Сесилия Ахерн - Postscript

– Слайм! – вопят дети, а их отец откидывается в кресле, зажав рот рукой, чтобы не взорваться от нахлынувших чувств. Глаза у него странно блестят, но дети так поглощены затеей матери, что ничего этого не видят.

Вдруг просыпаюсь и сажусь столбиком. Я что-то должна сделать, срочно. Я думала об этом вчера вечером, но звонить было поздно. Хватаю с тумбочки телефон.

– Да? – отвечает Джой.

– Сегодня восьмое декабря.

Неофициальный старт Рождества. Святой день, праздник непорочного зачатия. В старые времена, до того как города разрослись, дороги стали лучше, а общество и культура переменились, со всей страны в этот день съезжались люди в Дублин за рождественскими покупками. Сейчас старым обычаям следуют далеко не все, но те, кто следует, украшать свой дом к Рождеству по традиции начинают восьмого декабря.

– Холли, это вы?

– Да, – смеюсь я. – Джой, сегодня восьмое декабря.

– Конечно, если вы так говорите, и что из этого?

– Джо собирается сегодня покупать елку? Собирается украшать дом?

– А! – соображает она и продолжает уже шепотом: – Да!

– Ему нельзя на чердак, – говорю я, а сама уже бегаю по спальне, ищу, что надеть.

– Ах, боже мой, что же мне делать? Я сама туда не взберусь…

– Конечно нет. Я потому и звоню. Я сама их туда втащила, сама и стащу вниз! – И, помолчав, добавляю: – Джой, а ведь у вас получилось!

– Да, – шепчет она, – я молодец!

Наш семейный поверенный, который оформлял документы, когда мы десять лет назад покупали дом, ушел на пенсию. Дела он передал другой фирме, с которой я прежде не сталкивалась, и вот теперь прихожу в офис, чтобы оформить сделку окончательно.

– Рада видеть вас, Холли. Изучая документы по вашей собственности, я столкнулась кое с чем выходящим за рамки обычного. Мне даже пришлось проконсультироваться с Тони, вашим прежним поверенным. Он сказал, что все правильно, и так и должно быть.

– Не пугайте меня. Я так долго шла к завершению этой истории! Я надеялась, что подпишу бумаги, и все, – говорю я.

– Пугаться вам нечего. Всего лишь личное письмо, подколотое к делу. Оно попало к Тони с сопроводительной запиской, в которой сказано, что письмо следует вам вручить лишь «в том случае, если Холли Кеннеди продаст свой дом».

Пробегает дрожь. Вспыхивает надежда, хотя я знаю, что после стольких лет это глупо. Уже восемь лет, как нет Джерри, семь лет прошло с того дня, как я прочла последнее его письмо. Всего было десять писем. Я прочла все. Нечего зарываться и надеяться на большее.

Она открывает папку и вытаскивает конверт.

– О боже… – Я хватаюсь за рот. – Это почерк моего покойного мужа.

Она протягивает его мне, но я не беру. Только смотрю на конверт, на почерк. Не дождавшись, она кладет его передо мной на стол.

– Я оставлю вас ненадолго, – говорит она. – Может, воды?

Я не отвечаю.

– Я сейчас принесу.

Оставшись наедине с конвертом, читаю на нем:

Еще разок на дорожку.

То ли поздняя субботняя ночь, то ли раннее воскресное утро. Посетители покидают паб, их неласково выпроваживает вышибала. Все огни зажжены, разит хлоркой, персонал жаждет поскорей вытурить засидевшихся. Отсюда кто домой, кто дальше, в клуб. Шэрон и Джон практически поедают друг друга, никак не насытятся. Это длится всю ночь, но то, что в приглушенном свете, мягко говоря, неаппетитно, а при резком – просто уродливо.

– Еще разок на дорожку? – спрашивает меня Джерри, взор затуманен, на губах милая ухмылка. Глаза смеются, всегда смеются, в них бездна радости и бездна жизни.

– Да ведь не дадут…

– Дениз, – зовет Джерри. – Поработай волшебницей, а?

– Уже, – салютует ему Дениз и направляется к красавцу-вышибале.

– Приторговываешь моей подружкой? Нехорошо!

– Да ей в кайф! – ухмыляется он.

Дениз, обернувшись на нас, подмигивает. Значит, уже договорилась, чтобы нам выдали на посошок.

– Всегда еще разок, – говорю я, целуя его.

– Всегда, – шепчет он.

Звенит мой будильник. Семь утра. Перекатываюсь на свою сторону, вырубаю его. Нужно встать, поехать домой, принять душ, успеть на работу. Джерри ворочается. Его рука через всю кровать тянется ко мне, жаркая, как печка. Он перемещается ближе, вплотную, полный сил и желания. Целует меня в шею. Пальцы трогают именно там, где нужно, чтобы я сдалась и осталась. Прижимаюсь к нему.

– Еще разок на дорожку, – сонным голосом бормочет он.

Его дыхание щекочет мне кожу. Чувствую, что он улыбается. Никуда больше не хочу, только к нему.

– Всегда еще разок, – шепчу я.

– Всегда.

Потрясенная, смотрю на конверт. Как же я не подумала об этом, столько лет, год за годом, вспоминая и пересматривая каждую мелочь? «Еще разок на дорожку», – он всегда так говорил. Всегда еще разок. Всегда. Десять писем – разве мало? Семь лет назад я прочла последнее, и вот еще одно. На дорожку.

Холли, милая,

Еще разок. Но это – последнее.

Пять минут для меня, но кто знает, сколько времени пройдет для тебя. Может, ты никогда это не прочтешь. Может, никогда не продашь дом. Может, письмо потеряется. Может, его читает кто-то другой. Твоя красивая дочка. Или сынок. Кто знает. Но я пишу именно тебе.

Может, я умер вчера, а может, много десятилетий назад. Может, на ночь ты вынимаешь вставную челюсть и кладешь ее в стакан. Прости, что я не смог состариться рядом с тобой. Я не знаю, кто ты сейчас в твоем мире, но здесь, в моем мире, когда я пишу тебе, я – все еще я, ты – все еще ты, и мы – все еще мы.

Позволь мне вернуть тебя в это время.

Я уверен, что ты по-прежнему прекрасна. И наверняка все так же добра.

Тебя всегда будут любить, и вблизи, и издалека.

У меня был опыт любви издалека, помнишь? Целый год набирался духу признаться тебе.

Твердо знаю, что это никогда не изменится. Твердо знаю, что чем меньше во мне жизни, тем больше во мне любви, словно любовь заполняет собой все пустоты. Думаю, когда меня не станет, я буду весь, целиком, переполнен любовью. Только любовью, и это любовь к тебе.

Но если вдруг я на той стороне подцеплю кого-то, пожалуйста, не злись. Я брошу ее сразу, едва ты появишься. Конечно, если ты не будешь искать или ждать кого-то другого.

Удачи тебе во всех твоих приключениях, каких угодно.

Я люблю тебя, моя красавица, и все еще радуюсь, что ты сказала мне «да».

Джерри

P. S. Увидимся?

В конверте еще одна бумажка, которая, даром что восемь лет пролежала в конверте, вся измята и сильно потерта. Я разглаживаю ее и, разглядев хорошенько, понимаю, что это самое первое письмо, которое Джерри написал мне, когда нам было по четырнадцать лет.

Слова его возвращают меня в прошлое и ведут вперед, наполнив новой надеждой на будущее. Они заземляют меня, связывают с реальностью, приподнимают над землей – и я словно лечу.

Его письмо дает мне корни и крылья.

Вторник, утро. Ненавижу вторники, они даже хуже понедельников. Через понедельник я уже перевалила, а до середины недели еще жить и жить. Школьный день начинается со сдвоенного урока математики. Математику ведет мистер Мёрфи, который ненавидит меня так же сильно, как я – его предмет, так что по вторникам концентрация ненависти в классе зашкаливает. Меня посадили на первую парту, перед столом мистера Мёрфи, чтобы я была у него на глазах. Я сижу тихо, как мышь, но в его бубнеж не вникаю.

На улице проливной дождь, и пока я шла от остановки автобуса к школе, носки у меня промокли. И без того зябко и гадко, а мистер Мёрфи к тому же пооткрывал в классе окна, потому что кто-то зевнул, и он теперь хочет, чтоб мы проснулись. Мальчишкам хорошо, они в брюках, а у меня все ноги в мурашках и, чувствую, волоски дыбом. Я побрила ноги до колен и, когда брила, порезала лодыжку. Царапина противно саднит под шерстяным серым школьным носком. Наверно, не надо было брать бритву Ричарда, но мама, когда я в последний раз попросила ее купить мне свою, сказала, что рано мне еще брить ноги, а унижаться и выпрашивать еще раз я не стану.

Ненавижу вторники. Ненавижу школу. Ненавижу волосатые ноги.

Звонит звонок на перемену, и, казалось бы, надо радоваться, но я же знаю, что впереди еще целых сорок минут этой бодяги. Шэрон отсутствует по болезни, место рядом со мной пустует. Это плохо, что ее нет, потому что списать мне не у кого. Ее посадили со мной, потому что она все время хихикает, но в математике она соображает, и для меня это спасение. Через стеклянную вставку рядом с дверью мне виден коридор, где снуют школьники. Дениз, дождавшись, когда мистер Мёрфи отвернется, прижимает лицо к стеклу, открывает рот и сплющивает нос, как хрюшка. Ухмыльнувшись, я отвожу взгляд. Некоторые в классе смеются, но пока мистер Мёрфи сообразит посмотреть, в чем дело, Дениз уже след простыл.

Мистер Мёрфи выходит из класса на десять минут. Пока его нет, мы должны решить оставленную им задачу. Я знаю, что ничего не решу, потому что даже вопроса не понимаю. Икс и Игрек, поцелуй меня в зад. Когда он вернется, от него, как всегда, будет разить табаком, он усядется передо мной с ножом и бананом и уставится на нас зверским взглядом, прямо разбойник с большой дороги. И в тот момент, как я уныло думаю об этом, кто-то подсаживается ко мне на пустое место. Джон. Физиономия у меня сразу начинает гореть. Чуть повернув голову, кошусь через правое плечо на ту стену, у которой он обычно сидит с Джерри. Джерри отводит взгляд, втыкается им в тетрадку.

– Чего тебе? – шепчу я, хотя все остальные болтают в голос, наверное, решили уже все. Да хоть бы и не решили, это без разницы, мистер Мёрфи все равно вызовет меня.

– Тут один мой кореш интересуется, не прочь ли ты с ним встречаться, – говорит Джон.