Сесилия Ахерн - Postscript

Для большинства смерть – враг, которого нужно бояться. Мы не видим в ней ни умиротворения, ни симпатии. Мы боимся ее, как судьбы, которой не избежать, и делаем все возможное, чтобы оттянуть конец. Минимизируем риски, следуя рекомендациям, как сохранить здоровье и соблюсти безопасность, чуть что – принимаем лекарства. Мы не смотрим смерти в лицо, не даем ей себя увидеть, прячемся; голова опущена, глаза смотрят в пол, не выбирай меня, только не меня, пройди мимо. По правилам, установленным природой, мы запрограммированы на то, чтобы укорениться, и тогда жизнь побеждает.

Долгое время, пока Джерри болел, смерть была врагом, но, как часто это бывает с теми, кто ухаживает за безнадежно больными, наступил переломный момент. Мое отношение изменилось, и смерть стала единственным средством принести любимому человеку покой, закончить его страдания. Когда надежда на излечение иссякла и неизбежное непременно произойдет, ты сидишь долгими ночами, прислушиваешься к тяжкому, мучительному дыханию – и зовешь смерть. Приходи. Забери его у этой боли, направь его, помоги ему, будь добра к нему, милосердна.

Джерри был слишком молод, чтобы умереть, и, пока мог, делал все, лишь бы этого не случилось. Но когда пришел его час, он повернулся лицом к смерти, увидел в ней друга и пошел ей навстречу. И я с облегчением и благодарностью смотрела, как смерть забирает его у страданий, как принимает в объятия. Странным и удивительным образом явление, которого ты избегаешь и страшишься, – перед тобой, и ты залита его светом. Смерть стала нашим спасением.

Жизнь – это свет, умирание – это тьма, смерть – это снова свет. Полный цикл.

Смерть всегда с нами, наш постоянный спутник. В партнерстве с жизнью наблюдает за нами со стороны. Пока мы живы, мы умираем; каждая прожитая секунда приближает нас к концу. Равновесие нарушается, от этого никуда не деться. Смерть рядом, только протяни руку, все это время, когда мы выбираем жизнь, а она выбирает не забирать нас. Смерть не подталкивает нас, а подхватывает, когда мы падаем.

– Я подумываю пригласить волонтеров, – на весь зал возвещает Киара.

– Зачем?

– Чтобы справляться. Пожалуй, нам нужна охрана, в последнее время мы многого недосчитываемся, невозможно присматривать за всем сразу, а платить кому-то еще я не могу. Меня вечно спрашивают, не нужна ли помощь, все ведь знают, что мы часть выручки передаем на благотворительность. И мне будет легче, когда ты ходишь к врачу или когда мы с Мэтью ездим за пополнениями.

Покупательница, стоя у кассы, берет с подноса, на котором выложены вещицы поломанные, поношенные и вообще слишком пожившие, чтобы продать их за полную цену, но все-таки слишком миленькие, чтобы выбросить, старый бумажник и вертит его в руке.

– Это кожа? – спрашивает она.

– Да, думаю, да.

– За два евро?

– Да, на этом подносе все по два евро, – говорю я, не глядя, все мое внимание обращено к Киаре. – Я пыталась записаться к врачу на понедельник, Киара, но прием только по пятницам. Извини.

– Я знаю, и я тебя не виню. Я просто думаю, это будет неплохо для всех, только и всего. Лишний глаз, приглядывать за товаром, лишние руки…

– Я это куплю, – радостно говорит женщина.

Я беру у нее монету, выбиваю чек. Она уходит.

– И потом, ты немного… рассеянна, из-за всего этого… из-за того, что не съезжаешься, а теперь еще и не разговариваешь с Гэбриелом, из-за того, что не продаешь дом, из-за того, что занимаешься клубом, и… о господи, мне нужно сесть, от одной мысли о том, что делается с твоей жизнью, меня покидают силы…

– И ничего я не рассеянна, – огрызаюсь я. – Все под контролем, Киара.

– Ври больше, – бурчит она.

Колокольчик над дверью звякает, к нам вбегает запыхавшаяся женщина. Решительно идет к кассе.

– Здравствуйте еще раз. Я была у вас пятнадцать минут назад и, кажется, забыла здесь свой бумажник.

У меня отвисает челюсть.

Киара зловеще на меня смотрит.

– Найди его. Быстро.

– Я сейчас, – говорю покупательнице вежливо, но внутри себя паникуя, хватаю костыли и выскакиваю из магазина. Смотрю направо, налево, вижу, как женщина, купившая бумажник, заворачивает за угол, и истошно кричу ей вслед.

Этим вечером мы с Джиникой сидим у меня за обеденным столом. У нас урок. Верная своему слову, она полностью погрузилась в учебу и готова брать уроки хоть каждый день. И хотя я никак не могу встречаться с ней ежедневно, она не устает об этом просить, и я под большим впечатлением от того, как она энергична и как горит желанием выучиться. Джиника говорит, что занимается, когда Джуэл спит днем, и когда Джуэл спит ночью, и когда сама она сидит в очереди, дожидаясь больничных процедур. Две недели она почти не включает телевизор, а когда включает, то смотрит передачи с субтитрами. Я должна соответствовать ее решимости.

Джуэл сидит на левой коленке Джиники – как можно дальше от стола – и жует зубное кольцо, время от времени дотягиваясь до карандаша. Эта штука отвлекает внимание матери от малышки. Джуэл решительно возненавидела эти карандаши и бумажки и знает, что если ухватиться за них и потянуть, то сразу двое, мама и тетя, оторвутся от дела, чтобы тебя отчитать.

Джиника учит сейчас гласную «О» по картинкам. Я быстро поняла, что ей для обучения нужны зрительные образы, они ей помогают. Разум ее устроен так, что лучше, чем слова, она воспринимает изображения, но вместе одно дополняется другим. Только и нужно было, что найти другой метод обучения и чуть больше времени. Больше времени. Как всегда.

В учебнике четыре слова, ей надо найти то, в котором нет «о», и обвести его. Выбирать надо между словами «клоун», «дом», «облако» и «сыр». «Сыр» написан желтыми буквами с дырками в них, а «о» в «клоуне» похоже на красный накладной нос. «О» и «дом» задевают меня за живое. О, дом! В самом деле, я еще не звонила риелторше, чтобы сообщить ей, что обстоятельства изменились. Сколько времени я решалась выставить его на продажу и столько же понадобится, чтобы с нее снять. Этот жест подталкивает меня к серьезным размышлениям о моей личной жизни, на что сейчас я совершенно не способна. Набегает слеза, я смотрю в сторону и отчаянно моргаю, чтобы ее смахнуть. Кое-как справившись с собой, возвращаюсь к работе.

Джиника и Джуэл очень внимательно на меня смотрят.

– Ну вот, умница! – весело говорю я и переворачиваю страницу.

Джиника смотрит на стену с дырками там, где висела свадебная фотография. Вопрос она еще не задала, но я знаю, что непременно задаст. Она не из тех, кто смолчит, всегда говорит то, что думает, и, похоже, не слишком заботится о том, какие чувства ее слова вызовут в собеседнике. Она считает, что те, кто сдерживает себя, – фальшивые, ненастоящие люди, и я уже имела случай указать ей, что на самом деле они – вежливые.

– Что случилось? – разумеется, спрашивает она.

– Упала.

Она вскидывает бровь. Не верит.

– Ты вот лучше скажи, что там у вас за приемная семья? – осторожно интересуюсь я, берясь за пяточку Джуэл.

Джиника стонет и ерзает на стуле.

– Женщина, зовут Бетти, забирает ее, когда мне нужно в больницу или когда у меня нет сил. У нее трое своих детей. И еще деревенский говор. Я не хочу, чтобы Джуэл выучилась говорить как она.

– Значит, ты не уверена? – улыбаюсь я. Она пожимает плечами. – Наверно, никто на свете не будет достаточно хорош для тебя.

– Кто-нибудь да будет. Я не умру, пока не буду уверена.

Звонок в дверь. Я никого не жду, а соседи у меня не такие, чтобы явиться без предупреждения. И надеюсь, это не Гэбриел. Я не отвечаю на его звонки – и не потому, что нагнетаю обстановку. Просто хочу понять, что я, собственно, чувствую. Иногда мне кажется, что рассудок – это бульон из попавшей туда информации, перемешанной как попало, и если оставить его потомиться подольше, то окажется, что то, что должно волновать, на самом деле совсем не трогает. Я жду, когда это произойдет. Но разговаривать с Гэбриелом сейчас, особенно на глазах у Джиники, не хочу. И также не хочу видеть его реакцию, когда он узнает, что в дополнение к тому, чтобы помогать людям с письмами, я еще и учу их писать. Одно дело помогать, другое – подчинить этому свою жизнь. Именно подчиненность моей жизни будет поводом к ссоре, она уже повод.

Я открываю дверь и вижу Дениз, а в руках у нее какой-то чехол.

– Привет, – нараспев говорит она. – Я пришла вернуть сумочку, которую ты мне одолжила.

Подает мне чехол и переступает порог.

Я смотрю внутрь.

– В прошлом году, что ли?

– Ты не понимаешь, как тебе повезло, – говорит она, прямиком направляясь в гостиную. – Я вообще-то подумывала оставить ее себе. О, привет! – перестраивается она при виде Джиники и Джуэл. – Не знала, что у тебя гости.

– Откуда ж тебе знать… Дениз, это Джиника. Джиника – это… – смотрю на Джинику, можно ли рассказать, и та кивает. – Эта девушка из клуба «P. S. Я люблю тебя».

Дениз успешно скрывает сочувствие, которое должна испытать при этом известии.

– Рада познакомиться, Джиника, – ласково улыбается она, подходит ближе и склоняется до уровня Джуэл. – И кто же эта красавица? Здравствуй, маленькая! – Она курлычет и издает всякие звуки, какими принято изъясняться с маленькими детьми. Джуэл улыбается во весь рот и протягивает Дениз свое зубное кольцо. – О, спасибо! – Дениз берет его и притворяется, что грызет.

Джуэл в восторге.

– Ну, забирай. – Дениз отдает кольцо Джуэл. Та сует его в рот и, пожевав немножко, снова возвращает Дениз. Дениз повторяет свой номер. И так раз за разом.

– А вы та Дениз, которую пришлось спасать из моря в Лансароте?

Дениз ухмыляется и поправляет прическу.

– Ну да. Я была топлес и в стрингах с леопардовым принтом. Мой звездный час.

– По-моему, в подкасте таких подробностей нет.

– Да Холли вообще пропустила все самое интересное!