Кейт услышала стук в дверь и открыла глаза. Она быстро села в кровати из кованого чугуна, огляделась и, вспомнив, где находится, пришла в себя. На заплетающихся ногах вышла в гостиную. Увидела, что дверь в комнату Девин все еще закрыта… и вдруг ее охватил необъяснимый страх: а если дочери там нет? Кейт открыла дверь – Девин спала на спине, раскинув руки и ноги. Ну просто морская звезда. Очки лежали на прикроватном столике; казалось, они смотрят на свою хозяйку с укоризной, словно без нее им очень одиноко.

В дверь снова постучали. Кейт подошла и отперла. В утреннем свете перед ней стояла Лизетта, держа поднос с завтраком – две тарелки, накрытые салфетками, две чашки и термос.

Ноздри защекотал запах чего-то соленого и печеного. У Кейт сразу потекли слюнки.

– Лизетта, – удивленно проговорила она, – что это?

Лизетта кивнула, желая пройти внутрь, и Кейт отстранилась. Лизетта вошла и поставила поднос на старый обшарпанный круглый столик, стоявший в углу, неподалеку от входа в кухню. Кейт смотрела, как Лизетта снимает салфетки с тарелок, на которых лежали фруктовые ватрушки, печенье и ветчина.

Она достала из кармана передника заранее приготовленную записку и конверт.

«Я хочу попросить вас об одолжении. Вы не съездите сегодня в город закупить для меня кое-какие продукты? Отвезти меня должна была Эби, но ей нужно составлять опись имущества. Деньги и список продуктов в конверте. Просто отдайте их девушке за прилавком. Она подберет все необходимое. Гостей приехало больше, чем я ждала, а Эби сказала, что Буладина устраивает вечеринку. Я приготовлю красивый торт».

– Конечно съезжу, – ответила Кейт. – Буду рада помочь.

На обратной стороне записки Лизетта написала: «Спасибо. Фруктовые ватрушки – специально для Девин. Они похожи на маленькие яркие драгоценности. Мне Девин очень нравится».

– Спасибо. Ей наверняка понравятся ваши ватрушки.

Лизетта улыбнулась, забрала бумажку, оставив только конверт. И вышла. Кейт проводила ее и уже собралась закрыть дверь, как вдруг, случайно бросив взгляд вниз, на верхней ступеньке крыльца увидела небольшую изогнутую кость. Заинтересовавшись, она подняла ее и поднесла к свету. Это был зуб животного, и ей показалось, что она такой уже видела, но никак не могла вспомнить где.

Кейт положила зуб на стол и села. Запустила пальцы в свои короткие волосы, потерла щеки и посмотрела на аппетитную снедь, разложенную на тарелках с цветочками.

Кейт налила себе в чашку кофе из термоса. Добавила сахар и сливки, сделав кофе цвета жженого сахара. Когда-то мама готовила ей такой же. «Такой сладкий, хоть целуй его», – приговаривала она. Мать была немного не в себе после гибели мужа, но иногда казалась почти нормальной. Кейт с матерью, когда могли позволить себе лишние траты, ходили в кино, тайком прихватив из дома сладости и напитки, чтобы не покупать в кинотеатре втридорога. По пятницам каждый вечер вместе смотрели телевизор, держа на коленях подносы с ужином. Иногда в будние дни по вечерам мать заплетала волосы Кейт в косы, надевала на нее ночной колпак и разрешала спать на своих любимых сатиновых наволочках, и косички оставались аккуратными до утра, когда нужно было идти в школу.

Жаль, что добрых воспоминаний так мало. Иначе возвращаться было бы гораздо легче.

Она откинулась на спинку стула и стала думать. А если вообще не возвращаться в Атланту? Спрятаться здесь навсегда. Глупые мечты, конечно. Так не получится. Эби продает пансионат. Факт остается фактом, и с этим придется смириться. Кейт согласилась жить со свекровью – несмотря на то что Мэтт этого не хотел и вопреки собственному желанию. Ведь она вовсе не хочет, чтобы Крикет заботилась о них с Девин. А причина слабоволия Кейт – это страх. Сейчас у нее много денег – от продажи дома и магазина. Она может делать что захочет. Уехать куда вздумается. Но она никогда не жила самостоятельно. Сначала подчинялась матери, потом мужу. Когда Мэтт умер, в жизни ее возникла пустота, которой прежде она не знала. Ей очень не хватало мамы и папы, но, только потеряв Мэтта, Кейт поняла, насколько она одинока… как собака, лишившаяся хозяина. Потом вмешалась Крикет и весь последний год заполняла пустоту ежедневного существования, однако ни свекровь, ни невестка не могли получить друг от друга того, что хотели. И все же это было лучше, чем ничего. Если Кейт не справлялась, если что-то забывала, всегда было кому ее поддержать. А что, если она снова на целый год впадет в состояние спячки? Если не сумеет быть такой матерью, в которой нуждается Девин? Если одна не сможет?..

Она протянула руку к печенью. Лучше сейчас не думать о грустном. Они с дочерью будут наслаждаться жизнью в этом пансионате с его сентиментальной мечтательницей-хозяйкой и немой француженкой-поварихой, с гостями, обладающими сверхъестественными способностями выскакивать замуж и горящими желанием устроить прощальную вечеринку.

Будут жить в свое удовольствие, наслаждаясь последним лучшим летом, прощаясь не с озером, но с чем-то гораздо более важным в жизни.


Джек Хамфри одиноко сидел в столовой главного здания. Перед ним на столе лежала сложенная местная газета. Он дважды прочитал ее от первой и до последней страницы.

Уже давно наступило утро, и он знал, что Лизетта в кухне готовит обед – что-то с корицей. Этот аромат успокаивал Джека, пробуждая воспоминания о глинтвейне, печеных яблоках и долгих зимних вечерах.

За окном послышались незнакомые голоса.

Ему стало любопытно, он подошел к окну.

Буладина сидела за столиком и делала записи в своем блокноте. Утром, за завтраком, она что-то говорила о прощальной вечеринке, в которой будут участвовать гости пансионата, и идея Джеку, в общем, понравилась. Буладина – милая женщина. Когда-то давно она преподавала литературу в колледже. Джек всегда считал, что люди, читающие книжки, не могут быть законченными мерзавцами. Поначалу ему казалось, что она предпочтет чтиво пустым разговорам, но он ошибся. Иногда, когда он сидел один в столовой, она подходила и подолгу с ним беседовала.

– Разве вы не хотите что-нибудь почитать? – спросил он ее однажды. – В гостиной полно книжек, сотни.

– Я все их читала, – засмеялась Буладина в ответ. – И хочу сохранить впечатление, какое они произвели на меня тогда. Сейчас я бы читала их совсем другими глазами.

Джек ничего не понял, но английский в школе никогда не был его любимым предметом.

За другим столиком, за спиной Буладины, восседала Селма. Она занималась отделкой ногтей. Джек сделал шажок назад, чтобы она его не увидела. Он знал Селму уже тридцать лет и до сих пор не мог понять, почему она всегда со всеми заигрывает, серьезно это у нее или нет. А ее, похоже, его недоумение очень забавляло. Он всегда старался ее избегать. Но это удавалось гораздо легче в компании других мужчин.

Дамы молчали, поэтому непонятно было, откуда слышны голоса. Потом он увидел высокую молодую женщину в коротком сарафане в цветочек и шлепанцах на босу ногу. С ней была девочка в смешной юбочке и велосипедном шлеме на голове. Она носилась вокруг матери, тараторя без умолку. Потом девочка бросила взгляд на Буладину, на Селму и о чем-то спросила мать. Та кивнула, и девчушка подбежала к Буладине и уселась рядышком.

Джек не сразу понял, куда направляется женщина, но через пару секунд ему стало ясно, что она идет к дому.

Он подбежал к своему столику и сел.

Джек никогда не был человеком светским.

И это странно, потому что происходил он из старинного рода энергичных южан города Ричмонда. У него было трое братьев, все старше его, один стал адвокатом, другой – диктором на телевидении, третий – коннозаводчиком. Джек рос в атмосфере, где оглушительно гремели только их голоса, заглушая его собственный. Иногда ему хотелось заткнуть уши, чтобы вообще ничего не слышать. Он вечно скитался в поисках тихого уголка. Родители только качали головой, считая, что трех уверенных в себе, пробивных молодых людей в семье вполне достаточно. Джек, конечно, знал, что родители страстно любили его, да и братья нередко зарабатывали синяки в драках со школьными забияками, которые дразнили младшего. Но в будущем никто не ждал от него многого. Он и сам не знал, на что способен. Учился он прекрасно, но когда настало время поступать в колледж, неуверенность в своих силах парализовала его волю. Он понятия не имел, на что годен в этой жизни. Став студентом, он в первый же день поделился своими страхами с матерью, которая пришла к нему в кампус.

– Что ж, сынок, раз уж ты не любишь смотреть людям в глаза, смотри на их ноги, – засмеялась она и поцеловала сына в щеку.

Так он и стал ортопедом.

Впрочем, когда он делился воспоминанием с кем-либо, все смеялись. Эта история стала для него палочкой-выручалочкой на случаи, если не удавалось отвертеться от очередной вечеринки или приема.

В первый раз он попал в пансион «Потерянное озеро», когда старший коллега по работе в Ричмонде пригласил его провести летний отпуск с ним и с его женой. Скорее всего, он пожалел Джека, ведь тот из-за собственной замкнутости и необщительности сторонился даже сиделок, не говоря о коллегах. Правда, с годами он кое-как преодолел этот барьер. Старый доктор скоро вышел на пенсию, куда-то уехал, однако Джек каждое лето возвращался в «Потерянное озеро». Здесь всегда было тихо, и это ему очень нравилось. Ему нравилась удаленность этого места от шумных городов. Нравилось, что завсегдатаи, узнав его поближе, перестали осуждать за крайнюю застенчивость, которая мешала ему смотреть собеседнику в глаза. Но больше всех Джеку нравилась молчаливая женщина, работающая в кухне.

Прежде он и не знал, что человек может быть таким тихим. Присутствие Лизетты действовало на него умиротворяюще, рядом с ней Джек отдыхал душой и в итоге бо́льшую часть времени стал проводить в столовой, рядом с кухней, поближе к Лизетте. Иногда она выносила ему на дегустацию борщ или сэндвич с копченым лососем. Улыбаясь, она ставила перед ним тарелку с едой и возвращалась в кухню. Один раз Лизетта даже протянула руку и коснулась его волос, но, кажется, сама была потрясена своим порывом и больше никогда так не делала.