Она обнаружила господина Леманна и сразу бросила меня. Я последовала за ней, но она не обращала на меня никакого внимания.

Господин Леманн беседовал с госпожой Мазур, одетой предположительно в платье от Армани. Ее подруга Аннетта была одета в ядовито-зеленое платье а-ля чарльстон с боа из страусовых перьев. Ну а уж лондонское вечернее платье Бербель не стыдно было бы надеть и Марии Стюарт.

— Хеллоу, — пропела Анжела и игриво постучала пальчиком господину Леманну по плечу. Дам она, как обычно, игнорировала.

Господин Леманн удивленно посмотрел на нее:

— Простите?

— Мы ведь знакомы, — произнесла Анжела голосом голливудской дивы. — Я подруга ненаглядной мышки Мерседес.

— Простите, меня зовут Дитер Леманн, — с вежливым поклоном сказал господин Леманн.

— Дитер? — удивленно переспросила Анжела.

— Да, это Дитер, — подтвердила госпожа Мазур с улыбкой от уха до уха.

— Да-да, это Дитер, — захихикала ее приятельница Аннетта.

Анжела застыла с открытым ротиком.

— Вы себя хорошо чувствуете? — спросила Бербель.

Я держалась в стороне, чтобы не представлять Анжелу. Бербель наверняка чувствовала бы себя рядом с грейпфрутом в шифоновых рюшечках еще хуже, чем с мужчиной в джинсах.

— Я, наверное, ошиблась, — сказала Анжела, — я, знаете ли, беременна.

— Да, — кивнула госпожа Мазур, — вы, очевидно, ошиблись.

— Ах, вы беременны, — захихикала ее подруга. — Если бы вы не сказали, я бы ни за что не заметила.

— Не хотели бы вы присесть? — участливо спросила Бербель, но таким голосом, что было ясно: Анжеле желательно сесть как можно дальше.

Анжела была вынуждена опять вспомнить о моем существовании.

— Мне надо сесть, — с упреком сказала она.

Я отвела ее к креслам. Там сидел Вернер с красоткой, чем-то напоминающей Таню. Вернер был подходящим обществом для увешанной украшениями Анжелы.

— Я бы хотела представить тебе своего ювелира, — сказала я.

— Твоего ювелира?! — Анжела сначала осела от зависти, а потом выложила обе руки на свой живот, чтобы Вернер мог получше рассмотреть коллекцию ее колец и браслетов. Жеманно, как всегда, она сказала Вернеру: — Если у вас есть что-нибудь симпатичное и для меня, я бы зашла к вам. Но должна предупредить вас, моя кожа переносит только золото семьсот пятидесятой пробы.

— У меня для вас ничего нет, — холодно ответил Вернер, — я не торгую ширпотребом. Но если вы захотите красивую вещь по индивидуальному заказу, возьмите мой адрес у Виолы.

Анжела возмущенно поднялась:

— Мне нужно к папе! — Однако направилась к плиточнику во фраке. По ее жестикуляции можно было понять, что она изливает свою желчь по поводу наглости моего ювелира.

— Ты можешь повредить своей репутации, — заметила я Вернеру.

— Да что ты! Те, что носят подобные вещи, ничего не покупают у меня. Пусть рассказывает всем обо мне, это порадует моих клиенток. — Он принялся дальше любезничать с красавицей, похожей на Таню.

Позже я увидела Анжелу, сидящую в углу с моей матерью. Они увлеченно беседовали о родах.

Было уже начало девятого, когда Руфус постучал по своему бокалу. Он поблагодарил гостей за то, что они пришли, и рассказал историю реконструкции отеля. При этом он благодарил всех, кто в этом участвовал, в очередности их появления: сначала Таню, потом свою сестру и зятя, когда дошел до меня, под гром аплодисментов была раздавлена не одна роза на моем платье. Он упомянул всех рабочих, сердечно благодарил моего дядю, Элизабет за ее поддержку, не забыл и Харальда с графиней Вартенштайн. Потом, опять под аплодисменты, Руфус объявил, что мы идем осматривать комнаты.

Руфус повел одну часть гостей, я другую. Лишь Анжела осталась сидеть внизу. С нее и так было достаточно. Больше сотни нарядных людей в праздничном настроении толпились в коридорах. Сначала мы осмотрели второй этаж, показав и те комнаты, где жили наши гости. Всеобщий восторг на третьем этаже был уже даже в тягость. Но я обрадовалась, что Элизабет взяла назад все свои нелестные слова об обоях в цветочек. Ее комментарии мне были важнее, чем безудержная похвала, потому что она мыслила профессионально.

— Хорошо, что ты поместила картины под обычное стекло, а не под матовое, не дающее бликов, — заметила она. — Современное стекло не подходит к репродукциям старых картин.

— Я тоже так считаю. К тому же обычное стекло дешевле. Только динозавры под матовым стеклом.

— В случае с динозаврами это не противоречит стилю, — подтвердила Элизабет.

Во время экскурсии по четвертому этажу Харальд вышел последним вместе со мной из комнаты с розами.

— Как хорошо, что вы тут спите, — шепнул он мне.

— Как ты об этом догадался? — испугалась я.

Он взял мою руку и поцеловал кончики пальцев.

— Там на полу стоит твой лак для ногтей, а лосьон для бритья рядом, вероятно, принадлежит Руфусу. Какой идиллический натюрморт!

Если бы Харальд не показал мне лак и лосьон, я бы их ни за что не заметила: красный лак и черный флакон лосьона коварно сливались с ковром. Сегодня утром, прибираясь, я поставила оба флакончика на пол и забыла о них.

— Харальд, как ты замечаешь такие вещи?

— Потому что я хочу их замечать.

Элизабет услышала наш разговор и засмеялась:

— Комната, в которой вы разместили нас, тоже очень неплоха.


В девять начался банкет. Каждый мог садиться где хотел и с кем хотел. Всюду царило приподнятое настроение, праздничный шум нарастал. Без четверти десять слегка захмелевшая госпожа Хеддерих, прекрасно себя чувствовавшая, прошла с гонгом и попросила всех выйти в фойе: шеф снова желает выступить.

Руфус встал у стола, на фоне роз, и меня переполнила гордость, когда я увидела его. Однако сейчас у него был более взволнованный вид, в руке он держал записку, и рука его немного дрожала. Он прислонился к столу.

— Уважаемые дамы и господа, дорогие друзья, я хотел бы вам кое-что показать. — Он кивнул господину Хеддериху, стоявшему у конторы в довольно тесном костюме.

Господин Хеддерих вынес из конторы большой сверток и положил его перед Руфусом на пол. Руфус раскатал его. Это был ковер госпожи Футуры.

«Что же сейчас должно произойти? — подумала я. — Он что, собирается пустить ковер с молотка?»

Раздались возгласы восхищения:

— Ах! Там же знаки зодиака! Какой красивый! А что значит Ф. Я.?

Руфус встал на ковер, на буквы Ф. Я.

— Этот ковер, как и все красивое здесь, попал в дом благодаря Виоле. Она рассказала мне, что узнала о нем, когда покупала его за бесценок. Он принадлежал ясновидящей и якобы приносит несчастье. Буквы Ф. Я. — ее фирменный знак: Футура, ясновидящая. О госпоже Футуре мы знаем лишь то, что, купив ковер, она вскоре скончалась…

Руфус выдержал паузу. Среди гостей царило растерянное молчание.

— …но она умерла, не успев заплатить за ковер…

Раздался смех облегчения.

— Вот видите, — продолжил Руфус, — я считаю, что неотвратимое — не всегда несчастье.

Слова Руфуса были прерваны аплодисментами, хотя хлопал только один человек — мой отец.

Руфус откашлялся и взглянул на свою записку.

— И хотя этот ковер мог принести несчастье, Виола была настолько умна и мужественна, что все же купила его. И так же, как Виола, я смотрю на этот ковер как на подарок случая. А поскольку я уверен, что из случайностей рождается судьба, а значит, и счастье, я хотел сделать из этого случая символ счастья.

Пауза. Абсолютная тишина.

— Этот отель называется «Гармония». Так он назывался еще тогда, когда его покупали наши родители, и никогда название не подходило ему… — Руфус посмотрел на Бербель. — Ты знаешь, что я имею в виду.

— Да, — серьезно ответила Бербель, — ты говоришь о наших родителях.

— Гармония — старомодное, громкое, пустое слово. Поэтому я решил поменять название…

— Батюшки, — тихонько прошептала я и испуганно поднесла руку ко рту, не зная, что за этим последует.

— Это было мое единоличное решение. Моя фамилия не представляет из себя ничего особенного, Бергеров целые страницы в любом телефонном справочнике, а… — он наконец снова улыбнулся, — отель под названием «Руфус» я не хотел…

Руфус опять взглянул на свой листок.

— Итак, ценность громких слов проверяется их действенностью. Старый отель «Гармония» должен в будущем, как символ новой гармонии двух людей, которые им руководят, называться…

Тут вдруг погасла люстра. Разом. Стало совсем темно. Дверь кухни отворилась, и Альфред со своей командой вынесли пять тортов с горящими свечками, как на день рождения. Они пронесли их через всю публику, и на каждом торте шоколадом было выведено:


«Добро пожаловать в ОТЕЛЬ ФАБЕРГЕР!»


Свет над стойкой неожиданно опять зажегся, и на ней показались большие золотые буквы, торопливо расставленные с разными промежутками:


«ОТЕЛЬ ФАБЕРГЕР»!


Все захлопали как сумасшедшие. Я не поверила своим глазам. Господин Шнаппензип засопел, от Бербель был виден лишь кружевной платочек. Руфус прервал всеобщее ликование:

— И вот что я еще хотел сказать: счастье, которое никто из нас не может создать в одиночку, мы построим вместе. Я надеюсь на это.

— Очень трогательно, — воскликнул Михаэль, хотя голос его звучал вовсе не растроганно, — но комбинированная фамилия никогда не сможет стать вашей семейной, если вы когда-нибудь поженитесь.

Так же мгновенно, как началась, овация стихла. Лишь одна женщина смеялась с детским глуповатым злорадством. Это была Анжела.

Это было уже чересчур! Пару месяцев назад я стояла одна посреди этого мира со своим помойным ведром, а теперь мое имя стало половиной отеля!