Колин Гувер - Потерявший надежду

Наступает долгая пауза. Он упирается взглядом в пол, не в силах признаться. Она пристально смотрит на него, ожидая ответов, за которыми сюда пришла.

После долгого молчания она поднимается. Я хватаю ее за руку, но она, качая головой, смотрит мне в глаза:

– Все в порядке.

Мне не хочется отпускать ее, но придется позволить ей сделать так, как она считает нужным.

Она подходит к отцу и опускается перед ним на колени:

– Я болела. Мы с мамой… были в постели, а ты вернулся с работы. Она сидела со мной всю ночь и очень устала, и ты велел ей пойти отдохнуть. – (Он смотрит ей в глаза, как будто раскаивается. Даже не знаю.) – В тот вечер ты обнимал меня, как подобает отцу. И пел мне. Я помню, ты любил песню про луч надежды. До смерти мамы… пока ты еще не страдал… ты ведь не делал этого со мной?

Он качает головой и дотрагивается до ее лица.

У меня возникает желание оторвать ему руку, как это было и с Грейсоном. Только на этот раз я не собираюсь ограничиться рукой. Мне хочется оторвать ему голову, открутить яйца и…

– Нет, Хоуп. Я очень тебя любил. И до сих пор люблю. Я любил тебя и твою маму больше жизни, но когда она умерла… самое лучшее во мне умерло вместе с ней.

– Мне жаль, что тебе пришлось через это пройти, – холодно произносит она. – Знаю, ты любил ее. Я помню. Но мне от этого ничуть не легче найти душевные силы, чтобы простить тебя. Не знаю, чем ты так уж отличаешься от других людей… настолько, что позволил себе такие выходки. Но все равно я знаю, ты меня любишь. И, как ни трудно в этом признаться… я тоже когда-то тебя любила. Все хорошее в тебе. – Она поднимается и отступает назад. – Я знаю, ты не такой уж плохой. Я понимаю. Но если ты любишь меня, как говорил… если любил мою мать… то сделаешь все, чтобы помочь мне исцелиться. За тобой должок. Будь искренним, и тогда я уеду с неким подобием покоя в душе. Поэтому я здесь, понимаешь? Только ради покоя.

Теперь ее отец плачет. Она снова подходит ко мне, и я, честно говоря, потрясен ее решимостью. Смелостью. Выдержкой. Провожу по ее руке, нащупываю мизинец и хватаюсь за него своим мизинцем.

Тяжело вздохнув, отец вновь поднимает на нее глаза:

– Когда я впервые запил… это случилось только один раз. Я сделал что-то со своей маленькой сестрой… но только однажды. Это было за несколько лет до знакомства с твоей мамой.

Она шумно выдыхает:

– А после меня? С тех пор как меня забрали, ты делал это с кем-то еще? – (По виноватому выражению его лица понятно, что да.) – Кто? Сколько их было?

Он еле заметно качает головой:

– Только одна. Несколько лет назад я бросил пить и с тех пор никого не трогал. Клянусь. Всего их было три, и это случалось в самые трудные минуты. Трезвый я контролирую свои желания. Вот почему я больше не пью.

– Кто она была?

Он кивает направо, в сторону соседнего дома.

В сторону дома, где жил я.

А еще там жила Лесс.

После этого я уже не слышу ни единого слова.

Вы можете подумать, что самый страшный час в моей в жизни был тот, когда я обнаружил тело своей сестры.

Это не так. Самое страшное произошло в тот вечер позже, когда мне пришлось сказать матери, что ее дочь мертва.

Я помню, как положил тело Лесс себе на колени, изо всех сил пытаясь осмыслить происходящее. Пытался осмыслить, почему она не отвечает. Почему не дышит, не разговаривает, не смеется. Как-то в голове не укладывалось, почему в один момент человек здесь, а в следующий – его уже не существует. Просто… не существует.

Не знаю, сколько времени я держал ее на руках. Могли пройти секунды. Или несколько минут. Черт, я настолько отключился, что могли пройти часы. Я помню, что, когда внизу хлопнула входная дверь, я все еще держал ее на руках.

Помню, как запаниковал в ожидании того, что должно было произойти. Мне предстояло спуститься вниз и посмотреть в глаза маме. Предстояло сообщить ей, что ее дочь умерла.

Не знаю, как я это сделал. Не знаю, как отпустил Лесс, чтобы подняться на ноги. Не знаю, как нашел в себе силы встать. Когда я подошел к лестничной площадке наверху, они с Брайаном снимали куртки. Он взял ее куртку и повернулся, чтобы повесить на вешалку. Мама с улыбкой подняла на меня глаза, но почти сразу перестала улыбаться.

Я начал спускаться к ней. Я так ослаб, что шел очень медленно, со ступеньки на ступеньку, и не сводил с нее глаз.

Не знаю, было ли дело в материнской интуиции, или по выражению моего лица она догадалась о случившемся, но она затрясла головой и попятилась от меня.

Я заплакал, она запаниковала, продолжая пятиться, пока не уперлась спиной во входную дверь. Брайан переводил взгляд с одного на другого, совершенно не понимая, что происходит.

Повернувшись, она вцепилась в дверной косяк и прижалась щекой к двери, зажмурив глаза. Она словно пыталась отгородиться от меня, чтобы не пришлось узнать правду.

Ее тело сотрясали беззвучные горестные рыдания. Помню, как дошел до нижней ступени и смотрел на нее оттуда, думая о том, что она придает новое значение слову «потерянный». В тот момент я полагал, что слово «потерянный» может относиться только к матерям.

Больше я так не думаю.

Слово «потерянный» можно приберечь также и для братьев.

– Лесс, – шепчу я, отворачиваясь от Скай и ее отца. – О господи, нет!

Я упираюсь головой в дверной косяк, крепко ухватившись обеими руками за шею сзади. Мое тело сотрясается от беззвучных рыданий. Грудь горит огнем, горло саднит, а сердце совершенно разбито.

Ко мне сзади подходит Скай. Она обнимает меня, пытаясь успокоить, но я ничего не чувствую. Не чувствую ее присутствия и больше не чувствую себя потерянным, потому что ощущаю лишь кипящую во мне ярость и ненависть. Пытаюсь сдержаться и не наброситься на него, но боюсь, у меня не хватит выдержки. Обхватив руками Скай, прижимаю ее к себе, надеясь, что ее присутствие успокоит меня, но напрасно. Я только тогда успокоюсь, когда этот человек позади меня перестанет дышать.

Это он виноват. Виноват во всем.

Из-за него Лесс больше нет на свете. Из-за него была сломлена Хоуп. Из-за него моя мать знает, что такое быть опустошенной. Этот негодяй лишил мою сестру жизненной силы, и я желаю ему смерти. Но я сам хочу уничтожить его.

Я убираю руку с плеча Скай и отодвигаю ее от себя. Потом поворачиваюсь к ее отцу, но она встает между нами, упираясь мне в грудь и глядя на меня умоляющими глазами. Она понимает, что я хочу с ним сделать, и пытается вытолкать меня за дверь. Я отпихиваю ее в сторону, потому что сам не понимаю, на что сейчас способен, и боюсь навредить ей.

Делаю к нему шаг, но он тянется за диван и быстро достает пистолет. Честно говоря, меня не волнует, что у него пистолет, но при мысли о Скай у меня срабатывает защитный инстинкт, и я останавливаюсь. Свободной рукой он подносит к губам рацию и все время, пока говорит, держит пистолет наведенным на меня.

– Погиб офицер полиции на Оук-стрит, тридцать пять дробь двадцать два.

Его слова сразу же отпечатываются у меня в мозгу, и я понимаю, что именно он собирается сделать.

Нет.

Нет, нет, нет.

Не на глазах у Скай.

Он наводит пистолет на себя, потом бросает взгляд на Скай и шепчет:

– Прости, принцесса.

Я закрываю глаза и протягиваю к ней руку. В этот самый миг раздается выстрел. Скай истерично визжит, я прикрываю ей ладонью глаза. Но она отталкивает мою руку в тот момент, когда он падает на пол, и продолжает кричать еще громче.

Зажав ей рукой рот, вытаскиваю за дверь. Нести ее на руках в таком состоянии невозможно, и я просто волочу ее за собой.

Единственная мысль, пульсирующая у меня в голове: как нам сесть в машину? Черт, необходимо выбраться отсюда, пока никто нас не увидел. Потому что, если кто-нибудь застанет нас здесь, жизнь Скай перевернется навсегда.

Пока мы добираемся до машины, я зажимаю ей рот рукой. Потом притискиваю ее к двери машины, твердо глядя в глаза:

– Прекрати. Ты должна перестать кричать. Немедленно.

Широко раскрыв глаза, она решительно кивает.

– Слышишь? – говорю я. – Это сирены, Скай. Они будут здесь меньше чем через минуту. Сейчас я уберу руку, и тебе надо сесть в машину и вести себя тихо, потому что нам пора сматываться.

Она опять кивает, я убираю руку и быстро заталкиваю ее в машину. Потом проворно забираюсь на водительское место, включаю передачу и отъезжаю. Она наклоняется вперед, опустив голову к коленям. Всю дорогу до гостиницы она еле слышно повторяет:

– Нет, нет, нет…

Как только мы оказываемся в гостиничном номере, я подвожу Скай к кровати. Она почти в полной отключке, и я не пытаюсь привести ее в себя. Пожалуй, лучше будет, если она еще какое-то время пробудет так.

Я стаскиваю футболку, забрызганную кровью. Снимаю носки, ботинки и джинсы и швыряю в сторону. Подхожу к застывшей Скай и снимаю с нее куртку. Скай тоже вся в пятнах крови, и я спешу скорей отвести ее в душ. Она наконец поворачивается ко мне с безучастным выражением лица. Я кладу ее куртку на стул, потом через голову снимаю с нее футболку.

Расстегиваю ее джинсы и спускаю их. Она стоит неподвижно. Поднимаю на нее глаза:

– Ну-ка, милая, вылезай.

Она смотрит на меня сверху вниз и держится за мои плечи, пока я поочередно вынимаю ее ноги из штанин. Запускает пальцы мне в волосы. Я отбрасываю ее джинсы и снова поднимаю на нее взгляд. Тряся головой, она смотрит на свои руки, которыми яростно размазывает по животу кровь отца, пытаясь стереть ее. Ловит ртом воздух, но из горла не доносится ни звука. Я выпрямляюсь и, подхватив ее, несу в душ. Пока она совсем не слетела с катушек, надо смыть с нее все это.