— Вы напугали меня до полусмерти! — сказала она.

— Полагаю, у вас была очень веская причина зайти в семейные апартаменты.

— Двери были распахнуты, и я поняла, что вы еще не легли спать, — бесхитростно объяснила она. — Я заводила ваши часы.

Дэвид посмотрел на Мию. Она никогда в точности не говорит то, что думает. Он ни разу не поймал ее на лжи, но знал, что она слегка искажает правду в угоду своим прихотям. Когда они разговаривали, он тратил половину времени на то, чтобы отделить настоящую правду от ее версии правды. Она дерзкая, но в этот момент выглядела неуверенной, как новенький мичман.

Она заводила часы внизу, это правда. Дэвид знал, что в данный момент Мия Кастеллано — это испытание, которое он проиграет. Он посмотрел на нее. Просто посмотрел, а потом сказал то, что думал, не смягчая свою мысль:

— Я вижу, мне нечего и мечтать, что вы оставите меня одного и дадите пожить спокойно. Я обречен провести эти дни в аду. Вы как проклятие, которое я не могу снять.

Если бы она простояла там на одну минуту дольше, он бы уложил ее в свою постель. Но Мия Кастеллано, по-видимому, уловила ультиматум, скрытый в его тоне, если не в словах. Она сделала реверанс, поднырнула под его руку, как она уже делала раньше, и выбежала в коридор. В дверях она чуть задержалась и прошептала:

— Спокойной ночи, лорд Дэвид.

Дэвид вошел в свою комнату, закрыл дверь и прислонился к ней. Он испытывал нечто большее, чем вожделение. Это был голод, мучительный, болезненный голод, настойчиво требовавший утоления, и даже больше того, это было желание, способное ослепить человека настолько, что он забудет о чести и ответственности. Такое желание может заставить мужчину потребовать то, чего он жаждет, не думая о последствиях.

Впервые Дэвид увидел Мию Кастеллано на балу по случаю помолвки его брата. Тогда он понятия не имел, кто она такая. Он отметил, что у нее экзотическая внешность, а когда она проплыла мимо него в вальсе, то звук ее смеха потом звучал в его ушах весь вечер. Она заметила, что Дэвид за ней наблюдает, и одарила его улыбкой, полной обаяния куртизанки. Он тогда подумал, что она не может быть куртизанкой, наверняка это просто юная любительница приключений. На торжество по случаю своей помолвки его брат никогда бы не пригласил никого, кроме представителей лучших семей.

Дэвид видел, как она флиртует со всеми подряд, оставляя за собой шлейф из очарованных дураков. Нельзя сказать, чтобы на нее смотрели абсолютно все, но никто ее не забудет. Она была как пчела, замаскированная под бабочку.

Когда их наконец представили друг другу и он узнал, что она помолвлена, причем не с кем-нибудь, а с Бендасбруком, он повел себя с ней на грани грубости и с той минуты стал ее игнорировать. Ему не нужно было искушение или неприятности, которые это искушение за собой повлекло бы. Но теперь ему будет очень нелегко ее избегать.

Дэвид подумал, что ему необходимы сны о мести Лина. Причем во всех ужасающих деталях. Ему нужно что-то, что угодно, что подавило бы его сладострастные мысли, или он сделает нечто такое, что придаст совершенно новый оттенок слову «неудача».

Мия закрыла за собой дверь, заперла замок и прислонилась к двери, поглаживая себя по груду, чтобы успокоить сердцебиение.

Она вошла в комнату для переодевания и, не снимая с себя ничего, кроме туфель, опустилась на банкетку. Потом закрыла лицо руками и попыталась понять, что же ее так сильно испугало.

Лорд Дэвид был как тлеющий огонь, припорошенный сверху пеплом. А она вела себя как ребенок, который весь день только и делал, что подбрасывал в печку лучинки, пытаясь оживить жар, который теплился под золой и готов был вспыхнуть настоящим пламенем и поглотить любого, кто неосторожно подойдет слишком близко.

Мию так потрясло то, что она увидела в глазах Дэвида, что она даже не услышала толком, что он сказал. В его взгляде горели отвращение и ненависть, и они были направлены прямо на нее. Мия не могла притворяться, что не знает причину: да, она преследовала, дразнила его, играя кокетку в то время, когда над ним нависла угроза огромной катастрофы. Лорд Дэвид отвечал за все, но над этой ситуацией он имел власти не больше, чем она. Мия посмотрела на ковер с орнаментом в розовых и голубых тонах. Ей было дурно, и не от какой-то ужасной болезни, а от мысли, что лорд Дэвид ее ненавидит.

Нет. Она встала. Дело не в ней, ему просто нужно было выплеснуть на кого-то свой гнев, а она оказалась рядом. Это Мия понимала. Когда на нее сваливалось больше, чем она могла вынести, она в гневе швыряла вещи. Ненависть в его взгляде была направлена не на нее, а на судьбу, которая поместила их в эту ужасную ситуацию.

Лучший способ исправить ситуацию — оставить его в покое. Мия повесила платье на вешалку вместе с корсетом и сорочкой и переоделась в ночную рубашку из легкого прохладного хлопка, которая была одной из самых расточительных ее покупок.

Завтра она весь день будет читать про глупую девушку в Нортенгерском аббатстве. Кэтрин Морленд послужит идеальной компаньонкой для глупой девушки в Сэндлтоне.


Глава 14


На второе утро их пребывания в Сэндлтоне лорд Дэвид проснулся с головной болью. Он выругался. У него отродясь не болела голова, он считал головную боль явлением чисто женским. Но сейчас у него в затылке, над самой шеей, пульсировала тупая боль, и он не мог это отрицать. Вчера он снова виделся с врачом, но не подумал спросить у него, с чего начинается болезнь. Если бы спросил, то знал бы, что это: следствие плохого сна или очень тревожный признак.

Какой же он дурак, что не потрудился сделать прививку Дженнера! Дэвид встал с кровати и с облегчением отметил, что головная боль — единственный симптом. Солнце недавно встало, и это натолкнуло его на мысль, что лучшим лекарством от головной боли будет прогулка.

Как и предыдущим утром, он нашел на столе в столовой горячий кофе, хлеб, холодные яйца и жареного цыпленка. Мисс Кастеллано, без сомнения, еще спала.

Его бы очень устроило, если бы она всю неделю оставалась в своей комнате.

За весь вчерашний день Дэвид ни разу ее не видел, к вечеру он даже стал подумывать: уж не сбежала ли она. Это вроде бы невозможно, но как еще объяснить странное обстоятельство, что человек, бывший за день до этого столь вездесущим, через двадцать четыре часа сделался невидимкой?

Наконец, под вечер, когда уже темнело, Дэвид услышал, как Мия обходит комнаты, заводя все часы и напевая песенку с новыми словами на мотив «Барбары Аллен».

Она не только не зашла в его комнату, но пропустила и семейные апартаменты, оставив все часы там незаведенными. Независимо оттого, сделала она это нарочно или нет, ее отсутствие помогло Дэвиду прийти в себя. Все-таки они — мужчина и женщина, оказавшиеся в близком соседстве, необычно близком. И добавьте к этому ее склонность дразнить любого мужчину, который оказался достаточно близко, чтобы видеть ее лицо.

Дэвид узнал это еще в их первую встречу, и это в самой неприятной форме лишний раз подтвердилось, когда она и лорд Уильям застали ее с лордом Артуром.

Сейчас ему нужно было только время и расстояние, чтобы уговорить самого себя, напомнить себе, что он джентльмен, а она — леди, которой не терпится испытать свои чары на единственном имеющемся поблизости мужчине.

Наскоро позавтракав, Дэвид поднялся по крутой лестнице в мансарду, чтобы навестить больных. Он навещал их три раза в день. Бэзил — здоровый грум, чье имя Дэйвид наконец-то спросил, сидел с Ральфом — больным грумом — и Джоном Коучменом. Кучер горел в лихорадке и выглядел очень больным.

— Милорд, Ральф не спит, но он говорит, что если лежать с закрытыми глазами, меньше шансов, что его снова стошнит.

— Хорошая новость, он идет на поправку.

Никто из них не сказал ни слова о кучере, который не выказывал никаких признаков выздоровления.

— Миссис Кантуэлл ушла немного отдохнуть. Если кому-то из больных станет хуже, я за ней сбегаю.

— Очень хорошо. Я собираюсь на прогулку, когда вернусь, зайду к вам.

— Хорошо, милорд.

— Бэзил, у тебя голова не болит?

— Нет, милорд. — Грум пожал плечами. — У меня болит спина, оттого что я часто сгибался пополам, но голова ясная.

— Хорошо, хорошо.

Дэвид спустился по узкой лестнице. Он обнаружил, что если прижать пальцы к шее, то боль немного ослабевает. Снова проходя через столовую, он прихватил кусок хлеба и ножку цыпленка.

Парадная дверь была все еще заперта, как он запер ее накануне вечером. Дэвид открыл ее и вышел на солнечный свет. Было уже тепло, чувствовалось лето. Дэвид ненавидел жару и, что еще хуже, влажность. Они слишком напоминали ему остров Мексикадо. Хуже палящего солнца может быть только постоянная парилка.

Дэвид по привычке направился к воротам, но потом вспомнил, что ему сейчас нельзя выходить в город. На земле сразу за воротами что-то лежало.

Две корзины.

Он взял обе корзины, предварительно заглянув в их содержимое: несколько мясных пирогов и буханка хлеба, и никакой записки, объясняющей, кто это прислал.

Стоя у ворот и думая об этих дарах, Дэвид вспомнил, как на острове Мексикадо вождя деревни отравили его любимой рыбой, подаренной кем-то неизвестным. С его стороны было очень самоуверенно и глупо съесть эту еду, или он не догадывался, как сильно его ненавидели рабы.

Здесь горожане всегда казались дружелюбными, и никто не был обязан своими доходами Сэндлтону или Пеннистану. Большую часть земли распродали много лет назад, дом сохраняли только потому, что здесь была очень хорошая рыбалка. Конечно, эта еда должна быть безопасной, ни у кого из деревенских жителей не возникнет у желания отравить их, чтобы избежать опасности заражения. У Англии и Мексикадо больше общего, чем может себе представить любой англичанин, но все-таки такого варварства в Англии нет.