— И о Бонни он ничего вам не сказал?

— Я бы не стал вам лгать.

— Вот как? Но вы же упомянули о «маленькой девочке». Какой девочке? Думаю, он все же рассказал вам о Бонни.

Доннелли решительно покачал головой.

— Ничего. Даннер ни разу не произнес ее имени. Хотя… Да, он говорил о некоей маленькой девочке.

Ева напряглась.

— Он рассказывал, что сделал с ней?

— Вы не понимаете. Даннер никогда не говорил о ней как о жертве. Послушать его, получалось, что она — живая. Может быть, речь шла о какой-то другой девочке.

— Тогда помогите мне ее найти. Даннер — убийца. Мы должны спасти девочку.

— Не думаю, что она в опасности. Описать его чувства к ней нелегко. Я бы сказал, что Даннер ее побаивается.

— Что?

— Это, конечно, только мое впечатление. — Доннелли пожал плечами. — Больше мне обсуждать с вами нечего. У меня нет определенной информации, касающейся вашей дочери. Это вы имеете право знать. Но не больше. — Он отвернулся. — Правила есть правила, но я уверен — Бог не хочет, чтобы вы так себя изводили.

— Подождите.

— Мне нужно переодеться, а потом у меня встреча с молодыми людьми, которые желают пожениться. Я сказал все, что мог.

— Подождите. Вы сказали, что он пропал… лишился рассудка. Но что означают эти его разговоры о демонах?

Доннелли остановился.

— В самые худшие моменты ему кажется, что он окружен демонами и его долг — уничтожать их.

— В самые худшие? А бывают и лучшие?

— О да. И тогда он щедр, добр и изо всех сил старается быть хорошим. Но такие моменты в последнее время случаются все реже и реже, что свидетельствует о серьезном ухудшении состояния. В одну минуту он вполне стабилен, а уже в следующую… неустойчив.

— То есть опасен?

— Принимая во внимание то, что вы мне сказали, полагаю, так оно и есть.

— Не знаю, каким он бывает в лучшие моменты, но в один из худших я наблюдала его собственными глазами. Он едва не убил мою подругу. Вы сказали, что сами его отыщете. Но как, если вы не знаете, где он? Или это неправда?

Доннелли улыбнулся.

— Я не лгу. Всего хорошего, мисс Дункан.

Она не могла отпустить его.

— Джон Галло сейчас, наверное, с отцом Домиником. Вы поговорите с ним?

— Конечно. — Он уже шагал по дорожке. — Джон — племянник Даннера. Они очень любили друг друга. Он наверняка страдает, а мой долг — облегчать страдания. Но я скажу ему то же, что и вам.

Сжав кулаки, Ева в отчаянии смотрела ему вслед. Расспрашивая священника, она как будто билась о невидимую стену. Доннелли был вежлив, любезен, сдержан и неуступчив. Сломать барьер, которым он отгородился от нее, не получилось. Что еще можно сделать? Не применять же к священнику силу. Как взломать код, приведший Кевина Доннелли из прошлой, светской, жизни к служению Богу? Ради веры он отказался от всего остального.

Но, может быть, за фасадом набожности скрывалась душевная порочность? Может, надо было надавить посильнее?

Что-то делать нужно. Какой-то выход должен быть. Нельзя же просто стоять и смотреть ему в спину.

Ева устремилась за уходящим священником.

— Не надо, мама. Не делай этого. Ты только расстроишься, а он все равно не передумает. Бонни.

Ева обернулась — дочь сидела на краю фонтана. Лучи солнца скользили по ее кудряшкам, мелкая водяная пыль висела над головой подобно сияющему ореолу.

— Он должен передумать. Мне нужно найти Даннера.

— Думаю, ты найдешь его, но не через отца Барнабаса. Он не уступит.

— Может быть, и уступит, если я буду настойчивее.

Бонни покачала головой:

— Нет, мама, ничего не получится. Они с Тедом Даннером давно вместе.

— Так он позволит Даннеру убить еще раз?

Бонни не ответила.

Какое-то время Ева в отчаянии смотрела на нее.

— Я не понимаю, как это действует. Может быть, Даннер убил тебя. Не знаю. Почему ты не хочешь помочь?

— Все должно идти своим путем. Мне тоже многое непонятно, мама. Я хотела бы помочь, но туман еще не рассеялся. — Девочка покачала головой. — Я чувствую твою боль, мама, и мне самой больно. Хочу, чтобы все поскорее кончилось.

И ей хотелось бы того же. Больше всего на свете.

— Тогда сделай что-нибудь, чтобы священник передумал и помог мне. Какой смысл быть призраком, если не можешь, когда надо, подергать за нужную веревочку.

Бонни рассмеялась.

— Нет, так не получится. Хотя я и учусь, все время узнаю что-то новое, интересное. Здесь так чудесно, мама, — тихо добавила она. — Ты даже не представляешь. Так хочется показать тебе все.

— Я тоже хочу к тебе, милая. — В глазах защипало от подступивших слез. — Но ведь хорошо было и здесь, когда ты была со мной.

Бонни кивнула.

— Это же только начало. Впереди так много всего… — Она поднялась. — Мы будем вместе. Но твой путь еще далек. Хорошо, что у тебя такие замечательные спутники.

Джо, Джейн, Галло, Кэтрин…

— Мне пора, мама. И оставь в покое отца Барнабаса. Не хочу, чтобы у тебя были неприятности.

— Что? Думаешь, я нападу на священника?

— Нет, но кто знает, что ты можешь выкинуть, чтобы добиться своего. — Бонни лукаво улыбнулась. — Ты ведь бываешь такой решительной и твердой.

— В отношении Доннелли ничего обещать не стану. Я не доверяю ему. Даже если он и не так плох, как мне представляется, у него нет права вставлять палки нам в колеса, прикрываясь заботой о душе Даннера. Я забочусь только о твоей душе, милая.

— Неправда, мама. Ты думаешь о многих. Просто у тебя мало времени, как и у всех, у кого есть дело. — Бонни уже без улыбки посмотрела на Еву. — У тебя прекрасная душа, мама. Глубокая, сильная и чистая, как могучая горная река. Она увлекает каждого, и каждый, захваченный ею, чувствует себя в безопасности, словно зная, что поток несет его в верном направлении.

В глазах снова защипало. Ева попыталась улыбнуться.

— Так… трогательно.

Бонни осталась серьезной.

— С тобой я чувствовала себя как за каменной стеной.

— Я не уберегла тебя.

— Ты уже говорила это. Раньше я не знала, что тебе ответить. Сейчас знаю. Знаю, потому что поняла: мне пришло время уходить.

Ева недоверчиво покачала головой.

— В семь лет?

— Годы не важны. Я была готова, — мягко сказала Бонни. — Ты сберегла меня, дала мне свою любовь, сделала мою жизнь чудесной.

Это Бонни сделала ее жизнь чудесной. Глядя на дочь, Ева видела те годы в золотой дымке. Она помнила все — каждый миг, каждое слово, каждое прикосновение.

— Я люблю тебя, милая.

Бонни кивнула.

— Знаю, мама. В конце концов только это и остается. Не сожаление — любовь.

— Поэтому ты и пришла ко мне сегодня? — дрожащим голосом спросила Ева.

— Я почувствовала, что должна быть здесь. Я и раньше хотела прийти. Знала, что угрозы пока нет, но ощущала твою боль. На том, другом уровне мне доступно то, что недоступно здесь. Тут все запутано, и мне трудно разобраться, что происходит. Но я должна была сделать что-то, чтобы помочь тебе.

— Ты уже помогла мне. — Ева откашлялась. — Хотя я и не вижу то, что видишь ты. — Она скривилась. — И не говори, что когда-нибудь я все увижу. Я должна делать то, что должна. Так что если ты не хочешь помочь мне с этим священником, я, пожалуй, пойду и посмотрю, что можно сделать. — Надо идти, пока еще не совсем раскисла. Эти мгновения с Бонни… они прекрасны, бесценны, и ее любовь слишком сильна. Ева повернулась и направилась к церкви. — И не беспокойся, я не стану расстраивать отца Барнабаса. Разве что чуточку.

Бонни не ответила. А Ева не стала оглядываться — она уже знала, что дочь снова ушла.


Глава 10

Снова она.

Даннер смотрел на стоящую у фонтана девочку, и сердце колотилось от страха. Он прятался под навесом в саду, с нетерпением дожидаясь удобного случая, чтобы подойти к отцу Барнабасу, когда увидел идущую по дорожке Еву Дункан. Ее появление встревожило его, но не испугало.

Но потом священник удалился, а у фонтана вдруг возникла девочка.

Даннер отшатнулся и прижался к стене. По спине заструился пот, ладони похолодели и стали влажными. Он был готов провалиться сквозь землю, вжаться в шершавую штукатурку.

Снова девочка. Но что она делает здесь?

Узнала, что он идет к отцу Барнабасу, и поспешила сюда, чтобы остановить его?

Прячься.

Прячься.

Не попадись ей на глаза.

Не дай ей увидеть тебя.

Скройся из виду и не показывайся, пока она не уйдет. А потом отправляйся к священнику, и, может быть, он скажет наконец то, что тебе нужно узнать.

Чего ты от меня хочешь, с отчаянием думал он, глядя на девочку. Я сделаю все, выполню любое твое желание — только оставь меня в покое.

Влажные от пота ладони скользнули вниз по стене, на которую он опирался.

Даннер прерывисто вздохнул — девочка исчезла. Ее мать последовала за отцом Барнабасом в церковь, и малышка пропала. Растворилась в воздухе. Растаяла. Опасность отступила… на время.

Зачем она приходила? Почему преследует его? Как узнала, что он собирается навестить священника?

Но ведь она, кажется, не заметила его. Не повернулась к нему. Не позвала. Просто поговорила с Евой Дункан и исчезла.

Может, девочка приходила и не из-за него. Может, она хотела только поговорить со своей матерью. Разговаривая, они были полностью поглощены друг другом, и даже он чувствовал исходящую от обеих любовь.

В какой-то момент, наблюдая за тем, как они смотрят друг на друга, Даннер ощутил острую боль одиночества.

Как жаль… Жаль. Жаль.

Но что толку предаваться сожалениям. Девочку все равно не разжалобить. Она будет приходить, пока не получит то, что ей нужно. Будет мучить его и терзать до самой смерти.