Его рука вдруг нырнула в воду, нашла ее груди и начала мучительно ласкать их, дразня затвердевшие соски. В голове у Джин буйным вихрем крутились эротические сцены. Его рука скользнула ниже, направившись к ее нежному лону. Она оторвала свои губы от его горячих губ.

— Поль, не надо, пожалуйста!

Глаза Поля удивленно вспыхнули.

— Я полагал, что ты уже выучила свой урок, но вижу, что нет. Весьма печально.

Он поднялся, чтобы уйти. С руки его капала мыльная вода. Когда, остановившись у двери, Поль обернулся, Джин с удивлением прочла в его глазах страдальческое выражение. Страшным видимым усилием воли он сдержал себя и сказал:

— Я знаю, мы договорились повременить. Но, Боже мой, мне кажется, это выше моих сил.

Он ушел, и Джин медленно спустилась с высот желания, не понимая, то ли она рада, то ли разочарована его уходом. Вода в ванной показалась ей чуть теплой по сравнению с ее пылающей кожей.

Вернувшись к себе в комнату, Джин тщательно заперла за собой дверь. Напуганная сценой в ванне, она не представляла, как выдержит общество Поля в течение дня. Но, оказалось, Иву понадобилась его помощь, и Джин не виделась с ним до вечера. Мари объявила, что едет в Грэйвс, к югу от Бордо, проведать свою семью, как делала каждое воскресенье. Она предложила подвезти Джин в больницу и забрать ее на обратном пути.

Лоуэлл почему-то был явно не в духе. Он нетерпеливо отшвырнул газеты и журналы, которые она принесла ему.

— Где Поль? — спросил недовольно дядя.

— Помогает Иву ремонтировать трактор, — объяснила она. — Мари сказала, что он постарается заехать к тебе попозже, а если не сможет, то отчитается перед тобой о проделанной работе завтра утром.

Он осуждающе оглядел ее.

— А тебе будто и вовсе безразлично, с тобой он или нет.

— А почему это должно меня волновать?

— Потому, черт возьми, что этот парень — твоя самая удачная добыча. Ради всех святых, девочка, не выпускай его из своих коготков!

— Лоуэлл, ты, похоже, хочешь, чтобы я превратилась в какую-то свирепую хищницу. Но это не мой стиль, ты знаешь. Если Поль мной заинтересуется, он сам даст мне понять.

Джин почувствовала укор совести, вспомнив, насколько ясно он дал ей понять это не далее как сегодня утром.

— Ах, смотрите, пожалуйста! — проворчал Лоуэлл, в волнении откинув свою простыню. — Знаю я твой стиль — этакая глубокая заморозка. Пора немного оттаять — он чертовски симпатичный мужчина!

Джин оставила без комментариев это явное преуменьшение.

— Ты что же, хочешь, чтобы я осталась здесь, во Франции? — возмутилась она. — Бросила тебя и «Саммит»? Но отелю нужны мы оба.

— Ты знаешь мое мнение по этому поводу, — недовольно сказал дядя. «Саммит» — всего лишь убогий захолустный отельчик, гори он синим пламенем! Это не место для такой великолепной, талантливой женщины, как ты. Ты губишь себя там.

Джин не стала спорить с дядей. Она отлично знала, что для него «Саммит» — никак не «убогий захолустный отельчик».

Это была старая хорошая гостиница, и Лоуэлл по праву гордился ей. Позволить отелю сгореть синим пламенем? Да он скорее спрыгнет с его крыши! Это была вся его жизнь.

И Джин вовсе не собиралась бросать «Саммит». Она слишком многим была обязана этому старому дому и слишком любила его, чтобы так поступить. Дядя совершенно напрасно чувствовал себя виноватым оттого, что она проводила там все свое время. Он придерживался старомодных взглядов и отказывался понимать, что его племянница может быть по-настоящему счастлива в какой-то другой роли, нежели в роли жены.

Разговор с дядей затронул неприятные темы, и Джин почувствовала явное облегчение, когда пришло время идти на стоянку и ждать приезда Мари. По дороге в замок она с удовольствием слушала несмолкаемую болтовню маленькой темноволосой женщины о своих многочисленных родственниках и их причудах.

Вечером за обеденным столом царила непонятно напряженная атмосфера. Между Мари и Ивом вышла какая-то размолвка, и они почти не разговаривали друг с другом.

Поль казался погруженным в свои собственные мысли. Джин еще не остыла после его утренней выходки и пыталась изобразить равнодушие, но помимо воли глаза ее скашивались в его сторону с непроизвольным выражением беспокойного призыва.

Говорил почти один Ив, он объяснял различные хитрости подрезки виноградных лоз. Джин старательно слушала, правда, потом не смогла вспомнить ничего конкретного из его рассказа.

После обеда, извинившись, она направилась было к себе, но Поль перехватил ее в коридоре, поймав за руку.

— Мы идем гулять в сад, — заявил он тоном, не терпящим возражений. Возьми свитер.

— Конечно! Разве можно отказаться от столь галантного приглашения? сказала она, постаравшись вложить в улыбку соответствующий сарказм.

Однако на улице Поль сменил свой повелительный тон.

— Прости, я был резок с тобой, — извинился он. — Сегодня столько всего на меня свалилось.

Гнев, который она копила после сцены в ванной, начал рассеиваться. На лице ее, как в зеркале, отразилось участливое беспокойство.

— Я могу тебе чем-то помочь?

Он махнул рукой.

— Нет, это совсем не твоя забота.

Такой отпор застал Джин врасплох. Обидно было сознавать, что он не хочет рассказать ей о своих тревогах. Марк был таким же. Его нежелание делиться с ней своими проблемами сильно портило их отношения.

— Что ж, извини, — резко бросила она. — Я больше не буду лезть не в свои дела.

Ее саркастический тон подействовал на Поля.

— Прости, — виновато сказал он. — Я не хотел тебя обидеть. Просто ты действительно ничем не можешь помочь мне, разве что ты знаешь, как наколдовать из воздуха новый трактор с тележкой или вызвать тропическое лето.

— Что-что?

— Ив считает, что в этом году урожай будет ранним, а значит, довольно скорым, — объяснил Поль. — Если он прав, значит, нам не хватит нашей техники. Спасти нас может только чудо — например, лето, как в Индии, — тогда у нас появится много дополнительного времени.

Гнев Джин тут же испарился, как только она увидела причину его расстройства. Она машинально взяла Поля за руку и пошла с ним по цветочной аллее, слушая, как он рассказывает о своих проблемах.

— Может, я могу чем-то помочь? — Джин снова предложила свои услуги. — Я бы очень хотела быть полезной.

— Просто держи меня за руку так, как сейчас, — ответил он. — Это помогает больше, чем ты думаешь.

Джин размышляла над его словами, пока они шли к скамейке под деревом. Молча присев, они стали смотреть на солнце, спускавшееся к горизонту. Поль обнял ее, и они слились в долгом поцелуе. К ее удивлению, в этом поцелуе не было пережитой ими раньше чрезмерной страсти, он лишь выражал спокойную глубину их взаимопонимания.

То, что прежде было для Джин головокружительным открытием, теперь стало более уютным миром сексуального доверия. Она больше не чувствовала необходимости доказывать что-то актом любви, заново переживать волнение и страх перед чем-то запретным, стремиться к близости только ради того, чтобы удовлетворить свое любопытство. Теперь она узнала язык телесной любви.

Поль дразнил ее легчайшими поцелуями, нежно поглаживал ей висок, проводил пальцами по волосам, и Джин начала понимать, что секс может быть глубже и богаче, чем то, что она знала раньше. Ей не надо просто слепо предлагать себя, подчиняться требованиям, которым она не в силах противостоять. Физическая близость может стать молчаливым диалогом, таким же тонким и красноречивым, как поэзия или музыка.

Поль хорошо умел объясняться на этом языке. Он разговаривал с ней легкими прикосновениями губ, ласковыми ладонями, и Джин покорялась его сильным теплым рукам. Впервые она поняла, что значит быть любимой нежно, и не только физически. Она уткнулась головой в его плечо и обвила Поля руками. Ей ничего не надо было сейчас, кроме этих крепких объятий.

Они долго сидели так, прислушиваясь к ночным звукам, пока не стало прохладно. Тогда они встали и пошли в дом. Джин гадала, останется ли Поль у нее, но нет — он ушел, попрощавшись с ней у двери долгим поцелуем. Переодеваясь ко сну, она гнала прочь чувство разочарования.

Ее утешала мысль о том, что теперь наконец — впервые за время, казавшееся вечностью, — у нее появились какие-то перспективы. Поль предлагал ей обогащенную духовной глубиной близость, и она примет ее независимо от последствий.

* * *

Следующая неделя была сплошным праздником. Работа казалась Джин удовольствием, когда они вместе с Полем объезжали полторы дюжины замков и винных заводов области. Ее любимыми бордоскими винами всегда были вина «Сен-Эмильон», и она с радостью обнаружила, что деревня, где их производят, так же живописна, как вкусны эти вина.

Сладких десертных вин она не любила, но ее мнение поколебалось после поездки в область Сотерне, далеко к югу от Бордо. Там, в знаменитом замке д'Икам, им рассказали, что местный виноград оставляют на лозе до появления «благородной гнили» (этот термин сначала напугал Джин), которая высушивает ягоды и повышает в них концентрацию натурального сахара. После этого виноград выборочно собирают и перегоняют на вино в аппаратах, сделанных исключительно из дерева — вплоть до зубчатых шестеренок. После нескольких лет, проведенных в дубовых бочонках, вино разливается по бутылкам.

Поскольку «Икам» — самое дорогое в мире сладкое вино, посетителям не предлагают его пробовать. Но в тот вечер, когда они вернулись в Ла Бруиль, перед обедом Поль принес из подвала бутылку и поставил ее охлаждаться в ведерко с ледяной водой. Мари с Ивом пришли в восторг.

— И по какому же случаю? — спросил Ив с усмешкой.

— Хотелось бы повысить эрудицию Джин, — объяснил Поль.

Мари фыркнула.

— О нет, ты бы не стал открывать «Икам», если бы не было на то повода, Поль. Ну же, признайся, происходит что-то особенное, non?