Сесилия Ахерн - Postscript

– Но я уже вышла из своей зоны комфорта, Джерри. Я ведь замуж за тебя выхожу, психопат ты несчастный!

– Вот это мило, – отшатывается он.

Хлопает дверью, и целых два дня я его не вижу.

Я еще сижу на диване, вся в прошлом, когда звонит телефон, и на экране вспыхивает профиль Дениз: таращась на меня, она запихивает в рот шоколадный профитроль.

– Посылка доставлена, – рапортует она.

– Благодарю за службу, Ди Ни. Надеюсь, Джиника тебя не покусала. Ей некомфортно ни с кем, кроме Джуэл. Никак не может смириться с мыслью о приемной семье. Что более чем понятно.

– Помоги ей Господь. Это разрывает мне сердце. Впрочем, она с энтузиазмом отозвалась о твоих уроках.

– Правда? Это хорошо, но, знаешь, я совсем не уверена в том, что мы делаем… ну, потому что не уверена в том, что делаю я. Я следую за учебником, но, конечно, лучше бы ей взять опытного преподавателя.

– Почему ты не поможешь ей просто написать те слова, которые будут в письме? Зачем учить с самого нуля?

– Затем, что это то, чего она сама хочет. Она не хочет, чтобы кто-то знал, что будет в этом письме, а хочет сама его написать.

– Знаешь, эта ваша учеба, сам процесс – он так же важен, как и само письмо. Это значит, что в кои-то веки девочка сама рулит ситуацией, и пускай. И если, когда придет время, она не сможет написать все письмо целиком сама, ты всегда ей поможешь. Не думай, что у ваших занятий только одна цель.

– Да, ты права.

Молчание, слышны только звуки, указывающие, что она за рулем.

– Дениз?

– Да.

– Знаешь, почему Джерри послал нас в Лансароте?

– С чего это ты вдруг?

– Это Джиника задала мне вопрос, и я развспоминалась.

– Ну, тут надо подумать. – Она прокашливается.

Это было июльское письмо. Пятое. Просто: «Веселого Холли-дня! P. S. Я люблю тебя» – и указание пойти в бюро путешествий на такой-то улице. Он оплатил поездку для меня, Шэрон и Дениз, и сделал это 28 ноября, когда вставать с постели ему уже не рекомендовали. Добрался туда на такси, и машина дожидалась его, чтобы отвезти назад. Мне сказала об этом Барбара, сотрудница бюро. Ей, бедняге, пришлось раз двадцать это мне повторить, так я на нее давила.

– Ты ведь, кажется, говорила, что это туда вы собирались после свадьбы? Он словно устроил тебе второй медовый месяц. Я права?

– Ну, это я хотела туда после свадьбы.

– Ну да. И отлично.

Молчание.

– И дельфины. Следующее письмо было про дельфинов.

Августовское письмо. Он привел меня в место, откуда дельфинов можно увидеть с пляжа.

– Не помню, в чем там было дело. Ты что, всегда хотела увидеть дельфинов?

– Нет. Вовсе нет. Мне вообще эти дельфины были до лампочки. Это он хотел.

– Ну, ты и в караоке петь не хотела, я помню.

– Да.

– Наверно, в некоторых своих письмах он ставил себе задачу вытащить тебя из зоны комфорта.

Я подскакиваю.

Ты должна выбраться из своей скорлупы. Из зоны комфорта, Холли. Наберись драйва! Оживи! Откройся миру!

Я думаю о проблемах, которыми раньше не делилась ни с кем, отодвигала их в сторону, пока пять месяцев назад мне не пришлось пересмотреть письма Джерри с той единственной целью, чтобы консультировать клуб «P. S. Я люблю тебя». И что же? В результате я вижу их и себя в новом свете, и что-то мне некомфортно.

– Дениз, а вдруг именно это его письмо и вся задуманная им поездка имела скрытый смысл: «А не пошла бы ты», а? Дельфины!

– Как это?

– Ну, как «помнишь, ты не хотела делать то, что хотелось мне»?

– Холли, но ведь ты поехала с ним в Южную Африку, на сафари! Ты спала в стойле, то есть в отеле, с жирафами! Ты позволила ему так много увидеть! Медовый месяц он провел так, как хотел! В конце-то концов!

– Да, в конце-то концов, вот именно.

Молчание.

– В общем, нет, я не думаю, что это было «а не пошла бы ты». Джерри бы так не сделал. Во всяком случае тот Джерри, которого я знала. А потом, разве ты не хотела на Лансароте? Нет, я точно вижу в этом именно что подарок. А почему ты вдруг уцепилась за эту тему?

Мы обе молчим. Я слышу, что мотор у нее заглох и вокруг стало тихо. Подхожу к окну и вижу машину Дениз на моей подъездной дорожке. Внутренняя подсветка включена, и подруга просматривается как на ладони.

– Знаешь, – прерывает она молчание, – мне кажется, это был компромисс. Может быть, он понял, что заставил тебя сделать то, что тебе не хотелось, и почувствовал себя виноватым. А может, он вовсе не чувствовал себя виноватым и это была просто вторая попытка.

Я прислоняюсь лбом к прохладному стеклу.

– Скажи мне лучше, Дениз, почему ты следишь за моим домом?

Подняв глаза, она видит меня в окне.

– Ох, ты натуральное привидение!

– Я в порядке, не сомневайся.

– Я знаю, Холли, но можно напомнить, что не все вертится вокруг тебя? – Она открывает дверцу и выбирается из машины с дорожной сумкой. Идет по дорожке, смотрит прямо на меня и говорит в телефон: – Я ушла от Тома. Можно у тебя переночевать?

Я кидаюсь к двери. У нее полные слез глаза. Я обнимаю ее.

– А с другой стороны, – говорит она, – жизнь такая причудливая. Отчего не предположить, что у Джерри была темная сторона и он трахает тебя из-за гроба?

Я обнимаю ее крепче.

Мы с Джерри двигались в разном темпе. Я – медлительная, неуверенная, то туда, то сюда, два шага в одном направлении, два в противоположном. Он – спорый, основательный, нетерпеливый, сосредоточенный. Я все хотела, чтобы он притормозил, насладился моментом, а не рвался вперед с такой силой. Он считал, что я ленивая и неповоротливая. Мы были как супружеский эквивалент того трюка, когда надо одновременно гладить себя по голове и хлопать по животу. Головоломка. Воплощенная в отношениях бимануальная интерференция.

Не могу избавиться от мысли, что, возможно, его организм всегда знал то, что было недоступно нам: что время его ограничено, что у него нет времени столько, сколько есть у меня. Его ритм был синхронизирован с его временем. Он хотел, нет, жаждал приключений, потому что дожил всего до тридцати. А у моего организма времени больше, поэтому он дольше раскачивался, набирал темпа, любопытства и авантюрности. И к тому времени, когда набрал, Джерри уже не было. И может быть, именно его уход ускорил мое развитие.

Не могу не думать о том, как, наверное, доставало его то, что приходится стоять рядом со мной, когда внутри его тикали часики, побуждая рвануть вперед. Не могу не думать о том, что, наверное, я его тормозила. Может, если бы он встретил другую женщину, жизнь его прошла бы интереснее, разнообразнее, насыщеннее. Эти мысли тоскливы – что-то вроде самобичевания, но сердце мое всегда на них отзывается. Отвечает со всей уверенностью, твердо зная, что при всей разнице в темпоритмах мы всегда были гармоничны и согласованны.

Открываем бутылку вина и усаживаемся на диван с ногами, лицом друг к другу. Бокал Дениз подрагивает в ее руке.

– Начни с самого начала и не пропускай ничего. Почему ты ушла от Тома? – Мне даже произносить это неприятно.

Внутренний резервуар Дениз переполняется, и от полного самообладания она переходит к полной его потере. Она заливается слезами, но я не в силах терпеть.

– У него что, кто-то есть?

– Нет, – почти смеется она, вытирая глаза.

– Он тебя бил? Ударил?

– Ну что ты, ничего подобного.

– А ты его?

– Нет!

Никак не могу найти коробку с бумажными платками. Иду в ванную, возвращаюсь с рулоном туалетной бумаги. Дениз слегка успокоилась, но голосок у нее такой слабый, что приходится прислушиваться, что она там лепечет.

– Он очень хочет ребенка, на самом деле, – говорит она. – Пять лет, Холли. Мы пытаемся уже пять лет. Мы спустили на это все наши сбережения, у нас ничего не осталось, и все равно я не могу дать ему ребенка.

– Вообще-то для этого нужны двое… не ты одна.

– Нет, это моя вина.

Этого мы раньше не обсуждали. Я никогда не спрашивала, не мое дело.

– Если я уйду, он сможет жениться на ком-то еще и жить так, как он хочет. Не хочу стоять на пути.

У меня отвисает челюсть.

– Ничего глупее в жизни не слышала!

– Конечно. – Она отворачивается от меня к камину, адресуя ему свои аргументы. – Ты не жила так, как мы. Каждый месяц он полон надежд. Ты не представляешь, каково это. Разочарование за разочарованием. И потом, эти походы к врачам! Каждый раз, когда мы заново начинаем ЭКО, он каждый раз верит, что уж тут-то получится. Но ничего не выходит. И не выйдет. Никогда.

– И все-таки шансы еще есть, – тихо говорю я.

– Нет, – непререкаемо отвечает она. – Потому что больше я стараться не стану. У меня нет сил. Кончились силы. – Она промокает глаза. – Я знаю, что Том меня любит. Но еще я знаю, чего он хочет больше всего на свете, и этого я ему дать не могу.

– Следственно, разбив ему сердце и уйдя от него, ты сделаешь его жизнь легче? – Она хлюпает носом. – Ты ему нужна, Дениз.

– Я знаю, что он меня любит, но бывает так, что этого недостаточно. Все семь лет, что женаты, мы одержимы желанием иметь ребенка. Мы только об этом и говорим. Мы копим деньги и строим планы, строим планы и копим деньги, все ради ребенка. Больше ничего нет. Это главное, ради чего мы живем. И теперь понятно, что ребенка не будет. Так зачем мы нужны? Какого черта? Если мы разведемся, я знаю, кем мы не будем. Я не буду женой, которая не может родить, а он не будет верным мужем, который смирился со второсортной женой. Разве я не права?

– Права, – соглашаюсь я. – Но это неправильно.

Мы молчим, сосредоточившись на вине. Я делаю глоток, ломая голову, что бы такое поумнее сказать, что дернет за рычажок и изменит ход ее мыслей. Дениз жадно пьет.

– Уже нашлись покупатели на дом? – спрашивает она, меняя тему. Ее бокал пуст.