Сесилия Ахерн - Postscript

– Не скажу, – заговорщицким шепотом обещает он.

Но стоит нам вернуться к обеденному столу, хватает меня за руку и вскидывает ее вверх:

– У нее клиент!

И все шумно меня поздравляют.

– Здравствуйте, Холли, – приветствует меня Мария Костас у главного входа в хоспис Святой Марии. – Спасибо, что смогли так быстро приехать.

– Никаких проблем. Я рада, что Филипп позвонил.

– Он дал мне понять, что хотел бы оставить что-то для своих друзей, но не может придумать, что именно. На это я рассказала ему о вас и о клубе. Честно говоря, после нашего разговора я не была уверена, что вы соберетесь продолжать.

– Наш разговор стал толчком к тому, чтобы я хорошо все обдумала, но мысль всегда состояла только в том, чтобы расшириться, а никак не закрыться. Со времени нашей последней встречи я раздумываю, как выстроить структуру клуба, как собрать команду. Если у вас есть время, мы можем потом об этом поговорить?

– Да, конечно. – Мы подходим к двери. – Вот палата Филиппа.

– Расскажите мне о нем.

– Ему семнадцать, у него остеосаркома, разновидность рака кости. Он многое уже перенес, операцию по замене левой бедренной кости, чтобы сохранить конечность, и три курса химиотерапии, но рак у него агрессивный.

Мы входим в палату, и Филипп выглядит даже моложе, чем на семнадцать лет. Он высок, широк в плечах, но какой-то усохший, словно ему велико собственное тело, и кожа у него на лице тусклая, желтоватая. Неестественно большие карие глаза глубоко сидят во впалых глазницах.

– Привет, Филипп, – невозмутимо здоровается Мария и с поднятой ладонью подходит к нему дать петушка.

– Привет, Мария, греческая богиня.

– Вообще-то я киприотка, – смеется она, – и ни капли во мне божественного, если не считать дара богов, прадедушкиного оливкового масла. А я с подарком к тебе. Холли, это Филипп. Филипп, это Холли.

– Ну, я-то предпочитаю кулак о кулак, – смеюсь я, и именно так мы с Филиппом и здороваемся.

Усевшись рядом, вижу, что дверцы его шкафчика изнутри заклеены фотографиями друзей. Мальчишки его возраста возятся, смеются, позируют, все в форме для регби, порознь и целой командой, над которой высоко поднят спортивный трофей. Я сразу узнаю Филиппа, широкоплечего, мускулистого… до того, как за него принялся рак.

После часового мозгового штурма мы с Филиппом прощаемся.

– Ну как? – спрашиваю я Марию, понимая, что она присматривалась, как я работаю.

– Чтобы грамотно вести дело, вам потребуется психиатр, который сможет учитывать индивидуальные психологические особенности каждого из клиентов. Надо, чтобы он понимал причины болезни и особенности ее лечения и имел гибкий подход к пациенту в зависимости от состояния.

– Да где ж я такого найду? – сникаю я.

Она оглядывается на окно, у которого машет нам Филипп, и только потом отвечает:

– Я в игре.

Два месяца спустя я сижу на сцене в одном ряду с преподавателями колледжа Бельведер, это средняя школа в Дублине, в то время как директор ее произносит спич, обращенный к учащимся, которым летом предстоят выпускные экзамены. Призывает их заниматься, верить в себя, сделать еще один рывок – с полным осознанием того, что он значит. А значит он будущее. Я смотрю на юные, семнадцати- и восемнадцатилетние лица и вижу по лицам как надежду с решимостью, так и подавляемые зевки, шепотки, ехидные ухмылки. Весь спектр.

– Но есть еще одна причина, по которой мы здесь собрались.

Молчание. Интрига. Некоторые перешептываются, пытаются угадать, в чем дело.

– Сегодня день рождения Филиппа О’Доннелла. Ему исполнилось бы восемнадцать лет. Мы хотим вспомнить нашего ученика и товарища, которого, к великому сожалению, не так давно потеряли.

Оживление в зале, особенно по центру. Видно, там друзья.

– У нас сегодня особый гость, Холли Кеннеди, которая сама вам представится и расскажет, с какой целью она здесь. Прошу вас, поприветствуйте Холли Кеннеди.

Вежливые жидкие аплодисменты.

– Здравствуйте! Простите, что из-за меня вам пришлось оторваться от уроков. Я понимаю, что вам не терпится поскорей вернуться в классы, и постараюсь не отнять у вас много времени.

Они смеются, оторваться от уроков – милое дело.

– Как сказал мистер Хенли, ваш директор, меня зовут Холли, и я работаю в новой организации, которая называется «P. S. Я люблю тебя». Работа наша состоит в том, чтобы помочь неизлечимо больным написать письма, которые их родные и близкие получат после смерти этих людей. У меня есть личный опыт такого рода. И он заключается и в том, что на пороге между жизнью и смертью для человека важно, что его друзья и любимые не останутся одни в своем горе, им помогут… Ну, и еще то, конечно, важно, чтобы их самих не забыли. Я очень признательна директору Хенли за то, что он собрал вас сегодня и этим исполнил желание Филиппа. У меня тут письмо от него. Он хотел, чтобы я прочла его вслух его лучшим друзьям – Конору Комбинатору, Дэвиду Длинному и Майклу Проныре.

Несмотря на драматизм ситуации, заслышав прозвища, юная аудитория улюлюкает.

– Филипп хотел, чтобы я попросила вас троих встать.

Смотрю на зал: множество голов вертится, чтобы увидеть, о ком речь. Медленно, нехотя трое друзей Филиппа встают на ноги, и у одного щеки уже мокрые. Обнявшись за плечи, поддерживая друг друга, они стоят как на поле для регби, когда звучит гимн. Эти подростки помогали нести гроб на похоронах и по-прежнему держатся вместе. Я глубоко вздыхаю. Мне плакать нельзя.

– Дорогие Комбинатор, Длинный и Проныра! – читаю я. – Я совсем не собираюсь наводить на вас тоску. Думаю, вам и без того тошно стоять сейчас у всех на виду.

Кто-то свистит.

– Все в этом зале знают, что вы мои друганы. Мне будет вас не хватать. Не пожалею я только о том, что проскочу в этом году экзамены. Хотя бы на этот раз неуспеваемость сойдет мне с рук.

Опять свист и аплодисменты.

– Сегодня мой восемнадцатый день рождения. Я из вас самый младший, и вы никогда не позволяли мне об этом забыть. Уважай старших, так ты всегда говорил, Проныра. Ну, я и уважаю, а как же. Чертовски жаль, что меня с вами не будет, но вы можете завершить то, что я начал. Двадцать четвертого декабря, в канун Рождества, вы выйдете в обход по двенадцати пабам.

Взрыв криков и аплодисментов. Жду, когда бесчинство уляжется – не без помощи от директора.

– Двенадцать пивнушек. Двенадцать пинт. И все за мой счет, парни. Захватите с собой ведерко на тот случай, если Длинного вырвет.

Звуки, имитирующие рвоту, доносятся из разных концов зала, и того парня из тройки, что между двумя другими, несколько раз сзади хлопают по плечу. Вот кто из них, значит, Длинный.

– Начинайте в «О’Донахью», там вам от меня по пинте. Закончите – бармен отдаст вам конверт, в нем записка, куда идти дальше. И поскольку Хенли сейчас слышит это вместе со всеми, я добавляю условие, чтобы после каждой пинты вы выдули по стакану воды.

При упоминании директора снова раздаются свистки, и, обернувшись, я замечаю, что мистер Хенли вытирает глаза.

– Веселитесь, и еще пинту выпейте за меня. Если получится, я это увижу. P. S. Я люблю вас, парни.

Трое друзей, обнявшись, смыкаются в кружок, а все остальные уважительно хлопают, встают и устраивают овацию, скандируя имя Филиппа. Двое из друзей плачут, Длинный в центре, а третий, самый серьезный и взрослый на вид, кусает губы, но держится мужественно, он у них, видно, лидер.

Наверняка знать невозможно, но, думаю я, останься Филипп жив, пути их со временем вполне могли бы и разойтись. Но теперь, когда он умер, они спаяны навеки. Смерть не только прореживает ряды, но и заставляет оставшихся встать плечом к плечу.

Толкнув скрипучую садовую калитку, иду по дорожке, ведущей к коттеджу. Звоню в дверь и, заслышав шаги, киваю Мэтью, который стоит наготове у своего фургона. По моему кивку он открывает багажное отделение и достает оттуда красные воздушные шарики. Берет по полудюжине их в каждую руку и идет ко мне, а за ним, тем же манером, Киара и Ава. К тому времени, как дверь коттеджа открывается, он успевает передать мне свои шары и торопится за следующей порцией.

Женщина, открывшая дверь, ненамного старше меня.

– Здравствуйте. – Она улыбается, но явно недоумевает.

– Здравствуйте. Это от Питера, – говорю я и подаю ей открытку, на которой написано:

С днем рождения, Элис!

Красные шарики все летят.

Твой Питер.

P. S. Я люблю тебя.

Она потрясена.

Я нажимаю на кнопку в моем айфоне, и звучит песня Нены «99 красных шариков», под которую они впервые вместе танцевали. Элис отступает в сторону и смотрит, как под эту песню девяносто девять шариков заполняют весь ее дом.

Сижу за кухонным столом у вдовы, которая только что получила подарок, браслет с брелоками, держит его в руке и обливается слезами.

– У каждого брелока своя история, – говорю я и подаю ей восемь конвертов с письмами ее мужа. – Он каждый выбирал специально для вас.

В доме у вдовца с тремя детьми.

– Что ма сделала? – вытаращив глаза, переспрашивает отпрыск восьми лет.

– Она завела свой собственный канал на YouTube, – повторяю я. – Здорово?

– Здорово! – Он кулачком рубит воздух.

– Но ма терпеть не могла, когда мы смотрим YouTube, – удивляется другой, подросток.

– Теперь это не так, – улыбаюсь я. Открываю ноутбук их матери и поворачиваю экраном к ним. Они сходятся вокруг, пихаясь локтями в борьбе за лучшее место.

Звучит музыка, и мать приветствует их с интонацией, позаимствованной у видеоблогеров, которыми ее дети буквально бредят.

– Привет, парни, это я, Сандра, известная как «Ох, да это ма!». Добро пожаловать на мой канал! У меня есть что вам показать, парни, и я о-о-о-очень надеюсь, что вам понравится! P. S., я люблю вас… очень люблю, мои дорогие. Что ж, давайте начнем. Сегодня мы делаем слайм!