Нина Грецких - Посторонние. Книга 1

«Глупо! Безумно глупо!», – ругала я себя, понимая, что осуществить такой план не удастся в любом случае. Хотя бы потому, что парень, даже, невзирая на хлипкое телосложение, значительно превосходит меня в силе. И, если кто из нас двоих и окажется прижатым к кровати с подушкой на голове, то это буду я…

Тем не менее, злость рвала меня на части! И, утратив надежду заснуть, я выбралась из своего укрытия. В доме было тихо и темно. Сквозь оконные проемы в коридоре пробивался лунный свет, точно подсказывая дорогу. Я легко сориентировалась в темноте, бесшумно спустилась вниз по ступенькам. «Что дальше? Плюнуть в его чашку? Но какую из них он выберет? Положить на стул кнопку? Но, на какой из них он сядет?»…

Месть должна была касаться чего-то исключительно личного, такого, что принадлежало только ему. Сумку с одеждой он забирал в свою комнату. Забирал рюкзак, зонтик и куртку. Оставались только… кроссовки.

«Ну, конечно!», – обрадовалась я. Спортивная обувка все также стояла в коридоре, сияя полосками.

Я присела на корточки: «Плюнуть? Нет! Этого мало!». В памяти тут же всплыла несчастная булочка… И то, с каким упоением он совершал свое злодеяние. Вряд ли его мучили угрызения совести. Сейчас он мирно спал в своей постели. И даже не подозревал, какой сюрприз его поджидает утром.

Я решительно взяла кроссовки и направилась в сторону гостевого туалета. На пороге застыла, прикидывая, как поступить: просто наполнить обувь до краев водой, или же…

В голове снова всплыли картины утреннего происшествия! Его лицо, насмешливое, ехидное. И фраза «приятного аппетита», произнесенная с таким высокомерным отвращением, точно перед ним была… прислуга. Так он обозвал меня, увидев здесь впервые?

Обозленная до крайности, я прицельным движением погрузила в унитаз сначала одну кроссовку, затем другую. Поставила подопытных в раковину, протерла подошвы тряпкой для обуви, и быстро вернула на место.

Теперь кроссовки, полные унитазной воды, стояли в прихожей. «Надо же», – удивлялась я, отмечая, что влага не просачивается наружу. Мне стало любопытно, успеет ли она испариться до утра. А даже если нет, какая разница?

Когда я поднималась в свою комнату, сердце колотилось как бешеное! И мне казалось, что его стук перебудит всех домочадцев. Только в теплых объятиях своей спальни я перевела дух. До утреннего подъема оставалось всего лишь четыре часа…

Учителя великодушно позволили мне отсидеться дома. Но общению с отчимом я предпочел компанию ровесников. К тому же, мое положение давало множество преимуществ. Меня почти не вызывали к доске, и каким-то чудесным образом в журнале возникали оценки, одна лучше другой. Оставалось только поддерживать образ скорбящего.

Я понимал, что никто не обязан горевать вместе со мной. Ведь жизнь продолжается, и у других людей все хорошо. Однако, как только кто-то из ребят пытался пробиться сквозь мою броню, я замыкался еще сильнее. «Так недолго стать изгоем!», – пугал я себя. Но ничего не мог поделать…

Их жалость просто бесила! Они веселились, смеялись, но, стоило мне появиться, как все смолкало. Веселье сходило на нет. Точно они стеснялись вести себя естественно в моем присутствии. Мне же просто хотелось, чтобы все было как раньше!

Я неохотно поднялся, вырубил ненавистный будильник, и поплёлся в ванную. Та оказалась запертой изнутри.

– Эй! – постучался я. В ответ тишина, и только шум воды, – Эй!! – я двинул запертую дверь.

– Занято, – послышался писклявый голосок.

«Вот дерьмо!», – выругался я про себя.

Прождав битых полчаса, я был на грани опоздания. Времени не оставалось даже на кофе. «Так вот она, ее месть за вчерашнее?» – я умылся, натянул какие-то шмотки, и кубарем скатился с лестницы. Мачеха хлопотала на кухне, отец уже стоял в дверях. А пигалица сидела во главе стола, с наслаждением отхлебывая из чашки дымящийся утренний напиток.

Я глупо отшутился в ответ на отцовские укоры, накинул куртку, сунул ногу в кроссовок…

И угодил в какую-то липкую, влажную жижу! Я вытащил ступню и осмотрел её. Носок был мокрым насквозь!

«Какого хрена?», – стиснув челюсти, я ощупал любимую обувку. Диагноз был окончательным: кроссовки промокли до нитки, точно их накануне искупали в луже.

– Ну, что ты возишься? – возмутился отец.

– Да… похоже, кроссовкам хана, – как можно спокойнее произнес я.

– Ну…, – батя растерянно повел руками, – обуй что-нибудь. Купим новые на выходных. Тоже мне, проблема!

Он ободряюще похлопал меня по плечу. Я с горечью поводил взглядом почившие кроссы:

– Да, точно! Давно хотел новые!

«Так вот она, реальная расплата?», – размышлял я, топая в сторону школы. Я так и не решился посмотреть на девчонку. Возможно, опасаясь того, что не смогу сдержаться, и придушу гадюку прямо на глазах изумленных родственников.

В то же время я понимал, что отныне моя жизнь обрела новый смысл. Внутри все горело, как будто тело накачали адреналином! В голове, сменяя одна другую, возникали мысли.

Мой план был предельно прост. Я собирался превратить жизнь девчонки в настоящий ад!

Наш дом стал походить на поле битвы, где за каждым поворотом тебя ждет «сюрприз». Мы почти не разговаривали, лишь изредка обмениваясь «комплиментами». В этой игре не было правил, лишь одно, которому мы оба негласно следовали. Ни один из нас не жаловался своему родителю! Возможно, жалея их неокрепшую психику, или же просто из страха навлечь на себя родительский гнев. Так что взрослые пребывали в счастливом неведении, полагая, что в доме царит мир и благодать.

Единственным спасительным оплотом стала спальня. Все, что за её пределами, было вражеской территорией. Ванная комната была общей на двоих. И полочки постепенно опустели, не осталось даже зубных щеток! Отныне каждый из нас, направляясь в ванну, таскал с собой весь набор принадлежностей, включая полотенце и даже туалетную бумагу.

Тому предшествовал ряд инцидентов: всего лишь пару замоченных в унитазе полотенец; опустошенный в раковину тюбик зубной пасты; расческа, измазанная хлоркой; и ежедневные прокладки, художественно прилепленные на стену.

– Маш, я больше так не могу! Он берет мои вещи! – ныла я в телефонную трубку.

– Ой, Нинка, – сочувственно вздыхала сестра на том конце провода, – Ну и ты бери.

– Я теперь все, абсолютно все ношу с собой. Иду в ванную, точно в бассик, с пакетом в руках. А знаешь еще что? Разуваюсь на пороге, потом мою обувь, и уношу ее с собой в спальню.

Вместо сочувствия Машка заржала.

– Тебе смешно! – с укоризной воскликнула я. – А мама вот считает, что у младшей дочери поехала крыша. Я недавно попросила поставить мне на двери замок. Настоящий, с ключом, понимаешь?

– Главное, чтобы у старшей крыша была на месте, – самодовольно протянула сестра.

– Приезжай почаще, а, Маш? – взмолилась я, понимая, что требую невозможного.

– Ой, детка! Лучше ты ко мне переезжай. Девчонки потеснятся, ты мелкая, под кровать поместишься, будешь у нас полы мыть за еду.

– Маш! – одернула я сестру. – Тебе бы только шутить!

– Ну, а если без шуток, – Машка вдруг посерьёзнела, – Ты его отрави! В самом деле, ну, сколько тебе впаяют по малолетству? Отсидишь и выйдешь, делов-то!

– Ты что! – возразила я, хотя эта мысль и в самом деле посещала меня. И не раз!

– Нинок, время пролетит незаметно, – этой фразой Машка завершала все наши разговоры. Я глубоко вздыхала:

– Только на это и надеюсь.

По правде говоря, спустя год мне наскучила эта игра. Все способы изгадить жизнь друг другу были испробованы. К тому же, мы оба стали слишком осторожными. Научились бесшумно ступать, прятаться и задерживать дыхание, меняться в лице по щелчку и упоённо врать родителям.

Девчонка и впрямь была крепким орешком! Я даже по-своему восхищался ею: ни одной слезинки, ни одной жалобы, только взгляд исподлобья, как у затравленного хомячка.

Она стойко терпела, когда я искромсал ножницами опрометчиво оставленный в прихожей вязаный шарф. Не обмолвилась и словом, когда вымазал в шоколаде ее любимую плюшевую собаку. Тупица и впрямь решила, что это вовсе не шоколад, и поначалу опасливо принюхивалась.

Она не звала на помощь, когда я налил суперклей на пол рядом с унитазом, и одна босая ступня оказалась намертво приклеенной. Не выдала себя, когда я умудрился, взамен контейнеру с бутербродами, сунуть в ее рюзак пакетик, доверху забитый использованной туалетной бумагой. Жаль только, что не удалось полюбоваться ее реакцией!

Однажды, сочтя последние два урока лишними в расписании, я оказался дома раньше обычного. И не я один…

Она хлопнула входной дверью, вбежала наверх и закрылась в ванной. Спустя пару минут я выглянул наружу. Увиденное меня встревожило! От ступеней, по всему коридору тянулись мелкие, но заметные на светлом паркете капельки крови. Кровью была перепачкана белая дверь, а также выключатель…

Я напрягся! Что это? Очередной розыгрыш? Или ей вправду нужна помощь, и прямо сейчас за дверью ванной она истекает кровью?

Я был прав, но лишь отчасти… Теперь в мусорном ведре общего санузла стали появляться недвусмысленные предметы женской гигиены. Недолго думая, я решил поздравить сестрицу со вступлением во взрослую жизнь! И, выудив из кучи грязного белья все ее вещички, перемазал их кетчупом. Самым смешным было наблюдать, как девчонка объясняется с матерью.

«Кровавая Мери», – так я отныне называл ее. Кетчуп оказался напичкан качественными красителями, и половину вещей пришлось выбросить.

Девчонка в долгу не осталась! И однажды, забыв кроссовки в прихожей, я с омерзением обнаружил внутри вместо стелек… использованные прокладки.

– В следующий раз я перепачкаю твои вещи. Но уже настоящей кровью. Теперь у меня её много! – пригрозила она.

Я огрызнулся в ответ, но отныне начал складировать свои грязные тряпки в спальне. На всякий случай…