Элоиза Джеймс - Поцелуй герцога

— Нет?

— Мама с папой ошибочно полагали, что раз я с легкостью выполняю все задания, которые они передо мной ставят, я послушная дочь. Но это не так. — Джорджиана спустилась с последней ступеньки и повернулась к Оливии.

— Джорджи! Ты… Да ведь это замечательно!

— Они также ошибочно считали тебя бунтовщицей, просто потому что ты рассказывала лимерики и вела себя заносчиво. Но это все вздор. Ты послушная дочь.

Оливия подошла к сестре.

— Думаю, я предпочла бы быть бунтовщицей. Иначе я выгляжу какой-то дурочкой.

— Герцога Сконса никогда бы не привлекла дурочка, — ухмыльнулась Джорджиана. — Он без ума от тебя. Я думала, он заявит о вашей помолвке за завтраком, но ему удалось сдержаться.

В эту минуту один из слуг, стоявших у входа, прошел вперед и распахнул величественные двери.

Оливия повернулась, решив, что это может быть Куин. Но тут же замерла на месте не в силах произнести ни слова. Человек в дверях определенно не был Куином.

Джорджиана не растерялась.

— Ваша светлость, — произнесла она, когда Клиз провел в дом герцога Кантервика. — Как приятно вас видеть.

— Это Руперт! — выпалила Оливия. — Что-то случилось с Рупертом.

— Нет! — Герцог повернулся к ней. — Дорогая моя, это самые лучшие вести!

Позднее Оливия говорила Джорджиане, что самые лучшие вести могли бы касаться ее беременности, чего быть просто не могло.

— Руперт превзошел себя! — прокричал герцог, светясь от счастья.

— Что?

— Увенчанный славой! — продолжал кричать Кантервик. — Граф Веллингтон упомянул его в депеше. Принц-регент намекнул, что ему могут воздать особые почести. Добрый вечер, мисс Джорджиана. Как у вас дела со Сконсом?

— Очень хорошо, спасибо, — с улыбкой ответила Джорджиана. — Я счастлива слышать эти новости, ваша светлость.

— Но не так, как я, — уже тише ответил герцог. — Счастлив… Нет, я даже не могу описать свои чувства. Сначала не мог поверить. Посланник Его величества повторил мне четыре раза. Потом я отправил человека в Дувр, чтобы он ожидал моего сына и привез его сюда, как только он сойдет на берег. Это может случиться в любой день. Приехал сюда, чтобы поделиться новостью. Я должен рассказать всем. — Герцог замолчал, подошел к Оливии, положил ей руки на плечи и по-отечески встряхнул. — Ты ошеломлена, как и все мы, дорогая моя. Но это правда. Вижу, у вас тут небольшой праздник. Замечательно! Я смогу со всеми поделиться.

Герцог увлек Оливию в гостиную. С улыбкой появилась герцогиня, Куин прервал беседу и повернулся к ним. Не успели они поздороваться, как Кантервик жестом призвал гостей к молчанию, словно был хозяином дома.

Он похож на актера, подумала Оливия, постепенно приходя в себя после поразительных вестей. Сначала она думала, что Руперт мертв, а оказалось…

— Как вы все знаете, мой сын, маркиз Монтсуррей, майор стрелкового полка, — громогласно начал герцог, покачиваясь на каблуках. — По какой-то причине полк высадился в Опорто, в Португалии. Очевидно, когда мой сын обнаружил эту ошибку, то собрал своих людей и повел их через всю страну в форт Бадахос.

В комнате царило восторженное молчание, и все взгляды были прикованы к герцогу. Кроме Куина: он неотрывно глядел Оливии в спину. Она чувствовала, как у нее по коже побежали мурашки.

— Уверен, вы все знаете, что Бадахос находился в осаде под командованием генерала Томаса Пиктона. Было предпринято много попыток подняться на бастионы, о чем подробно писали лондонские газеты, но все безуспешно. Но только до тех пор, пока не появился мой сын!

Оливия сомневалась, что герцог знал, насколько торжественно звучал при этом его голос.

— Он весь сияет, — прошептала Джорджиана. — Разве это не замечательно, Оливия? Замечательно для Руперта. Это изменит всю его жизнь.

Оливия кивнула.

— Генерал назвал полк Кантервика безнадежным предприятием. Так они называют кампанию, которая вряд ли увенчается успехом. Безнадежное предприятие! Мой сын! Пиктону пришлось проглотить свои слова.

— Полагаю, Пиктон не хотел, чтобы они взбирались на бастионы, — шепнула Оливия Джорджиане. — Приятно осознавать, что даже генерал не может остановить Руперта, стоит ему принять решение.

— Он и его солдаты взобрались на стены, хотя все другие попытки англичан провалились, — проревел герцог. — Удерживали их несколько дней, пока не вернулась пятая дивизия. Они сдались. Сдались и ушли, посчитав, что французы будут удерживать форт в Бадахосе. Но этого не случилось благодаря моему сыну!

Оливия не сдержалась и посмотрела направо. Куин глядел на нее, их взгляды встретились, и ей показалось, будто между ними разверзлась пропасть.

— Большинство французов отступили в Сан-Кристобаль и сдались, — все громче вещал герцог. — Маркиз повел своих солдат через бастионы, удерживал форт и захватил много французов. Удерживал! С сотней человек удерживал целый форт. — Герцог свирепо обвел глазами комнату. — Кое-кто шептался за спиной у моего сына. Надсмехался над ним. Больше этому не бывать! Поговаривают об ордене Бани[4]. Этой чести удостоились самое большее двадцать четыре человека. И вот теперь мой сын!

Последовала тишина, но вдруг все в комнате захлопали, и вот уже все гости приветствовали эту новость, кое-кто даже со слезами на глазах.

Герцог схватил Оливию за руку и подтащил ближе.

— Мисс Литтон верила в него, — произнес он, обводя всех свирепым взглядом. — Представляю вам невесту моего сына, будущую маркизу Монтсуррей.

Оливия чуть не споткнулась, но удержалась и одарила всех улыбкой. Аплодисменты стали громче, но тут же стихли, как только герцогиня Сконс величественно подошла к Кантервику. В полной тишине она сделала реверанс, и ее колени чуть слышно скрипнули.

— Ваша светлость, — произнесла она. — Наша страна сочтет за честь приветствовать на английском берегу вашего сына, увенчанного заслуженной славой.

Оливия больше не смотрела на Куина.

Не могла смотреть.

Счастливые и опьяневшие после множества бутылок шампанского гости на всю жизнь запомнили ужин после появления в доме герцога Кантервика. Хотя один из них даже годы спустя не мог забыть чувство отчаяния, охватившее его в разгар веселья.

Куин бродил среди гостей, словно привидение: человеческая оболочка с неким подобием лица, ничем не выделявшийся, кроме своего невезения, когда дело касалось женщин.

После ужина он танцевал с Джорджианой. Краем глаза заметил Оливию, видел, как она танцевала с разными мужчинами, как они разглядывали ее, как смеялись вместе с ней и влюблялись в нее, завидуя славе маркиза.

Конечно, никто вслух не высказал бы подобных низменных мыслей, ни в тот вечер, ни когда французы оставили форт, с таким трудом завоеванный ценой жизней многих англичан.

Куин переходил из комнаты в комнату, чтобы его никто не останавливал и не заговаривал о маркизе. Вряд ли то, что он чувствовал, можно было назвать завистью: гнев, ненависть, испепеляющая ревность. Мать коснулась руки Куина и оставила его.

Он не знал, что она увидела в его глазах. Ему было все равно.

Самое ужасное, но он выходил из комнаты, где была Оливия, и через минуту снова возвращался туда. Не стоило обманываться, говоря, будто это вышло случайно. Он пытался уйти…

Но снова и снова его взгляд обращался к Оливии.

Казалось, прошла целая вечность, пока гости наконец вернулись в свои комнаты, а взволнованный и ставший болтливым герцог Кантервик был препровожден в королевскую гостиную, названную так потому, что в ней трижды оставалась ночевать королева Елизавета.

Куин отправился к себе и принял ванну. Надел халат, отпустил Уоллера и снова переоделся. Выскользнул из комнаты, прошел по коридору и открыл дверь в спальню Оливии.

Она сидела спиной к нему, вытянув ноги к огню, и читала, как в том сне. Его тело превратилось в пылающий факел.

Он молча подошел к ней, отвел в сторону шелковистые волосы и поцеловал в шею.

Сердце Куина стучало. Он узнал охватившее его чувство. Возможно, он плохо разбирается в них, но то, что он испытывал сейчас, мог понять даже глупец. Страх.

Все из-за Руперта. Тот стал героем.

Оливия могла выйти замуж за мужчину, который оставался дома, словно какой-то галантерейщик, или за человека, поднявшегося на бастионы, удержавшего форт и спасшего ситуацию. Проклятие, Руперт мог даже изменить исход войны! Он и его горстка солдат.

Куин коснулся шеи Оливии, вдохнув изысканный аромат цветов и тайны, и ждал, охваченный страхом, проникавшим в самую его душу, где бы ни находилась эта самая загадочная душа.

Такое уже было с ним прежде: в ту первую ночь, когда Еванджелина не вернулась домой. Когда она появилась на рассвете, то сказала ему, что он скучный и говорит только о математике, отчего ей хочется кричать. Она провела ночь с местным эсквайром.

— Я не могла сказать нет, — мечтательно произнесла Еванджелина. — Он уходил на охоту и наткнулся на отряд контрабандистов, захватил их всех. Он герой.

Даже месяцы спустя, когда «контрабандисты» предстали перед судом и оказались просто голодными деревенскими жителями, от отчаяния пытавшимися поймать кроликов в лесу, который эсквайр привык считать своим, даже тогда Еванджелина считала его героем.

Оливия подняла руки и обхватила Куина за шею. Вишневые губы, блеск в глазах лишь для него одного…

— Прости, — выдавил Куин, когда прошло несколько минут, а может, целый час.

— За что?

Он уложил Оливию на ковер, и теперь отсветы пламени играли на ее кремовой коже. На ней был лишь один легкий халат, и хотя она пыталась удержать полы, Куин все же распахнул его.

У него участился пульс, но он должен был сказать то, зачем пришел.