Вероника Карпенко - Посторонние

—  Жизнь заставила! —  отозвался я, ухватил за тонкое горлышко стоявшую на столе бутылку, принюхался, —  Кажется, здесь когда-то держали вино?

—  Там остался глоточек, —  виновато сообщила Анька. Алкоголь окрасил её щеки в алый цвет.

—  Откуда? —  я перевел взгляд на сестру. Та задумчиво покручивала в руке опустевший бокал. —  Спаиваешь мою жену?

—  Ой, Тём, не нуди! —  Нинка махнула рукой и закинула ногу на ногу, обнажив затянутую в нейлон коленку, —  Хоть отвлеклась немного! А то она уже погрязла в детских кашках и какашках.

...Я доел свой ужин. Из детской слышалась колыбельная. Прихватив сигареты и стараясь не шуметь, я вышел на балкон. Кажется, их спонтанная дружба крепла с каждым днем? Пожалуй, стоило радоваться! Но меня отчего-то раздражало её бесцеремонное вторжение в нашу семейную жизнь.

Я не сразу увидел Нину, в своем платье она почти сливалась с окружающей темнотой. Сестра стояла с закрытыми глазами, подставив лицо холодному ветру. Щеки ее горели, каштановые пряди плясали, повинуясь воздушным порывам... Уставший от созерцания вечных Анькиных балахонов, я буквально завис, глядя, как тонкий трикотаж мягко облегает Нинкино тело, повторяет изгибы…

Опомнившись, я снял куртку и набросил ей на плечи. Нина вздрогнула и открыла глаза.

—  Простынешь!

Она улыбнулась и сладко зевнула: 

—  Ну, как жизнь семейная?

—  Нормально, —  ответил я. —  А у тебя как… на работе?

Она хмыкнула:

—  А что на работе?

—  Нравится?

Нина плотнее запахнулась:

—  Не знаю. Обыкновенно! С восьми до пяти. Цифры, отчеты, сводки. Уже привыкла.

Я хотел закинуть удочку, осторожно перевести разговор на тему личной жизни. Но она вновь заговорила:

—  Знаешь, мне кажется, я не карьеристка. Вообще! Так и просижу всю жизнь в качестве рядового бухгалтера. Накануне пенсии мне вручат памятные часы с эмблемой предприятия.

—  Эй, прекращай! Откуда столько пессимизма? —  я шутливо двинул её плечом. —  А как же твои фотки? Бросила?

Нина улыбнулась. Но улыбка вышла какой-то грустной.

— Этим денег не заработаешь.

— Почему? —  возразил я, —  Хорошие фотографы в цене!

— А что снимать-то? Чужие свадьбы? —  она рассмеялась и взяла с подоконника пачку сигарет.

—  На! —  протянул я почти докуренную свою, —  И прекращай курить уже!

—  Братишка! —  улыбнулась Нина, глаза её блестели, отражая лунный свет.

Стараясь избегать прикосновений, я передал ей сигарету. Что-то привлекло моё внимание…

Рукав трикотажного платья задрался, оголив тонкое запястье. Я сощурился, присмотрелся и тревожно сглотнул. Прежде, чем Нина, поняв свою оплошность, одёрнула руку, я схватил её выше локтя.

—  Отпусти! —  она выронила сигарету и та желтым светлячком устремилась вниз.

Преодолевая сопротивление, я закатал рукав выше и обмер…

Запястье, точно браслеты, украшали красные кровоподтеки! Еще надеясь, что это всего лишь плод воображения, я коснулся воспаленной кожи. Нина вздрогнула! 

—  Что это? —  растерянно бросил я.

Не получив ответа, я силой развернул её к себе:

—  Нин! Я к тебе обращаюсь!

—  Тише, —  шикнула Нинка, озираясь по сторонам.

—  Кто это сделал? — всё ещё не веря своим глазам, я оглядывал испещренное следами запястье. Вдруг захотелось стянуть с неё это платье! Наверняка там, под ним, обнаружатся и другие следы.

Пульс стучал в висках, дыхание сбилось... Я почувствовал, как дрожит моя рука, но продолжал держать её! Боясь, что, стоит мне ослабить хватку, как она вырвется и сбежит, так и не рассказав всей правды.

«Какого хрена? Кто посмел?». От одной мысли, что кто-то мог её ударить, я вскипел мгновенно!

—  Нин, скажи мне, кто это сделал! —  вкрадчиво, из последних сил сдерживая подступающий гнев, спросил я.

—  Тём, да все нормально, —  манерно протянула сестра. Что взбесило меня ещё сильнее!

—  Я спрашиваю тебя, кто?!

В тот момент я был готов убить обидчика. Любого, на кого она укажет! «Если на земле есть человек, который посмел причинить ей боль, то ему не жить!».

—  Артём, остынь! —  свободной рукой Нина погладила моё плечо, прижалась ладонью к груди, успокаивая взбесившейся пульс, —  Это не то, о чём ты думаешь. Это… —  она запнулась, —  следы от верёвок.

Я уставился на сестру. Нинка обречённо выдохнула, плечи её опустились. Кажется, под моим испытующим взглядом она уменьшилась вдвое.

—  Ну… как тебе объяснить? Он, в общем-то, не так уж и крепко связал, просто у меня кожа такая… сразу синяки проступают. Ну, это ничего! Пройдёт!

Я выпустил её и жестом остановил словесный поток:

—  Стоп! Стоп! О чем ты? Кто он? Какие верёвки? 

—  Ну, это игра такая! —  краснея, произнесла Нинка и потупила взгляд.

—  Игра? —  повторил я. И, хотя до меня, наконец, дошло, хотелось услышать её версию событий. Мне даже стало любопытно, как она сумеет объясниться.

—  Ой! Артём, не говори, что ты не в курсе! Ты ж не настолько отсталый!

Нинка натянула рукава и высокомерно сложила руки на груди.

—  Ты из этих что ли? — я презрительно фыркнул, —  Садо-мазо?

—  Не твоего ума дело! — она ощетинилась и отступила на шаг.

—  Конечно, —  я выудил из пачки новую сигарету, —  что там ещё? Плётки, наручники, резиновые члены?

—  Фу! Прекрати! —  Нинка скривилась, —  Я не обязана перед тобой отчитываться! Я ж не лезу в твою постель?

—  Значит, тебе нравится, когда тебя бьют? —  игнорируя её возмущение, продолжил я, —  Значит ты эта, как её? Рабыня?

Я расхохотался, едва не выронив сигареты. Нина оскорблено поджала губы.

—  А у тебя есть латексный костюм? — не унимался я, —  А кляп? И поводок!

Нинка обиженно молчала.

«Кто бы мог подумать!», —  я окинул взглядом хрупкую девичью фигуру и представил её, голую на кровати. Обездвиженную, с привязанными верёвкой руками. От этой мысли смеяться расхотелось…

  —  Не думал, что ты извращенка, —  хмыкнул я.

—  Это не извращение!  Извращение – это отсутствие секса. А то, что делают двое в постели – это их личное дело! —  на одном дыхании выпалила она.

—  Это ваш кодекс? Одна из заповедей?

—  Да пошёл ты!

В окне показалось недовольное Анькино лицо:

—  Вы чего шумите? Дениску разбудите!

—  Твой муж идиот! — бросила Нина и исчезла в дверях.

Сашка был успешным, красивым, интеллигентным и обеспеченным! У него была квартира и машина, на которой он забирал меня с работы. Он был ровесником Машки, удивлял своей начитанностью, водил в ресторан и не скупился на подарки.

...Когда он впервые ударил меня, не рассчитал силу и губа распухла.

—  Прости, я больше не буду так делать, —  говорил он позже, прижимая лед к моему лицу.

—  Делай, —  робко ответила я, и, видя его удивление, добавила, —   Просто не так сильно! Видимо, у меня слишком чувствительные… губы.

Наш секс не всегда бывал агрессивным! Порой ему хотелось ласки. И он подолгу, нежно целовал меня. А иногда им овладевало первобытное, животное начало. И тогда он брал меня практически силой, причиняя боль, упиваясь моей беззащитностью.

До него я и представить не могла, что могу позволить кому-то делать с собой такое! Он будто открыл меня заново. Ощущение его безграничной власти дарило запредельное удовольствие. Словно подчиняя себе мое тело, он освобождал мой разум...

Было и ещё кое-что… Балансируя на грани боли и наслаждения, я позволяла себе забыть! Мне казалось, что с каждым новым ударом ремня, с каждой новой отметиной на коже, мне становится легче. Точно физическая боль подавляла боль душевную.

Анька набросилась на меня, как только за сестрой закрылась дверь.

—  Зачем ты обидел Нину?

—  Ей нравится, когда её обижают, —  усмехнулся я.

—  Артём, я не хочу, чтобы ваши с ней ссоры мешали нашей с ней дружбе!

—  Поищи себя другую подругу! —  фыркнул я и включил телевизор.

Анька ушла на кухню. Она всегда делала так, когда назревала ссора. Предпочитая избегать острых углов. Считая, что таким образом дает мне возможность подумать!

«Вот сейчас явится и будет извиняться, хотя ни в чем не виновата», —  вяло подумал я. Не прошло и пары минут, как жена нарисовалась в гостиной, присела на краешек дивана.

—  Тём, — она отобрала у меня пульт и щелкнула музыкальный канал.

Я лениво откинулся на спинку. Часто мне казалось, будто Анька боится. Но чего? Что я выгоню её из дома? Разведусь? А потому всячески пытается угодить! Она так сильно старалась быть хорошей женой, что иногда мне было… противно.

Как будто ешь пресную пищу, без соли, без специй. Вроде хорошо и полезно, но не вкусно! Хотелось добавить перца. Сыпануть от души! Накричать, увидеть её в ярости, разбить хотя бы одну тарелку в доме. Но, даже спустя три года совместной жизни все тарелки оставались целыми.

Я лениво наблюдал, как жена снимает мешковатую футболку, стягивает лосины. Очередной сеанс супружеской близости! На секунду перед глазами возникла картина – алые полосы на тонких запястьях...

В голове помутнело, адреналин заполнил вены и я, подхватив за бедро, с силой опрокинул Аньку на диван.

—  Ого! —  она задохнулась от неожиданности, —  А хочешь…

—  Я хочу сзади! — прорычал я. А руки, опережая слова, уже переворачивали ее упругое, сильное тело.

Я, утомленная, вытянулась по струнке рядом с ним.

— Не перестарался? — произнёс Сашка, указывая кивком на мою, всё ещё красную от ударов задницу. И, хотя кожа предательски горела, я отрицательно покачала головой.