Следующие дни Сара провела в поисках работы — обзвонила всех знакомых в городе и Кремниевой долине, составила резюме с подробностями пройденной ею в Стэнфорде программы на степень магистра делового администрирования, упомянув опыт работы на Уолл-стрит в инвестиционном банке. Саре было все равно, кем работать — хоть трейдером, хоть аналитиком. Имея рекомендации и хорошую голову, она готова была получить лицензию биржевого маклера, но могла работать и в банке. Все, что ей требовалось, — это работа. А в их дом между тем отчасти из любопытства, а отчасти из делового интереса заглядывали потенциальные покупатели.

Сет поселился в пентхаусе так называемого «Отеля разбитых сердец» на Бродвее. Это был современный многоквартирный дом со множеством маленьких, но дорогих меблированных квартир, сплошь заселенный недавно разведенными мужчинами. Сара сняла себе небольшую уютную квартирку в викторианском особняке на Клэй-стрит. В квартире имелись две спальни — одна для нее, другая для детей, перед домом — одно парковочное место и крошечный садик. Цены на аренду после землетрясения стремительно упали, и квартира Саре обошлась совсем недорого. С первого июня она переходила в ее распоряжение.

Сара еще раз съездила к Мэгги в Пресидио рассказать о своих делах. Мэгги жалела Сару, но вместе с тем восхищалась ее жизнестойкостью; Сет купил себе новенький «порше» вместо сгинувшего во время землетрясения «феррари» на каких-то особых условиях, по безналичному расчету, что совершенно вывело из себя его адвоката. Сейчас не время пускать пыль в глаза. Из-за махинаций Сета пострадали люди, и подобное расточительство произведет на судью весьма неблагоприятное впечатление. Сара вместо оставшегося под завалами «мерседеса» купила себе подержанный «вольво-универсал». Драгоценности уже давно были отправлены на продажу в Лос-Анджелес. Родителям Сара до сих пор ничего не сообщила. Они все равно не сумели бы ничем помочь, разве только оказать моральную поддержку. Новости о предъявлении обвинения Сету, как и дело Салли, каким-то чудом еще не попали на страницы газет, но Сара знала: ждать осталось недолго. А уж тогда только держись.


Несколько дней по возвращении в Лос-Анджелес Эверетт возился с фотографиями. Самые удачные отдал в «Скуп», где землетрясению в Сан-Франциско был посвящен целый раздел. Тот снимок Мелани, где она была в камуфляжных штанах, как и следовало ожидать, поместили на обложке. Снимок Мэгги опубликовали только один, с подписью: «Монахиня-волонтер после землетрясения в сан-францисском лазарете».

Остальные фотографии Эверетт продал в «Ю-эс-эй тудей», в Ассошиэйтед Пресс, в «Нью-Йорк тайме» и несколько — в «Тайм» и «Ньюсуик». «Скуп» не возражал — они и так получили от Эверетта снимков больше, чем были в состоянии опубликовать. Чрезмерно педалировать тему землетрясения редакторам «Скупа» не хотелось, и они предпочли сделать основной акцент на знаменитостях, переживших землетрясение: шесть страниц посвятили Мелани, а на все остальное отвели три. Эверетт написал статью о стойкости жителей пострадавшего города. Он собирался отправить журнал Мэгги и вместе с ним штук десять наиболее удачных ее фотографий. Вот она оказывает помощь пострадавшим, ее лицо буквально светится изнутри. Вот держит на руках плачущего ребенка. На другом снимке почти в темноте помогает старику с глубокой раной на голове… Было у Эверетта еще несколько фотографий, где Мэгги смотрит на него смеющимися голубыми глазами, — это после их разговора… И одна последняя, сделанная уже из окна автобуса. Это прощание. С этого снимка она смотрит так печально и потерянно, что хоть плачь. Эверетт развесил фотографии Мэгги по всей квартире. Теперь она взирала на него со стен по утрам, когда он завтракал, вечером, когда он сидел за письменным столом или лежал на диване и часами смотрел на нее. Он напечатал эти снимки для нее. Хотя куда их отправить, точно не знал. Несколько раз набирал ее номер, но безрезультатно. Два раза она ему перезванивала, но тоже неудачно. Они словно ходили по замкнутому кругу и с тех пор, как Эверетт уехал из Пресидио, ни разу не разговаривали. Он отчаянна скучал, хотел, чтобы Мэгги сама увидела, как красива она на его снимках, хотел показать ей все остальные.

И в субботу вечером, оставшись дома один, Эверетт наконец решил лететь в Сан-Франциско. Никаких редакционных заданий у него на следующие несколько дней не было, и в воскресенье утром, встав ни свет ни заря, он взял такси и отправился в аэропорт, где купил билет до Сан-Франциско. Мэгги предупреждать не стал, надеясь застать ее еще в Пресидио.

Самолет приземлился ровно в десять. С коробкой фотографий под мышкой Эверетт сел в такси у обочины и назвал водителю адрес. Около одиннадцати машина затормозила у Пресидио. Вертолеты по-прежнему патрулировали город. Эверетт вышел из такси и остановился, устремив взгляд на лазарет в надежде, что Мэгги еще там. Он полностью отдавал себе отчет в безумстве своего поступка. Но, измученный тоской, он хотел ее увидеть.

Дежурный волонтер сообщил, что у Мэгги сегодня выходной. Женщина, близкая приятельница Мэгги, предположила, что та скорее всего пошла в церковь. Поблагодарив, он решил сначала поискать Мэгги в здании, где жили верующие волонтеры. Эверетт справился о Мэгги у двух монахинь и священника, стоявших у дверей, и одна из монахинь согласилась пойти поискать ее. У Эверетта замерло сердце, ему показалось, что он ждет уже целую вечность. И вдруг появилась она — голубоглазая, с рыжими мокрыми волосами, в махровом халате, только что из душа. Увидев Эверетта, Мэгги широко улыбнулась, а он едва сдержал слезы. В какой-то момент он испугался, что не найдет ее, но вот она стояла перед ним. Он сгреб ее в объятия, чуть не уронив коробку с фотографиями. Затем, сияя от счастья, отступил на шаг, чтобы получше рассмотреть ее.

— Каким ветром? — спросила Мэгги. Монахини со священником удалились. Такая сердечная встреча их вовсе не удивила. Совместно пережитая трагедия сближала людей, крепко связывая дружескими узами. Одна из монахинь узнала Эверетта, она видела его раньше в лагере. Мэгги пообещала присоединиться к ним позже. Служба в церкви уже закончилась, и теперь они собирались в столовую обедать. Убежище стало напоминать летний лагерь для взрослых. По пути в Пресидио Эверетт отметил про себя, что город изменился в лучшую сторону, и это произвело на него огромное впечатление. А ведь с момента землетрясения прошло всего две недели. Но лагерь беженцев в Пресидио продолжал функционировать.

— Готовите очередной материал? — высказала догадку Мэгги. От переполнявших их эмоций они заговорили одновременно. — Простите, что не отвечала на ваши звонки. Я отключаю телефон, когда работаю.

— Знаю, извините… я так рад вас видеть, — отозвался Эверетт и снова обнял ее. — Просто заехал повидаться с вами. У меня масса снимков, которые я хотел вам показать, но не знал, на какой адрес их вам прислать, и вот решил доставить их лично. Привез все, что наснимал.

— Позвольте я что-нибудь на себя накину, — сказала Мэгги, с улыбкой проводя рукой по своим стриженым мокрым волосам.

Через пять минут она вернулась — в джинсах, розовых «конверсах» и футболке с тигром из «Цирка Барнум-Бейли». При виде этой нелепой футболки, которую Мэгги откопала на столе с пожертвованиями, Эверетт расхохотался. Мэгги определенно была самой необычной монахиней. Ей не терпелось поскорее посмотреть фотографии. Они присели на скамейку поблизости от входа. Руки Мэгги подрагивали, когда она открывала коробку. Некоторые снимки ее трогали до слез, а некоторые смешили. Они с Эвереттом вспоминали трудности первых дней пребывания в лагере, какие-то случаи, какие-то лица. Среди прочих фотографий увидели снимки женщины, которую вытаскивали из-под завалов собственного дома. Чтобы ее вызволить, пришлось отнять ногу. Эверетт сделал кучу снимков детей, великое множество портретов Мелани и больше всего — Мэгги. Она оказалась запечатлена по меньшей мере на половине фотографий. Всякий раз, вытаскивая из стопки очередной снимок, Мэгги восклицала: «Ой, я это помню!», «Господи, а вы его помните?», «Это же тот бедный ребенок!», «Такая милая старушка». Эверетт также показывал ей фотографии разрушенного города и благотворительного вечера, который кончился землетрясением. Это была великолепная хроника страшных и волнующих событий их жизни.

— Прекрасные снимки, Эверетт, — похвалила Мэгги, глядя на него своими яркими голубыми глазами. — Спасибо, что привезли их показать. Я очень часто вас вспоминала и надеялась, что все у вас как надо. — То, что он ей звонил, утешало Мэгги, но возбуждало в ней еще большее желание говорить с ним, так же как и у него.

— Я скучал по вас, Мэгги, — честно признался Эверетт, когда они закончили разглядывать фотографии. — Мне ведь, по сути, и поговорить-то не с кем. — Раньше, до встречи с Мэгги, Эверетт и не подозревал, насколько пуста его жизнь. Он понял это, только когда уехал отсюда.

— Мне тоже вас не хватало. Вы ходили на собрания? Здесь ваш почин продолжается.

— Дважды в день. А не хотите ли пообедать? — На Ломбард-стрит открылось несколько закусочных фаст-фуд. Эверетт предложил взять что-нибудь там и отправиться к Марина-Грин: день стоял великолепный, а из Марина-Грин открывался чудесный вид на залив. С берега в Пресидио вид был не хуже, но Эверетт решил, что лучше все же для разнообразия куда-нибудь выбраться, подышать воздухом, сменить обстановку. Ведь Мэгги и так всю неделю была в госпитале как привязанная.

— С удовольствием. — Уйти от лагеря далеко они не могли — не было машины, — а Ломбард-стрит находилась не слишком далеко. Мэгги сбегала за свитером, занесла к себе в комнату подаренные Эвереттом фотографии, и через несколько минут они ушли.

Некоторое время Мэгги и Эверетт шагали молча, но обоих это ничуть не тяготило. Потом стали вспоминать, кто чем занимался все то время, пока они не виделись. Мэгги рассказала Эверетту, как восстанавливают город, и о своей работе в лазарете, Эверетт — о своей. Вместе с фотографиями он привез ей выпуск «Скупа» со снимками Мелани, и они заговорили об этой чудесной девушке. В первом же фаст-фуде они взяли сандвичи и пошли к заливу, где устроились на просторной лужайке в Марина-Грин.