Потом оживляется и отвечает: «Аааа! Ты Эрекцию имеешь в виду! Так ты сама говорила, что так называется, когда одна нога, в смысле ступня, больше другой!»

Алька молчит, пытаясь осмыслить услышанное. Робко переспрашивает: «Я так говорила?»

Ребенок Никита легкомысленно кивает, добавляя через паузу: «Ну или асимметрия, я точно не помню…»


01.10

Муж начинал сегодня отмечать Праздник Праздников, а какой? а день Космонавтики, ребенок Никита, кстати, говорил в младенчестве: день космонавтиков ☺.

Оглядываясь назад, не могу припомнить НИ ОДНОГО праздника праздников без последующих страданий Олафа: «Эх, фигня какая-то получилась». Традиционно собираются двенадцатого апреля с однокурсниками, иногда приглашаются и жены/подруги/любовницы/случайные симпатичные девочки, чаще порознь, бывает, что и вместе.

Вспоминаю Первый День Космонавтиков, который мы провели вместе: ну, не совсем и вместе, я сидела дома с ребенком Павлом, коему было 2 месяца от роду, фанатела на «Скорой помощи» и лично на докторе Лукасе, а Олаф красиво гулял в ресторане «Космос». Вернулся он сильно за полночь, мы с младенцем уже спали, а утром-то для меня и настал Праздник Праздников: в своей кровати я обнаружила то, что меньше всего ожидала увидеть: неимоверно, чудовищно грязного мужа, не просто банально грязного, а основательно облеплепленного комьями земли, как будто он собственноручно рыл что-то (могилу?) в черноземе – верхнем, плодородном слое почвы. Руки были изодраны в кровь, ногти обломаны, лицо разбито, залито кровью, подсохшие потеки, ноги в ботинках, носки – отсутствовали. Он спокойно спал.

Что с ним произошло – неясно до сих пор, особенно примечателен тот факт, что друзья после космического веселья проводили его до подъезда. Как за три минуты и четыре лестничных пролета человек мог: 1) что-то вырыть, 2) разбить лицо, 3) извозиться в земле так, будто во всем городе осталась последняя ее пригоршня, и Олаф боролся со всеми соискателями и победил их?

Сегодня же было неплохо, приглашались жены (была их очередь), собирались в «Солдате Швейке», я заказала порцию кнедликов и, орудуя ножом и вилкой, как была, в драных джинсах и черном жилете с брошью-китчем – улетела прямо в страну Чехию, а может, и Словакию.

Пили, разумеется, пиво, я говорила безо всякого поводу и всем подряд: «Цена всему этому – дерьмо»,[14] а также «Едете куда-нибудь на дачу?»,[15] но цитаты распознавали не все. Некоторые отходили с кривыми улыбками, все больше утверждаясь в мысли, что у Олафа-то жена окончательно сошла с ума. Как эпизод в фильме «Ширли-мырли», на свадьбе: один гость веселым голосом восклицает: «Эх, а что это рыба-то какая горькая! И салат горький!» – а ему злобно, не отрываясь от поглощения пищи, отвечает сосед по тарелке: «А вы вообще радуйтесь, что вас пригласили!»

Вечер провели очень хорошо, а дома бездарно разругались с Олафом.

Он мне весело рассказал, что вот сегодня подвозил Работницу-Крестьянку, простите, Анну, Анну, до какого-то метро, а что, коллегу, имеет право, ничего особенного, я, естественно, высказалась в духе: на рабочее место доставил?

У метро широкий выбор девушек для досуга, да, а потом мы сцепились, просто как струи Арагвы и Куры, я сгоняла и ловко метнула ряд его носильных вещиц на лестницу, попыталась вытолкать туда же и Олафа, не получилось, конечно.

Господи, только сейчас осознала, что ведь я поимела счастье лично познакомиться с Работницей, простите, Анной, еще задолго до событий: в олафовской конторе был грандиозный корпоратив по поводу переезда в новое здание, завершения ремонта, строили мы строили и наконец построили, приглашались все-все-все, и с женами. Некоторые с мужьями. Я первоначально кривлялась и отказывалась идти, но Олаф раз шестьдесят семь угрюмо повторил: «С женами!» – и я пошла. Как всегда, остро встал вопрос «абсолютно нечего надеть», задействовала Черное Платье № 1, которое с кружевом.

Вряд ли я была неотразима. Для поддержания беседы рассказала какому-то худосочному седоватому сослуживцу Олафа свой любимый анекдот: «Дедушка, а ты же партизаном был? – Да, внучек, конечно! – Дедушка, а что за странная фотография: ты, в эсэсовской форме стоишь перед строем и руку правую поднял? – Эх, внучек, было тогда дело: ворвались в деревню фашисты, стали сгонять женщин и детей в сарай, угонять в Германию, отбирать куры и яйки, все жители растерялись, испугались, один я набрался смелости, вышел, поднял руку и сказал: «Минуточчччку!»», сослуживец отошел с каким-то странным выражением лица, и это была не улыбка. Позднее выяснилось, что его мать – ребенком перенесла заключение в концлагере. Что Вера – идиотка, было выяснено значительно раньше.


02.00

Там-то ко мне, имею в виду новоселье Олафовской конторы, и подрулила Крестьянка Анна, она трудится вместе с Олафом, только в цеху, простая рабочая девушка, поклонница коротковатых широких штанов и полусладкого липкого шампанского.

Ей удалось сразу произвести достаточно убедительное впечатление: потрясая какими-то желтеющими бумагами, она спросила меня тихо и заинтересованно: «Скажите, а вы хорошо разбираетесь в медицине?»

«Плохо, – ответила я, – плохо, а что?» Тут Анна сунула мне под нос свои листочки, оказавшиеся справками, анализами и прочей шнягой.

«Врач подозревает, что у меня в животе ипполиты», – отчетливо произнесла она. «ЧЧЧто?» – переспросила я. «Ипполиты, ипполиты, – уже раздраженно повторила она, – неужели трудно понять?»

Спаслась от нее бегством, долго смеялась в туалете.

Не помню, была ли она уже тогда похожа на Дональда Дака.


02.30

«Женщины в Игре без правил» – есть такой отличный роман Галины Щербаковой, про любовь, естественно. Удивительно точно вот это: игра без правил.

Эмилия – филолог, кандидат наук, умница и красавица, а ее муж, тоже, кстати, умница и большой молодец, длительное время был безумно увлечен водительницей троллейбуса с умением выполнять слесарные работы, она была старше его на девять лет, принципиально не брила подмышки, в жаркие дни черные кудри там глянцевито поблескивали.

Машка моя, дорогая подруга, просто Богиня домашнего очага, и еще Родина-мать: верная. настоящая, всегда поможет, во всем поддержит, а Военный Человек ушел к молодой толстой Гретхен, выпускнице ПТУ (Помоги Тупому Учиться – говорилось в мои школьные годы) и пойманной за руку в чужих и невоенночеловеческих штанах непосредственно в первый месяц близости.

Алькин бывший муж, покинув Альку, профессорскую, между прочим, дочку, большую умницу, последовательно сменял симпатии: сборщица часов, лепщица пельменей, продавщица мороженого, – пока твердо не остановился на дежурной по станции, в метро. Такая сидит в прозрачном стакане, объявляет: «Подберите длиннополые вещи!»

Никак не могу отделаться от этакого интеллектуального снобизма, конечно.


03.00

Эмилия сочинила новый флешмоб: написать про свой идеальный отдых, мужчину, попутчика и нос.

Я не хочу никого разочаровывать, все ждут насчет отдыха чего-то либо круто эротичного, либо про путешествия в Индокитай, нет-нет, не этого я хочу сейчас. Я хочу: находиться в своем доме, но пустом. Пусть дети будут далеко-далеко заниматься чем-то отличным и здоровским, пусть у них все будет хорошо, я буду об этом знать и радоваться за них. В лагере на Черном море? Пусть. Пусть муж тоже где-то далеко-далеко ходит в поход, он любит, сплавляется по рекам, поет хором, хлопает на щеке мясистых комаров, очаровывает полных, свежих туристок и не бреется. Пусть мама с теткой уедут далеко-далеко, в Иерусалим, вечный город, они давно мечтают, Стена Плача, Гроб Господень, что там еще? гора Царя Соломона, его копи, его решение, пусть. А я пусть останусь одна, без никого и телефонов, с ноутбуком, который я заложу рядом с собой на подушки, я имею возможность брать с работы роскошный ноутбук, подозреваю, намного более мощный, чем мой бедный зайчуган-компьютер, но все как-то муж против, считает, что ноутбук крадет меня у него, хаха. И еще раз: хаха. И не остановиться, хихикаю, правда, если бы было так просто.

В общем, желаю лежать в подушках с ноутбуком, книжкой, а восставать только в туалет и к чайнику. Из жратвы мне хватит булочек «Упле-тайка», можно черствых, и кофе, разумеется. Ну и сахару.

И так я хочу проваляться много времени. Пока не надоест. Одновременно я могу воображать себе идеального мужчину, очевидно, это буду как бы я, но мужеского рода, потому что кому еще придет в голову сделать что-то такое, чего я вправе ожидать от идеального?

Скууууучно, не хочу идеального мужчину, а идеального попутчика хочу – пусть меня сводит/свозит куда-нибудь недалеко, типа в Загородный парк? Пусть он будет мне Никто, ни о чем не говорит, просто идет рядом, потому что я уже соскучилась здесь одна! Да. И пусть мы туда приедем на трамвае или 61-й маршрутке и будем бесцельно слоняться по сырым от недавно стаявшего снега аллеям и малым тропам, и пусть мы спустимся по общеизвестной лестнице к Волге, и пусть он меня вежливо спросит: не холодно? а я вежливо отвечу: нет-нет, спасибо. И совру, потому что мне холодно почти всегда. Но как он есть мне никто, он не заподозрит обмана и улыбнется.

И тогда я обращу внимание, как у него забавно морщится нос, и отмечу, что он правильных пропорций, с прямой спинкой, аккуратными крыльями и четко выделяющимися двумя косточками на переносице, и подумаю: идеальный?!


03.30

Привлеченная странным шумом из дочериной комнаты, заглянула. Ребенок Лиза танцевала безо всякой музыки.


Моя фонотека в телефоне изрядно устарела, последнюю мелодию я подгружала туда чуть раньше чудесного праздника Нового года, и это был изнуряющий меня «Last Walz» от Rasmus. Ночью как-то особенно приятно громко и тайно слушать музыку в наушниках, и я как-то особенно хорошо представляю тебя.

В автомобиле, правой рукой отыскивающего в эфире что-то более-менее приемлемое, пролистывающего раздраженно стародревнее неопознанное: «светила полная луна, в лесу была ты не одна и никогда потом об этом не жалела…», стародревнее ужасающее: «окончен школьный роман…» и лет пятнадцать назад как опостылевшее «Jonny, oooeee…».