Тереза Медейрос - Поцелуй, чтобы вспомнить

— Но их здесь нет. А мы есть.

Он вздохнул.

— Мы все трое долго жили слишком хорошо. Думаю, это не могло продолжаться вечно.

— Могло, — тихо сказала Лотти. — И продлится, если ты согласишься мне помочь.

Джордж закрыл глаза, но не смог изгнать из воображения картину, на которой его сестру держит в объятиях незнакомец. На какой-то момент даже ветер, казалось, замер в ожидании его ответа.

Когда он, в конце концов, обернулся в темноту амбара, на его губах играла мрачная улыбка.

— Черное всегда было Лауре к лицу.

Белозубая улыбка Лотти сверкнула на него с чердака.

— Точно.

У Николаса Рэдклифа был характер.

Он выяснил это вечером следующего дня, когда дверь его спальни скрипнула и открылась, впуская, казалось, уже в сотый раз за бесконечный день кого угодно, но только не его невесту.

Казалось, неуловимая мисс Фарли решила, что лучше оставить его на попечение проходящих мимо его комнаты домочадцев, кто бы и когда бы это не оказался. Даже воняющий овцами и мрачный, как посмертная маска, Довер нанес ему краткий визит. Он сообщил Николасу, что едет в Лондон на ярмарку домашнего скота. Он помял в руках свою широкополую шляпу и выплюнул короткое извинение за то, что чуть не наколол Николаса на вилы, не переставая при этом оценивающе разглядывать его своими черными, как бусинки, глазами, отчего у Николаса появилось ощущение, что с него снимают мерку для гроба.

Следующим появился брат Лауры, с угрюмым видом притащивший поднос с лососятиной и яйцами. Когда Николас поинтересовался, где сейчас его сестра, Джордж пробормотал нечто уклончивое и убежал.

Когда спустя короткое время дверь распахнулась снова, Николас уже нетерпеливо сидел на кровати, игнорируя головокружение. У него в голове крутились сотни вопросов, и на большинство из них ответить могла только Лаура. Но к его глубокому разочарованию, белый чепец, криво сидящий на седых волосах, принадлежал Куки. Он вырвал тазик, мыло, тряпки и бритву из загрубевших рук служанки и твердо заявил, что вымоется и побреется сам, у него не было никакого желания повторять вчерашнее представление.

Когда она, наконец, пошла к двери, он не смог сопротивляться искушению и сказал, невинно махая ресницами:

— Вам не обязательно так торопиться, Куки. Сомневаюсь, что у меня есть что-то, чего такая женщина как вы, не видела бы раньше сотню раз. — Насмешливо выгнув бровь, он заглянул под одеяло. — Или, по крайней мере, один раз точно.

Куки залилась краской и по-девичьи захихикала, прикрываясь передником.

— Да будет вам! Какой же вы озорник!

— Любовница говорила обо мне иначе, — пробормотал он после ее ухода, и его усмешка превратилась в задумчивый хмурый взгляд. Желтая кошечка, свернувшаяся калачиком у него на коленке, озадачено посмотрела на Николаса. Несмотря на все его усилия шугануть надоедливое существо, кошечка каждый раз уходила не больше, чем на несколько минут.

По мере того, как тянулись часы, терпение Николаса все больше укорачивалось, и он уже начинал все меньше чувствовать себя пациентом и все больше заключенным. Если бы у него были брюки, он, по крайней мере, смог бы встать и походить по комнате. Пульсирующая головная боль стихла до тупой и стала уже терпимой.

Незадолго до ужина, как раз, когда он уже примеривался подремать, дверь в комнату начала медленно приоткрываться. Когда за ней не появилась Лаура, его первым побуждением было бросить в дверь что-нибудь бьющееся. Николас лежал, откинувшись на подушки, и единственное, что ему было видно — это шапку золотистых локонов, стянутых уже сползшей на бок розовой лентой. Кажется, его последняя посетительница вползала в комнату на четвереньках.

Маленькая ручка с пухлыми пальчиками и короткими ноготками поползала по боковой части кровати и стала ощупывать постельное белье в опасной близости к его бедрам. Не найдя того, что искали, золотистые локоны стали плавно подниматься, словно золотой фонтан. Когда Лотти Фарли, наконец, выглянула из-под кровати, Николас лежал, прикрыв глаза, и наблюдал за ней из-под ресниц.

— Вот ты где, непослушное животное, — прошипела Лотти и потянулась к кошечке, которая дремала у него под боком.

— Не слишком приятное обращение к человеку, за которого твоя сестра собирается выйти замуж, — растягивая слова, произнес Николас и приподнялся на локте.

Лотти шлепнулась обратно на потертый ковер, ее рот от удивления образовал аккуратную букву "О".

— Хочу предупредить, что если ты сейчас снова закричишь, я сделаю то же самое, и мы вернемся туда, откуда начали.

Лотти захлопнула рот.

— Вот так уже лучше, — сказал он. — Когда ты не вопишь как банши, тебя уже почти можно выносить.

— Жаль, что я не могу сказать о вас то же самое, — парировала Лотти, заставляя его против собственной воли улыбнуться. Она поднялась, отряхивая пыль со своего белого передника из канифаса и всем своим видом изображая оскорбленное достоинство. — Простите, что помешала вашему отдыху, сэр, но я пришла, чтобы забрать своего котенка.

— А я сделал, видимо, неверное заключение, что ты пришла, чтобы задушить меня подушкой.

Голова Лотти взлетела вверх, локоны заколыхались. Ее голубые глаза были такими потрясенно-виноватыми, что он почти пожалел, что поддразнил ее. Но она быстро оправилась от шока и сладко улыбнулась.

— Этот, слишком грубый, хотя и эффективный, метод избавления от нежеланных гостей вполне возможен, но лично я предпочитаю яд. Есть из чего выбрать. В одном только старом дубовом лесу я занесла в список семнадцать разных видов ядовитых поганок, от которых можно умереть.

Николас сел на кровати и глянул на остатки своего обеда, которые еще оставались на подносе.

— А сейчас, надеюсь, вы извините нас. — Лотти потянулась к кошечке.

Маленькое животное внезапно бросилось на нее и до крови оцарапало маленькими острыми коготками.

— Ой! Что вы с ней сделали? — Лотти сунула в рот пораненные костяшки пальцев, а кошечка потерлась головой об голую грудь Николаса и блаженно замурлыкала.

Проведя рукой по шелковистому меху, Николас пожал плечами.

— Что бы ты обо мне ни думала, я не лишен кое-какого очарования.

— Как и Наполеон. Насколько я читала о нем. — Она надменно махнула рукой, как будто это она хотела избавиться от кошечки, а не он от нее. — Можете оставить себе эту маленькую предательницу, если хотите. Там, откуда она появилась, таких еще много. — Держа нос по ветру, Лотти продефилировала к двери, явно надеясь уйти с большим достоинством, чем пришла.

— Карлотта? — Она, не колеблясь, повернулась, и Николас понял, что правильно угадал ее полное имя. Он пристально всмотрелся в ее настороженное личико, надеясь хотя бы на слабый признак узнавания. Но она оставалась для него такой же чужой, как и его собственное отражение. — Твоя сестра заверила меня, что, несмотря на то, что мы с ней оба очень упрямые, мы очень любили друг друга.

Девочка, не моргнув, встретилась с ним взглядом.

— Тогда казалось, что мы тоже.

Присев в чопорном реверансе, она вышла из комнаты, и донельзя уставший Николас откинулся обратно на подушки.

К тому времени, когда красноватый свет восходящей луны просочился в комнату, Николас уже начал скучать по вечно недовольной Лотти. Он понял, что больше ни минуты не сможет оставаться прикованным к постели, как какой-то немощный инвалид. Даже кошечка бросила его в одиночестве, сбежав через открытое окно поохотиться на сверчков на залитой лунным светом крыше.

Он перевернулся на живот и подмял под себя подушку. Может быть, лежание в постели было бы для него не столь утомительным, если бы кто-нибудь разделил его с ним. Ему не пришлось напрягать воображение, чтобы представить, как густые волосы Лауры Фарли струятся по его подушке и как он сам целует каждую веснушку на ее щечках, прижимая ее своим весом к мягкому матрацу.

Он испытал удовольствие от этих грешных мыслей, даже несмотря на то, что они плохо сочетались с благопристойностью, которой, как заверила его невеста, он обладал.

В конце концов старый дом погрузился в тихие ночные скрипы, лишь увеличивая нетерпение Николаса. Он сел на постели, сбросил одеяла и спустил ноги с кровати. К его удивлению, комната не закружилась у него перед глазами, не затряслась и не наклонилась, как он опасался.

И тут он увидел свой билет к свободе, аккуратно свернутый на парчовом сидении стула.

Свои брюки.

Должно быть, кто-то принес их, пока он спал.

Стряхнув с себя последние следы головокружения, он уверенными шагами пересек комнату и натянул брюки, с удовольствием отмечая, как знакомо они облегают его ноги. К своей радости, он обнаружил и свою рубашку, аккуратно висящую на спине стула. Он пробежался пальцами по хрустящему накрахмаленному батисту, думая о том, что это довольно экстравагантная ткань была куплена на стипендию простого пехотинца. Надевая рубашку, он заметил, что имевшиеся на ней дыры зашиты так тщательно, что стали практически незаметны. Возможно, эта рубашка была с плеча какого-нибудь великодушного офицера.

Теперь, уже полностью одетый, он стоял, упираясь руками в бедра, и гораздо больше чувствовал себя самим собой.

Кем бы он, черт возьми, ни был.

Николас провел рукой по своей нечесаной гриве и вздрогнул, когда пальцы коснулись болезненной шишки размером с гусиное яйцо, что была у него на макушке. За этот бесконечный день он кое-что о себе узнал. Он не был в восторге оттого, что находится в заложниках у женских прихотей. Лаура не имела права сказать, что они помолвлены, а потом бросить его одного совершать шокирующие открытия.