон.

— Не имею такой привычки, — отрезала она.

— Я в отчаянии, — сокрушенно покачал головой он. — Я вызвал немилость очаровательной женщины. Если бы я только знал, как загладить свою вину…

— Попробуйте искупить ее кровью, — с улыбкой бросила Лика.

И, подхватив под руку подоспевшего Сашу, быстро ушла вперед по коридору.

На следующий день Лика скучала на традиционной утренней летучке. Паша, бессменный руководитель отдела новостей, вещал что-то чрезвычайно правильное и не менее занудное. Лика в раздражении машинально рисовала ни листке бумаги скудный восточный пейзаж — пыльную дорогу, пологие горные вершины на горизонте, кружащий в безоблачном небе вертолет. В кабинет заглянул Саша. — Проходи, проходи! Мы уж и не чаяли тебя увидеть, пунктуальный ты наш, — съязвил руководитель.

Саша, кивая налево и направо, извиняясь, пробрался к столу, за которым сидела Лика, плюхнулся рядом, подсунув ей под нос газетный разворот.

— Поздравляю, мать. Прославилась! — буркнул он.

— В смысле? — не поняла Лика.

Она пробежала глазами напечатанные английские строчки, прочла: «Можно было бы сказать, что пресс-конференция с премьер-министром Израиля прошла в полном соответствии с ожиданиями, если бы не внезапный вопрос российской журналистки Элеоноры Беловой. Девушка выступила с резкой критикой политики США в отношении ближневосточного вопроса. Несмотря на принципиальное несогласие с точкой зрения Беловой по данному вопросу, нельзя не отметить, что ее откровенное и «неприглаженное» высказывание придало пресс-конференции неожиданную остроту». Лика быстро заглянула в конец статьи. Что ж, так и есть, заметка была подписана «Пирс Джонсон».

— Что он к тебе прицепился, этот америкос долбаный? — пробормотал Саша.

— Это он так приносит свои извинения, — с довольной улыбкой произнесла Лика.

Неизвестно почему, поступок вчерашнего случайного знакомца пришелся ей по душе.

В следующий раз они столкнулись на открытии модного ресторана в центре Москвы. Лика, не любительница подобного рода мероприятий, попала на шумное торжество почти случайно — у Тани, корреспондента светской хроники, неожиданно заболела дочь, и она позвонила, слезно умоляя Лику подменить ее в этот вечер. Лика прекрасно знала, что репортажи о чрезвычайных происшествиях, перестрелках и убийствах удаются ей куда лучше, чем отчеты о светских тусовках, но Татьяна так просила, что отказать она не смогла. Пришлось специально ехать покупать подходящее случаю платье, записываться на вечер в парикмахерскую, чтобы там хоть как-то уложили ее непослушные тяжелые волосы. И теперь, стоя посреди убранного темно-зеленым бархатом в золотых вензелях просторного зала на тонких каблуках и в черном платье с открытой спиной, она чувствовала себя неуютно. Саша успел уже метнуться к накрытым столам, стащить кусок пармской ветчины и теперь настраивал камеру, увлеченно жуя.

По залу фланировали приглашенные. Проплыла мимо известная актриса, поражая окружающих выставленными как на показ на лебединой шее немыслимо крупными бриллиантами. Прошел, расточая улыбки, женоподобный знаменитый певец, подметая пол за своей спиной лазурным шлейфом одеяния странного покроя. Едкий дым тонкой змейкой вился по полу, придавая этому сборищу зарождающихся и закатывающихся звезд, угрюмых бизнесменов и сладкоголосых политиков, неизвестно как пробравшихся на закрытую вечеринку профессиональных халявщиков, мистический и даже какой-то немного потусторонний вид. Лика хмыкнула и оперлась плечом о колонну.

— Че ты напряженная такая? — дернул Лику за плечо Саша. — Ща быстро отснимемся, пожрем и свинтим отсюда.

Небольшой оркестр заиграл джазовую мелодию. Гости расположились за столами. Застучали вилки, зазвенели тонкие бокалы. Лика присела за один из дальних столиков, ожидая, когда публика основательно наберется, для того чтобы можно было взять парочку интересных интервью, заснять несколько забавных эпизодов и покинуть светский раут. Кто-то интимно прошептал над ухом:

— Желаете шампанского?

Она обернулась и встретилась взглядом со знакомыми размыто-льдистыми глазами.

— Нет, благодарю. Я на работе, — недовольно отозвалась она.

— Разве такому профессионалу, как вы, опасно испить немного шампанского?

Он все-таки плеснул ей в бокал пенящейся золотистой жидкости.

— Откуда вы знаете, что я профессионал? — прищурилась Лика.

— Я смотрел ваши репортажи, — объяснил он. — Ваша персона очень меня заинтересовала.

Лика отвернулась, покачала пузырящийся в бокале напиток. Черт возьми, это было действительно приятно слышать. Если старина Пирс решил во что бы то ни стало расположить ее к себе, лучший способ трудно было избрать.

— Поэтому вы решили внести свою лепту в становление моей известности? — стараясь не выдать своих чувств, жестко спросила она.

— Лика, почему вы все время гневаетесь на меня, — поднял брови Пирс. — Я этого совсем не желаю.

— Гневаюсь… — расхохотавшись, повторила она.

Пирс недоуменно покосился на нее, затем отставил бокал, поднялся из-за стола и, галантно склонившись к ее руке, предложил:

— Разрешите пригласить вас на танец.

— Хочу вам напомнить, что мы оба тут по долгу службы, — попыталась было отказаться Лика.

— Ничего, служба не убежит, — заверил ее Пирс.

Они вышли на освещенную площадку. Джонсон уверенно повел ее в танце, прижав ладонь к обнаженной коже на ее спине. Другая его рука крепко сжимала ее пальцы. Ликин танцевальный опыт ограничивался почти забытыми занятиями по хореографии, которые посещала она когда-то в драматическом кружке. Вспомнилось, как учил ее двигаться легко и плавно, словно летя, гибко откидываться назад и выпрямляться, прекрасный принц Никита. Господи, как давно это было… Кажется, тогда у нее неплохо получалось, но ведь прошло столько лет. Тем более ей никогда не приходилось танцевать с почти незнакомым человеком на глазах у любопытно уставившейся на них публики. Что ж, оставалось лишь расслабиться и довериться уверенным движениям Пирса.

Усилием воли поборов панику, Лика принялась двигаться в такт, чутко слушаясь малейших движений Джонсона, и вскоре поняла, что взгляды, обращенные к ним, выражают не насмешку, а восхищение, порой даже зависть. «А мы, выходит, красивая пара!» — усмехнулась она.

— Почему вы засмеялись, когда я сказал «гнев»? — мягко спросил Пирс. — Разве я выразился неправильно?

— Да нет, правильно, — покачала головой Лика. — Просто несовременно. Сейчас так не говорят.

— А как? — не отставал он.

— Злость, ну, может быть, ярость… — объяснила Лика. — Я заметила, что у вас довольно старомодный русский, хотя и очень хороший. Почему так?

— Дело в том, что мои бабка с дедом были из России. Белоэмигранты, — пояснил он. — Конечно, в доме моих родителей уже не говорили по-русски, но бабуля сама со мной занималась. Мой русский — это ее русский. Язык, на котором здесь говорили в начале века.

— Что ж, это многое объясняет.

Лика взглянула на мужчину, который вел ее в танце, с невольным интересом. Так вот, значит, откуда эти странные обороты в его речи. Американец с глазами цвета вытертых джинсов, с квадратным ковбойским подбородком, словно сошедший с рекламного плаката, разговаривающий на языке Толстого и Чехова… Тут было чем заинтересоваться.

— Мне хочется познакомиться с вами поближе, Элеонора, — словно прочитав ее мысли, заявил он. — Я в России недавно и вряд ли пробуду здесь долго. Моя основная работа в «Нью-Йорк таймс», но я согласился на предложение поработать некоторое время в Москве, чтобы побывать на исторической родине, пообщаться с соотечественниками моих предков. Вы понимаете?

— Понимаю, — кивнула Лика.

Выходца из страны вечной брызжущей молодости потянуло к истокам, к древностям… Что ж, вполне объяснимо.

— Тем более интересно, если эти соотечественники еще и мои коллеги. И такие талантливые коллеги. Такие очаровательные…

Музыка кончилась, и он склонился перед ней в почтительном поклоне и предложил руку, провожая обратно к столу. Положительно, этот ковбой на деле оказался не таким уж невоспитанным мужланом.

— Разрешите, я предложу вам мою визитку. — Он вложил ей в руку твердую глянцевую карточку. — Может быть, мы могли бы встретиться с вами в более непринужденной обстановке? Побеседовать? Обменяться опытом?

— Я думаю, в этом нет ничего невозможного, — улыбнулась Лика, невольно подлаживаясь под его чопорную старомодную речь.