Мия взяла чехол и решила выйти из дома, чтобы настроить и поиграть там, где никто не услышит ее ошибок.

Из кухни вели три двери. Какая из них ведет наружу, Мия не знала и сначала открыла крайнюю справа.

Оказалось, что эта дверь ведет в маленькую узкую комнатку. По обе стороны от двери находилось все, что только может понадобиться рыболову. Сапоги, дождевики, удочки, садки для рыбы и даже более существенное снаряжение: квадратный кусок войлока, к которому было приколото штук пятьдесят наживок. Мия разглядывала все это богатство с восторгом. Здесь можно рыбачить с наживкой! Это значит, в реке водится форель. Ее папе это место понравилось бы!

Мия обнаружила, что дверь в противоположной стене этой комнаты выходила на тропинку, ведущую к реке. В это время дня стоящая рыба не клюет, поэтому если она пойдет к реке и будет играть рыбам на гитаре, то никому не помешает.

После ужина Дэвид вышел на вторую прогулку. Ужинал он в одиночестве, поскольку, по словам миссис Кантуэлл, Мия просила передать, что съест что-нибудь холодное позже. Было еще совсем светло, но солнце опустилось уже достаточно низко, чтобы в воздухе чувствовалась вечерняя прохлада. Дэвид пошел в сторону реки. И тут он услышал музыку, он мог бы поклясться, что ему не показалось. Он остановился, потом осторожно приблизился еще на два шага и узнал звук.

Гитара. Кто-то играет на гитаре. И этот кто-то — не кто иной, как Мия Кастеллано. Дэвид обошел вокруг холма и увидел на скамейке ее. Что за картину она являла! Состоящую из полутеней и не совсем реальную. Поскольку Дэвид не мог разглядеть Мию отчетливо, он просто слушал, и тихое пение гитары постепенно околдовывало его.

Он зашел в укромное место и закурил сигарету. Потом нашел пятачок сухой земли, лег на спину, закрыл глаза и стал слушать. Он не сомневался, что если бы Мия знала, что у нее есть слушатель, она бы прекратила играть.

Композитора он не узнал, да в этом и не было нужды. Меланхоличная мелодия окутала Дэвида, и он почувствовал себя таким одиноким, какой, наверное, чувствовала себя Мия. Музыка — это просто еще один способ, которым Мия Кастеллано передавала свои чувства, и то, как она перебирала струны гитары, сказало о ней гораздо больше, чем ее разговоры. На словах она представала кокеткой, которую интересуют только приключения, а музыка передавала ощущения потери и томления так ясно, словно это были слезы и всхлипывания — чего он пока еще у нее не видел.

Он спросил себя, откуда в ней эта печаль? Вероятно, из-за потери отца. Из-за того, что ей пришлось уехать из Италии. Неудивительно, что она так обрадовалась гитаре. Неудивительно, что Елена прислала гитару, как только смогла.

Внезапно Мия оборвала мелодию и заиграла нечто более жизнерадостное, даже дерзкое. Эта мелодия требовала такой беглости пальцев, какую Дэвид даже не мог представить. Он улыбнулся, закрыл глаза и мысленно стал делить с ней хорошее настроение, как до этого делил боль.

Он упорно думал о Мие как об испорченной девчонке, потакающей своим прихотям, но это было совершенно неправильно. Она боролась, стремилась стать независимой. В мужчине подобные качества Дэвида восхищали бы. В женщине они казались эгоистичными и вызывающими.

Следующая пьеса была романтическая; заряженная чувственностью, чем-то средним между любовью и похотью. Поначалу Мия играла ее энергично, но затем все тише и тише, и закончила такой нежной нотой, что звук, казалось, слился с музыкой ночи, с шорохом ветерка и журчанием реки.

Дэвид оставался на месте, докуривая сигарету. О ком она думала, играя? Он был бы счастливчиком, если бы она решила ему рассказать. Поделилась бы с ним всем тем, что передала ее музыка.

Он услышал, как она встает, берет гитару и идет по тропинке. Проходя мимо того места, где он лежал, она прошептала:

— Спокойной ночи, лорд Дэвид.


Глава 16


Дэвид написал цифру «три» на дате в своем карманном календаре. Третий день карантина. Никто больше не заболел, грум выздоравливал, но Джону Коучмену стало хуже, а сам Дэвид второй день подряд просыпался с головной болью.

Он взял себе хлеба и фруктов, вышел через заднюю дверь в сад и направился к реке. На открытой лужайке сильно припекало солнце, а рощица возле реки манила тенью. Дэвид не любил жару, даже когда у него не болела голова, он бы, пожалуй, побежал, но не было сил, поэтому он пошел быстрым шагом, надеясь, что в тени окажется прохладнее. Через пять минут, добравшись до тени благословенной прохлады, он с удивлением увидел, что чуть дальше на тропинке стоит лань и щиплет молодые листочки. Лань встрепенулась, поскакала в рощу и скрылась из виду, в это время со стороны реки до Дэвида донеслись голоса. Он слышал сердитые нотки, но не мог разобрать слова. Жители деревни должны знать, что это земля Сэндлтона и вход сюда воспрещен. Дэвид подобрел ближе и прислушался; он заключил, что два человека бранятся и женщина говорит без умолку, хотя ее голос то повышался, то понижался.

Дэвиду не терпелось подраться. Он побежал по тропинке, выкрикивая:

— Эй ты, там, тебе запрещено заходить на эту территорию!

Мия Кастеллано вздрогнула, и рыба, которую она пыталась подсечь, воспользовалась этим. Мия попыталась снова подсечь рыбу отработанным движением руки, но леска отлетела назад и, словно хлыст, метнулась в сторону Дэвида. Пытаясь защитить лицо, он инстинктивно поднял руку, и крючок на конце лески проткнул мякоть род его большим пальцем. Мия оглянулась посмотреть, кто ее окликнул, и Дэвид увидел, как буквально за секунду выражение ее лица меняется с веселого на расстроенное, а потом на раздраженное. Дэвид никогда в жизни не встречал человека, будь это на сцене или вне ее, который мог выразить так много всего лишь легким наклоном головы, изгибом губ или взглядом.

— Пока вы не появились, я наслаждалась тишиной и покоем!

— Проклятие!

Дэвид выругался, вытаскивая, из руки крючок.

Мякоть ладони под большим пальцем сильно кровоточила и нещадно болела. Он достал носовой платок и обмотал его вместо бинта. Затягивая узел, Дэвид поднял взгляд и заметил, как мало на Мии надето. Слишком мало. Не успел он об этом подумать, как Мия спряталась за дерево. Но ствол не скрывай ее полностью, и она повернулась к Дэвиду спиной.

— Можете ругаться сколько хотите, но это вы во всем виноваты. Вы дали Брюсу возможность сорваться, и он удрал.

— Брюсу?

— Да, рыбе. Я дала ему имя. Мой отец говорил, что самые стоящие рыбы заслуживают имени. Моя цель — выловить его до того, как мы отсюда уедем.

Она оглянулся через плечо. Дэвид пожалел, что у них нет художника, чтобы запечатлеть этот момент. Мия Кастеллано в корсете и прозрачной сорочке в роще, освещенной летним солнцем, казалась темноволосой феей, которая притворяется человеком. Впрочем, к черту художника, Дэвиду не нужна картина, чтобы запомнить этот момент.

— Когда ловишь рыбу удочкой, юбки мешают. Для этого нужна свобода движений. — Мия стянула с ветки дерева свое платье и прижала его к корсету. — А нижние юбки еще хуже, чем платье. Так что я оставила на себе как можно меньше одежды.

— Это я заметил.

От ее вида у него звенело в ушах.

— Это земля Сэндлтона, — продолжала Мия. — Я не ожидала, что сюда кто-то придет, тем более во время карантина.

До Дэвида дошло, что она так тараторит от смущения. И хотя его восхищал вид ее спины, бедер и ног, он повернулся и пошел к реке.

— Я люблю рыбачить! — крикнула Мия.

Ее голос прозвучал приглушенно, и Дэвид представил, как она поднимает руки, через голову надевает платье и расправляет его по всей длине своего стройного тела.

— Я нашла себе занятие, теперь я могу делать еще что-то полезное, кроме как заводить часы.

Понадобится ли ей помощь, чтобы застегнуть платье?

Дэвид надеялся, что нет.

— Не поворачивайтесь пока, пожалуйста, я неправильно надела платье, мне придется его снять и надеть снова.

Дэвид слышал, как она что-то нетерпеливо бормочет под нос, потом послышался шорох ткани, как будто платье сильно встряхнули.

— Знаете, лорд Дэвид, если я поймаю Брюса, его хватит, чтобы устроить пир.

Дэвид посмотрел на воду, и у него вдруг мелькнула мысль, что Мия воспринимает его как еще одну рыбу. Если он не поостережется, то она намеренно или нет вполне может поймать его на крючок, как какую-нибудь форель по имени Брюс.

Дэвид сосредоточился на чистой прозрачной воде, в этом месте глубина была чуть больше трех футов. Он помнил, что чуть дальше вниз по течению на дне были тщательно положены камни, так что можно легко перейти реку вброд. Он посмотрел на крутой склон холма на другом берегу, заросшем кустарником и высокой травой. Крутой берег был не единственной причиной, по которой никто не пользовался бродом.

Кучи округлых камней под самой поверхностью воды создавали маленькие водовороты и рябь, которая скрывала рыбу из виду. Но когда Дэвид понаблюдал с минуту и его глаза привыкли, он насчитал восемь проплывающих рыб, впрочем, все они были слишком мелкие, чтобы давать им имена.

В жаркий день было приятно слушать журчание ручья и ощущать прохладный ветерок. Дэвид наклонился и опустил руку в воду, радуясь возможности отвлечься. Его раздумья прервал крик:

— Madre di Dio![3] — В голосе Мии звучала непритворная паника. — Помогите! О нет, пожалуйста, нет!

Дэвид оглянулся и увидел, что Мия бежит к нему, держа в одной руке платье, а другой отряхивая корсет.

— У меня пятнышко на груди! Я думаю, это оспа!

— Проклятие! Вы меня напугали! — Так сильно, что Дэвид едва обратил внимание на ее дезабилье. — Я подумал, что к вам в платье залетела пчела.

— Лучше бы у меня было пять пчелиных укусов, чем одна оспина. Следы от пчелиных укусов исчезают. — Она придерживала перед собой платье якобы из стыдливости. — Посмотрите, пожалуйста, посмотрите и скажите, это не начало оспы? Мне под таким углом не очень хорошо видно.