— Боюсь, что это невозможно. Ведь он… он…

— Погиб на войне? — рискнул спросить ее жених.

Лаура испытывала сильное желание презентовать выдуманному Эбинизеру почетную смерть на благо своей страны и короля, но в ней победили остатки совести.

— Он уехал в Америку. Это всегда было его мечтой, и сейчас, когда война закончилась, он, наконец, смог ее осуществить.

— Может быть, мы как-нибудь съездим его навестить. Поскольку именно он представил нас друг другу, я уверен, что он был бы счастлив увидеть сияющие лица наших детей.

— Детей? — отозвалась эхом Лаура, не в силах скрыть внезапно севший голос. — И сколько у нас будет детей?

Он пожал плечами.

— Точно не знаю. Предполагаю, что полдюжины должно быть достаточно. — Он наклонил голову и посмотрел на нее застенчивым взглядом, который резко контрастировал с озорными искорками в его глазах. — Для начала.

У Лауры голова пошла кругом. Всего за два дня она перешла от целомудренного поцелуя незнакомца к вынашиванию полдюжины детей от него.

Для начала.

К ее шоку, он громко рассмеялся.

— Не нужно так бледнеть, моя дорогая. Я просто тебя поддразниваю. Или ты забыла сказать, что у меня не было чувства юмора?

— Я знаю, что ты дразнишь меня, — с нервным смешком заверила она его. — Ты всегда говорил мне, что хочешь двоих детей — мальчика и девочку.

— Как предусмотрительно. — Он сел на диванчик рядом с ней. Лаура быстро отодвинулась, насколько позволяли сложенные уютным полукругом подушки. Он взял ее ледяные руки своими теплыми и не позволил свалиться на пол. — Меня несколько озадачивает твое отношение, дорогая. Ты сказала мне, что мы жили в разлуке очень долгое время, но кажется, ты совсем не хочешь, чтобы мы… вновь воссоединились.

— Простите мне мою застенчивость, сэр. Мы помолвлены с вами уже почти два года, но из-за вашей военной карьеры вы не часто приезжали сюда. Большая часть вашего ухаживания проходила через переписку.

Он притянул ее к себе, и насмешливые искорки в его глазах сменились глубоким волнением.

— У тебя есть мои письма? Они могли бы подстегнуть мою память или, по крайней мере, дать мне хоть немного понять, каким я был.

Такой просьбы Лаура не ожидала.

— Боюсь, у меня их нет. Их выбросили.

Он отпустил ее руки, озадаченный ее словами.

— Что ж, во всяком случае, никто не сможет обвинить тебя в замшелой сентиментальности.

— О, нет, ты неправильно меня понял! — Она бессознательно накрыла его руку своей. — Я лелеяла каждое написанное тобой слово. Твои письма лежали у меня под подушкой, когда я спала… так было, пока Куки случайно не прокипятила их в щелоке при стирке. Мне было так жаль их.

— Мне тоже. — Опустившись обратно на подушки, он провел рукой по волосам, голос стал расстроенным. — Почему же получается, что я помню все запыленные углы в этом доме, но не помню времени, которое я здесь проводил?

— Я не знаю, — ответила Лаура, озадаченная еще сильнее него.

— Меня сводит с ума то, что я ничего не могу вспомнить о тебе. Или о нас. — Он снова подался вперед, всматриваясь в ее лицо. — Мы когда-нибудь целовались?

Она могла бы решить, что он снова дразнит ее, если бы не видела вызова в его взгляде. И отвернулась, думая о том, какая ирония, что она может лгать ему даже не дрогнув, но краснеет, говоря правду.

— Однажды.

Он взял ее за подбородок и мягко повернул ее лицо к себе.

— Это очень странно. Я мог бы поклясться, что я не принадлежу к мужчинам, которые удовлетворятся всего одним поцелуем губ, таких сладких, как твои. — Опасный озноб предвкушения пронзил ее, когда его большой палец стал нежно поглаживать ее губы. — Не нужно бояться, Лаура. Разве не ты уверяла меня, что я никогда не скомпрометирую свою невесту? Я точно знаю, что даже самые уважаемые из женихов могут до свадьбы украсть поцелуй или два у своей невесты.

Бегущее по небу облако накрыло собой луну, словно вуалью. Все волшебство между ними растаяло, снова сделав их двумя незнакомыми людьми, сидящими в темноте. Лаура отчетливо ощутила чистый запах мыльной пены от его свежевыбритых щек и жаркое прикосновение его дыхания ко рту, за мгновение до того, как он коснулся ее губ своими.

Лаура раньше целовала сама, но никто и никогда еще не целовал ее. Различие было еле заметным, но сильным. Сначала казалось, что он просто проводит ртом, вызывая нежное покалывание, и словно смакует атласную округлость ее губ. Но прежде чем она успела это осознать, покалывание превратилось в дразнящий нажим, заставляя ее губы приоткрыться ровно настолько, чтобы пригласить его к себе. Ему не пришлось уговаривать ее слишком долго.

У Лауры перехватило дыхание, когда горячая и грубая сладость его языка вторглась в ее рот. Обхватив рукой ее затылок, он прижался к ее рту своим, делая поцелуй еще более глубоким.

Она была неправа. Он дразнил ее. Но не остроумными ответами или добродушным поддразниванием, а невысказанным обещанием запретных удовольствий. Потрясенная интимностью происходящего, она не смогла удержаться и ответила ему, посасывая его язык и удивляясь собственной дерзости. Он покусывал, ласкал и пробовал на вкус ее язык, растягивая каждое ощущение так, словно собирался всю оставшуюся ночь доставлять ей удовольствие таким способом.

Ее поцелуй в лесу пробудил его от сна. Здесь, в полутемной гостиной, он пробуждал ее от жизни в дреме, заставляя ее кровь бежать бушующим потоком от сердца к самым сокровенным местечкам ее тела и наносить там сильные и непрекращающиеся удары.

И в тот момент, когда она уже думала, что потеряет сознание от этого головокружительного чуда, он оторвался от ее губ. Однако она тотчас обнаружила, что не меньше ощущений вызывает ее шея и нежная кожа под ухом.

— Назови меня "дорогой", — прошептал он, прихватывая зубами мочку ее уха.

— Ммм? — у нее перехватило дыхание, когда его проворный язык проник внутрь ее.

— Назови меня "дорогой". Ты за весь день ни разу меня так не назвала. Я скучаю по этому слову.

Она откинула голову, когда его рот стал прокладывать путь обратно к ее жадным губам. Она схватилась за его волосы, пытаясь найти опору в мире, который опасно покачивался у нее под ногами.

— О … дорогой, — выдохнула она.

Своей капитуляцией заработала еще один поцелуй, еще более сладкий и глубокий.

Но он так легко не удовлетворился.

— Назови меня по имени, — потребовал он.

На мгновение Лауру словно парализовало. Она так расклеилась, что не была уверена, что помнит свое собственное имя, уж не говоря о том, которым назвала его.

— Гм… ммм… Николас.

— Еще раз, — пробормотал он, прижимаясь к ее губам.

— Николас… Николас… Николас… — Это слово почти неслышно вырывалось у нее между поцелуями. И если этот момент не был моментом настоящей страсти, Лаура даже не представляла, как его назвать. — О, Никки…

Это хрипловатое мурлыканье капитуляции чуть не уничтожило Николаса. Если Лаура и не была пока лгуньей, он сейчас собирался сделать ее таковой. Собираясь доказать, что он из тех мужчин, которые компрометируют достоинство своей невесты. Из мужчин, которые сажают девушку к себе на колени, отмахиваются от девичьих протестов глубокими одурманивающими поцелуями и бормочут обещания, которые даже не собираются сдерживать.

С этого момента он оказался бы связан обещаниями на всю оставшуюся жизнь.

Осознание этого заставило Николаса сделать невозможное. Он прекратил ее целовать.

Она осталась в его руках, одна из которых неловко прижималась ей к ребрам, а большой палец оказался всего в нескольких дюймах от дразнящей выпуклости ее груди. Ее сердце гулко стучало, отдаваясь в его собственной груди грохочущим эхом. Когда она поняла, что он перестал ее целовать, ее глаза медленно раскрылись.

Ее глаза были затуманены, а по-детски розовые губы стали пухлыми и блестящими от поцелуев. На вкус она казалась смесью страсти и невинности, опьяняющим зельем, которое, он мог бы поклясться, раньше никогда не пробовал.

— Было похоже на то, как мы целовались в первый раз?

Обвиняющие нотки в его голосе изумили ее. Она застыла в его объятиях. — Нет, сэр. Вы были сама сдержанность.

— В таком случае, похоже, я потерял не только память, но и всякую совесть. — Нежным движением он убрал с ее щеки прядь волос, с удивлением заметив, что у него дрожат руки. — Почему бы тебе не встать с дивана, пока ты не потеряла нечто еще более ценное?

Может, его слова и были просьбой, но она мудро решила счесть их предупреждением. Она вылезла из его объятий, стараясь не растерять остатков достоинства.

— Очень хорошо, сэр. Желаю вам доброй ночи.

Она сохраняла достоинство ровно до тех пор, пока не вышла из его поля зрения. После чего она ринулась вверх по лестнице так, словно сам дьявол наступал ей на пятки.

Николас провел рукой по щеке. Вероятно, он действительно потерял остатки совести.

Он хотел добиться своей невесты с помощью целомудренных поцелуев и милых словечек, а не соблазнять ее чуть ли не на глазах родственников. Мысль об этом вызвала в его воображении откинувшуюся на диванные подушки Лауру, и ее ночная рубашка собирается на талии, пока он заглушает поцелуями ее стоны страсти.

— Черт подери, — выругался он, поднимаясь на ноги.

Невозможно было отрицать, что его ответ на невинное прикосновение ее губ был жестоким, первобытным и притягательным. По ее словам, они жили в разлуке почти год. И столько же, или даже дольше, он не целовал женщину? Странная мысль вдруг пришла ему в голову. Он так переживает из-за ее верности, а ведь он не имеет ни малейшего понятия, был ли сам верен ей в то время, когда они не были вместе. Возможно он, как и многие военные до него, искал примитивного утешения в руках какой-нибудь выносливой маркитантки, мечтая о женщине, на которой собирался жениться.