Элоиза Джеймс - Поцелуй герцога

— Перестань, — мрачно произнесла она. — Не двигайся.

Он кивнул.

— Помнишь тот лимерик про леди с иголкой?

Очередной кивок.

— Почему я не могла влюбиться в мужчину, у которого она научилась своему искусству? Я не хочу, чтобы ты двигался. Ты слишком большой.

В его глазах, полных вожделения, промелькнула веселая искра. Куин опустил голову и медленно поцеловал Оливию.

— Я с радостью останусь там, где я есть, — прошептал он. — Думаю, это мое самое любимое место на свете.

— Им придется похоронить нас в большом гробу, — пошутила Оливия. Иначе бы ее охватили мрачные мысли. Им не суждено быть вместе. Куин слишком большой.

— Ничего не выйдет, — произнесла она, когда он не ответил на ее шутку насчет гроба. Он поцеловал ее в щеку и в ухо. Очень мило. Мысленно сосредоточившись на боли, пронзающей все ее тело, Оливия предпочла бы обойтись без поцелуев.

— Я сказала, чтобы ты не двигался, но теперь беру свои слова назад. Мне кажется, тебе пора выйти, — сказала она, стараясь быть повежливее.

Куин хмыкнул и принялся покрывать поцелуями ее лицо. Досадно.

— Прочь! — вскрикнула Оливия, чуть подавшись вперед.

— Не могу. Мне велели не двигаться.

— Сейчас не время для шуток.

Куин нежно потерся об нее носом, и Оливия замерла.

— Если бы я знал, что ты девственница, то не был бы так резок. Мне казалось, ты сама призналась мне в своей опытности.

— Это ты сделал такой вывод, а я не могла объяснить подробности.

— Но ты дала герцогу понять, что можешь носить наследника его сына? — В голосе Куина слышался смех.

— Поделом ему. — Оливия не удержалась и чуть прикусила его за подбородок. — Не хочу, чтобы ты подумал, будто у меня важная встреча, но сейчас мне кое-куда надо.

— Так больно? — спросил он, целуя ее в губы.

— Даже не могу выразить словами.

— Потому что ты леди?

Оливия кивнула.

— Знай я, что ты девственница, я бы попросил тебя согнуть ноги в коленях и был бы очень осторожным и бережным.

— Все равно. — Оливия и представить не могла, чтобы это что-то изменило, ведь определенные части тела останутся прежними.

— Но может быть, тебе все же согнуть ноги? Попытайся.

Оливия нехотя повиновалась.

— Иногда женщина обхватывает своего возлюбленного ногами за талию.

Оливия представила, как делает это, словно цирковой акробат. Почему она даже не догадывалась, что развлечения в спальне не для нее? Возможно, она не стала бы настаивать на задернутых каждую ночь шторах, но столь нелепо поднять ноги?

— Никогда, — решительно произнесла она.

Его глаза смеялись, но ведь он не мог полностью разделить ее боль.

— Оливия, — спокойно произнес Куин, снова целуя ее, словно собирался провести в этом положении всю ночь, — я люблю тебя. — И он снова страстно поцеловал ее.

Впервые в жизни Оливия поняла, что означал его жадный поцелуй. Он был плотский, чувственный. Невероятный поцелуй.

— Ничего удивительного, — пробормотала она.

Куин чуть отстранился, изогнул бровь.

— Неудивительно, что юным девушкам не позволяют целоваться. Это ведь еще один способ предаться любви, верно?

В ответ Куин лишь жадно и яростно припал к ее губам. Поцелуй был властным, жарким, нежным, как и он сам.

— Милая, — произнес он, касаясь ее груди, — все так же больно?

— Конечно, — механически ответила Оливия. Хотя она, без сомнения, наслаждалась его ласками, но постоянно ощущала боль, словно что-то чужое и огромное разрывало ее пополам.

Однако, чуть пошевелившись, она вдруг заметила, что боль немного ослабла.

— Уже чуть лучше. Полагаю, раз мы ничего не делали, ты стал меньше.

— Милая, если ты думаешь, будто мужчина, попавший в самое прекрасное место на свете, может уменьшиться…

Оливия снова пошевелилась, вспомнила об ощущении блаженства, которое испытала несколько минут назад. Несправедливо было бы лишать этого Куина. Она не боялась боли. Нет, скорее она не верила, что боли можно бояться.

— Начни снова, — сказала она. По правде говоря, Оливия боялась, но это не значит, что ей не хватало смелости.

Куин неуверенно усмехнулся.

— Двигайся, — повторила Оливия.

Куин медленно подался назад. Странно, но она ощутила пустоту. Очень странно. Но вот он снова оказался внутри, на этот раз очень медленно. Какая-то часть Оливии хотела, чтобы он действовал быстрее, чтобы поскорее покончить с этим. Но другая часть была зачарована медленным вторжением.

Ее дыхание прервалось, а спина чуть изогнулась.

— Лучше? — тихо спросил Куин. Его голос звучал хрипло.

Она кивнула.

— Еще?

Оливия была согласна.

Куин двигался медленно и размеренно. Это было неприятно, но терпимо. Его прикосновения даже стали приносить удовольствие.

Но в его глазах, затуманенных наслаждением, мелькнуло беспокойство.

— Мне уже нравится, — сказала Оливия, широко улыбаясь. — Я могла бы делать это всю ночь. Возможно…

— Лгунья! — перебил герцог, скрывая улыбку. — Знаю, для тебя это нестерпимо, Оливия, но я словно в раю. Представить себе не мог ничего подобного.

Опершись на руки, он посмотрел на нее глазами, полными страсти.

Сердце Оливии переполнилось радостью. Она подалась навстречу Куину. Неловкое движение, но он понял.

Откинув голову назад и прикрыв глаза, Куин сделал несколько быстрых, резких толчков. И когда Оливия начала думать, что, возможно, все не так ужасно, Куин издал устрашающий рев и в последний раз подался вперед.

Если бы он упал на Джорджиану, как срубленное дерево, то мог бы раздавить ее.

Но Оливия, к счастью, никогда не пробовала салатную диету, поэтому с ней ничего не случилось. Она обхватила Куина руками за шею. Ужасная жгучая боль стала слабеть. Осталось лишь легкое покалывание.

Они были так близки. Куин был частью ее. Между ними установилась связь, между двумя людьми, которым суждено быть вместе, как фрагментам мозаики. На глазах у Оливии выступили слезы.

— Куин, — тихо прошептала она, легко целуя его щеку. Ей хотелось разделить с ним это совершенное, радостное мгновение.

Но он уже спал.

Оливия начала хихикать, и смех разбудил Куина.

— Прости, любимая, — глухо произнес он, поворачиваясь на бок. — Помыться негде.

Его глаза закрылись. Он спал.

Оливия оторвала от сорочки кусок и обтерлась. Крови было на удивление мало. Судя по тому, как она себя чувствовала, кровь должна была хлестать из нее.

Она потянулась за вторым одеялом, накрыла им обнаженное тело своего первого, своего единственного возлюбленного и свернулась калачиком.

Все ее тело странно ныло и болело, и ей было трудно устроиться поудобнее. Поэтому Оливия снова принялась думать о даме с иголкой.

Хотя это больше было похоже на таран.

Но…

Во всем этом было нечто удивительное, поражающее воображение. Она чувствовала себя…

Глупости, оборвала себя Оливия, сворачиваясь поудобнее.

Ни один человек не может владеть другим. Чувство собственничества? Нет.

Должно быть, она неправильно истолковала взгляд Куина. Она ведь еще не была его женой.

И все же Оливия не могла забыть, как он смотрел на нее: жадно и свирепо.

Куин по привычке проснулся рано утром. Но тут же понял, что это утро разительно отличается от других. Обычно он просыпался на мягкой чистой постели, совершенно один.

Теперь же он лежал на твердом, грубом полу, обняв податливое тело спящей женщины. Лучи солнца, свободно проникая сквозь незанавешенные окна, падали на его лицо, и казалось, он слышит над ухом пение каких-то опьяневших птиц.

Внезапно к нему вернулось воспоминание о том, где он и с кем. Он всю ночь сжимал в объятиях Оливию, словно боясь, что она убежит. Оливию, чьи смеющиеся глаза, глупые шутки и ироничный ум удивляли, восхищали его и сводили с ума.

Оливия принадлежала ему. Он нашел женщину, совершенно непохожую на Еванджелину.

Еванджелина притворялась целомудренной, но не была таковой.

Оливия же притворялась искушенной женщиной, но все оказалось наоборот. Мгновение он недоумевал, что же произошло между ней и Рупертом, но потом оставил эту мысль. Оливия никогда не скажет ему, наверное, она пообещала Монтсуррею.

Если бы он только знал… Он был резок, уверенный, что она уже не раз предавалась любви со своим женихом, считал ее искушенной женщиной. К этому приучила его бывшая жена. Близость с Еванджелиной напоминала ему поездку в общем вагоне.

С Оливией все было иначе, и не только потому, что она была другой. Каждый ее стон, дрожь ее тела что-то неуловимо изменяли в нем.

А потом его охватило неудержимое желание обладать Оливией. Она принадлежала лишь ему. Ни один другой мужчина не прикасался к ней так, как он. Это яростное стремление было странным и нелепым.

Куин молча лежал, слушая пение дроздов и размышляя о том, какое ужасное предательство надо перенести, чтобы искать женщину, которая будет любить только его. Девственность Оливии была самым прекрасным подарком, который он мог получить.

Он крепче обнял ее. Он причинил ей физическую боль и чувствовал себя ужасно. Но зная, что был самым первым…

Куин отмахнулся от этой нелепой мысли. Какое имеет значение, сколько мужчин было у женщины? Он говорил это себе, когда в их брачную ночь Еванджелина поведала ему о своих многочисленных похождениях, которые начались в пятнадцать лет со слугой. Он был прав.

Ни один из этих мужчин не изменил сущность Еванджелины и его чувства к ней.

И все же эта неистовая, животная радость не исчезала. Куин решил, что она сродни поэзии: непостижима и не поддается логике.