Алымов несколько опасался следующей встречи с Синицким – вдруг тот уже пожалел о своей откровенности и отношения между ними только ухудшатся? Поэтому и поджидал его перед репетиционным залом, с трудом отделавшись от Леши Скворцова, которому все никак не давалась злополучная сцена. Увидев Сергея, одиноко маячившего у двери, Синицкий еще издали заулыбался.

– Ты как? – одновременно спросили они друг друга и невольно рассмеялись.

– Нормально все, не переживай, – ответил первым Синицкий. – Что тут Скворцов делал – жаловался?

– Да я помог ему с ролью немного, а то он в панике. Ничего?

– Хорошо.

– Саша, ты только не жалей о нашем разговоре. Никто никогда не узнает, клянусь.

– Ну, жалей – не жалей, все уже сказано. Ладно, пора работать.

– Послушай, а можно тебе один совет дать?

– Что за совет?

– Ты бы расслабился немного, а то прямо морозишь нас – аж иней на сцене. У тебя же прекрасно все получается. Хвали нас хоть иногда – актеры словно дети, нас надо по шерстке гладить, а то расстраиваемся.

– И тебя по шерстке?

– Ну, я-то переживу. А вот молодые… Для них это важно.

– Хорошо, постараюсь.

После репетиции к Алымову подошел Савва:

– Слушай, что это с нашим Умником? На человека вдруг стал похож.

– Наверное, размораживается потихоньку.

– Ты с ним поговорил, что ли?

– Ну да. Разобрались друг с другом.

– Ага. То-то, я смотрю, нормально стали общаться. И Леша, слава богу, ожил. Зато Оксана сникла. Что это с ней?

– Я знаю что.

Савва внимательно посмотрел на Сергея:

– А-а! Понятно. И что они все в тебе находят? Но ты смотри, Алымов! Не забыл про Асю?

– Оставь меня в покое. Вечно ты… Я сам все знаю.

Оксана только в этом году пришла в театр: очень живая и непосредственная, с длинной русой косой. Алымов до сих пор не обращал на нее особенного внимания – они впервые работали вместе. Внешне Оксана идеально подходила на роль Саши, да и получалось у нее поначалу неплохо. Но вот уже вторую репетицию она как-то зажималась и срывала сцену объяснения с Ивановым. Алымов подошел к ее двери, прислушался и нахмурился, услышав всхлипывания, потом решительно постучал. Испуганный голос спросил:

– Кто это?

– Алымов. Ксюша, открой.

– Я не Ксюша! Я Оксана! – Она распахнула дверь и с возмущением воззрилась на Алымова заплаканными глазами.

– А разве Оксану нельзя звать Ксюшей? Можно войти?

Ксюша-Оксана отступила, и Алымов вошел, думая про себя: зря я это делаю, ох, зря. Уселся и спросил участливым тоном:

– Почему ты ревешь? Что случилось?

Она независимо дернула плечом и отвернулась.

– Из-за репетиции? Что с тобой происходит? Так все шло замечательно, и вдруг!

– И не вдруг! Уже давно. А вы! Даже имя мое запомнить не можете…

– Я помню – Оксана. Раз тебе Ксюша не нравится, я не стану больше.

– Да не в имени дело…

Алымов тяжко вздохнул: он так и знал.

– Тебе сколько лет?

– Двадцать один, а что?

– И сильно влюбилась?

– Откуда вы?.. Что, так заметно?

– Догадался. Ну что ж, поздравляю: ты принята в клуб.

– В какой еще клуб?

– А ты думаешь – одна такая? Каждая приходящая в театр актриса считает своим долгом влюбиться в Сергея Алымова.

– А вы что?

– А что я? Терплю. Куда деваться? Пережидаю. Потом у них проходит.

– У меня не пройдет.

– Да брось! Ты меня не знаешь совсем. В кого ты влюбилась-то? В Дориана Грея? Нет, ты вряд ли видела… В майора Суркова из сериала? Или в князя Белецкого? Какой твой любимый фильм, признавайся. Там, где я с блондинкой, что ли?

– Да ну! Как-то вы всё…

– Что? Опошлил?

– Упростили.

– А зачем усложнять? Это хорошо, что влюбилась. Значит, понимаешь, что происходит с твоей героиней. А почему так зажимаешься?

– Для вас пьеса – главное, да?

– Конечно. И для тебя тоже. Влюбилась, разлюбила – все побоку, когда на сцене, поняла? Пусть все в роль уходит.

– А я вам совсем не нравлюсь?

– Нравишься. Я все время тобой любуюсь. И очень хорошо к тебе отношусь. Но это не значит, что у нас с тобой должно что-то получиться. Так что ты лучше выкинь из головы эту блажь. Все у тебя еще будет: и любовь настоящая, и все остальное. Мне, конечно, лестно и приятно, но в постель я тебя не потащу, если ты из-за этого переживаешь.

Оксана молчала, опустив голову. Уши у нее горели.

– Давай, приходи в себя. Ты же умная девочка. А то мы с тобой прямо как Онегин с Татьяной. А сцена-то почему не получается? Ты стесняешься, что ли?

– Да-а… Я как представлю, что вы меня обнимете.

– Еще и поцелую! Вот ужас-то, да? А ты думай, что это не мы. Да так и есть на самом деле. Это Иванов и Саша.

– Конечно, а губы-то мои!

– Ну не буду я тебя в губы целовать, не буду. Только вид сделаю. Ни разу не целовалась, что ли?

– Целовалась! И вообще.

– Ну, и в чем тогда дело? Не умрешь, значит. Успокойся, все будет нормально. Иди-ка сюда.

Алымов притянул к себе поближе смущенную Оксану – она взглянула на него исподлобья. Он рассмотрел ее и печально усмехнулся:

– И правда, похожа. Надо же! А я думал – показалось.

– На кого?

– На женщину, которую я люблю всю свою жизнь. Только у нас с ней что-то ничего не получается.

– А почему не получается?

– Кто ж знает? Вот только не надо. Ты тут же подумала: раз похожа, то сейчас я и рассироплюсь, да? Нет, дорогая. Я в эти игры больше не играю. Хватит с меня. Только она. Единственная.

– А она знает, что вы ее любите?

– Все очень сложно.

– Но вы ей сказали?

– Вот видишь, тебе сказал, а ей – не получается.

– Так скажите.

– Попробую.

– Неужели она вас не любит? Этого просто быть не может. Как же вас можно не любить? Я бы с вами – куда хотите… на край света!

Алымов вдруг встал и повернул Оксану к зеркалу:

– Вот смотри. Видишь, какое у тебя сейчас лицо? Запомни! И что чувствуешь – тоже. Это и есть Саша. Поняла?

– Все наврал, да? – закричала Оксана и ударила его кулачком в грудь. – Про единственную женщину? Все ради спектакля?

– Нет, правду сказал. И все ради спектакля, верно. Из чего еще роль-то делать? Только из себя. Из своей страсти, из своего горя. А как иначе? Ты сейчас хорошо кричала, тоже запомни. Для финала пригодится. Ты где училась-то?

– В «Щепке». – Оксана села на стул и сердито насупилась.

– Что играла?

– Джульетту, Валентину – «Прошлым летом в Чулимске». Еще Сонечку Мармеладову.

– Как раз для тебя. И Джульетта хорошая была, наверное. Волосы небось распустила? Нет, все-таки ты никак на Оксану не похожа. Давай я буду звать тебя Ксю?

Оксана чуть усмехнулась:

– Ладно, зовите. Придумали тоже – Ксю. Забавно. Надо же, какой вы! Я и не думала.

– Я ж говорю, ты меня не знаешь. – Алымов встал, поднял Оксану со стула и взглянул на нее смеющимися глазами: – Ну, давай, сделаем это по-быстрому!

– Что? – Она страшно покраснела.

– Вот-вот! – сказал он. – Это самое.

Обнял ее и поцеловал, потом отпустил. Оксана жалобно на него посмотрела:

– Это вы опять для пьесы, да?

– Конечно. Чтобы ты завтра не трусила. Ну что, не умерла?

– Нет…

– Не будешь больше реветь?

– Не буду. Спасибо.

– Пожалуйста.

– Какая же я дура!

– Что, очень влюбчивая?

– Ну да. Вечно я…

– Ты уж поаккуратней влюбляйся, ладно? Кстати, Леша Скворцов по тебе сохнет – не замечала? Ну, пока! До завтра.

– Спасибо вам! – Оксана вдруг обняла Алымова и положила голову ему на грудь.

– Ну ладно, ладно. Все хорошо. Ах ты, господи…

Он поцеловал ее еще раз и строго сказал:

– Это все. Больше ничего никогда не будет. Только на сцене, если понадобится. Ясно тебе?

– Да поняла я, поняла! – И в спину ему добавила: – Вы скажите своей женщине, что любите. Слышите? Обязательно скажите!

Известие о том, что развестись с Эдиком можно будет только через год, подкосило Асю, и на следующий же день она побежала подавать заявление. Сначала, правда, попыталась позвонить брату мужа: вдруг тот что-нибудь знает, но так и не дозвонилась. Родителей Эдика давно уже не было в живых, друзей его Ася не знала. Она почему-то была уверена, что ничего плохого с ним не случилось: как всегда, вляпался в какую-то очередную гадость, придурок несчастный. Он и раньше порой пропадал неделями. В огромные долги она тоже не очень верила – Эдик обожал трагические преувеличения.

Их семейная жизнь не заладилась сразу, хотя года полтора они еще как-то продержались. Свадьбу, правда, замутили на славу, хотя Ася прекрасно обошлась бы безо всей этой ерунды: фата, выкуп невесты, розовый лимузин с кольцами на капоте, шампанское рекой. Но Эдик настоял. И напились, и драка была – все, как положено. Медового месяца, слава богу, не случилось. Эдик только нашел работу и не рискнул просить отпуск. У Аси тоже была новая работа – после обычной районной школы элитная гимназия казалась ей земным раем: и платили больше, и дети совсем другие, и преподаватели. И программа другая – ей пришлось переучиваться на ходу, подтягиваться под новые требования, изо всех сил соответствовать светскому стилю общения и с коллегами, и с родителями, претензии которых казались ей порой смешными и даже абсурдными.

Они оба были вечно заняты, вечерами утыкаясь каждый в свой компьютер: Ася писала бесконечные планы, а Эдик вечно правил какие-то договоры и общался с клиентами, как поначалу думала Ася, но потом обнаружила, что он зависает Вконтакте или играет в многоуровневые игры-стрелялки. Потом Эдика уволили-таки – сорвал очередной договор, и он чуть не полгода маялся без работы. «И это вся моя жизнь?» – думала Ася. Работа, домашнее хозяйство, в котором Эдик ей нисколько не помогал, даже когда был безработным, – проще было все делать самой, чем просить по сто раз. Слабохарактерный и слегка истеричный, Эдик при малейшей неудаче сникал, впадал в панику и без толку суетился, так что Ася довольно скоро устала тащить на себе еще и его проблемы: своих хватало. На нее пожаловался отец одного из учеников, так что пришлось долго разбираться с ним и даже извиняться, запихнув остатки гордости куда подальше.