Эдит Лэйтон - Постой, любимая

— Понятно. Как я понял, мистер Сент-Айвз, вы давно не были в Сент-Эджите?

— Да. Я приехал из Лондона.

Его ответ, казалось, успокоил графа. Он пожал плечами.

— Это ничего не меняет, — сказал он, вновь обретя бесстрастный вид. — А теперь, сэр, не будете ли вы так любезны удалиться? Я вынужден настаивать на этом. Вопрос с замужеством моей дочери решен. Ей повезло, и я не могу допустить, чтобы что-нибудь огорчило ее в такой ответственный момент. Как вы понимаете, я забочусь только о ее счастье.

Эймиас поклонился, скорчив обиженную гримасу. Затем горделиво выпрямился, старательно изображая джентльмена, оскорбленного в лучших чувствах.

— В таком случае, — произнес он надменно, — не вижу смысла задерживаться здесь. Видимо, я заблуждался относительно вашей дочери. Передайте ей мои наилучшие пожелания и долгой счастливой жизни.

Он повернулся и шагнул к двери, затем помедлил.

— Могу я хотя бы оставить ей записку?

— Если пожелаете, — отозвался граф. — В холле есть стол, можете расположиться там, я распоряжусь, чтобы вам принесли перо и бумагу. Но после этого я попросил бы вас уйти не откладывая. Всего хорошего, мистер Сент-Айвз.

Эймиас кивнул и вышел в холл. Подождав, пока лакей принесет ему лист бумаги и крохотную чернильницу, он склонился над столом и после некоторого размышления написал короткую записку. Затем перечитал ее, недовольно хмурясь, и вручил лакею.

— Передайте это графской дочери, мисс Эмбер. Вот дьявол, я хотел сказать, мисс Женевьеве, — раздельно произнес он, словно говорил с недоумком, подражая манере, с которой его светские знакомые разговаривали с иностранцами. После чего покинул негостеприимный дом отца Эмбер, ни на минуту не веря, что его записка попадет ей в руки.

На улице светило яркое солнце. Щурясь от его лучей, Эймиас постоял на широком крыльце в ожидании, пока приведут его лошадь. Затем вскочил в седло, тронул лошадь, однако, не проехав и нескольких шагов, недовольно нахмурился, натянул поводья и спрыгнул на землю.

— Эй, парень, — окликнул он юного конюха, — взгляни-ка на переднюю ногу моего коня. Бедняга проделал долгий путь и, похоже, повредил копыто.

— Comment? — спросил мальчик.

— Посмотри, не забился ли туда камень! — приказал Эймиас властным тоном, как сделал бы на его месте истинный джентльмен. — Неужели здесь никто не понимает человеческого языка? Приведи кого-нибудь, парень! Кого-нибудь, кто говорит по-английски. Anglais, понимаешь? Кого-нибудь, кто… parlez anglais, кажется, так это звучит по-французски!

Мальчик помедлил в нерешительности, затем помчался к конюшне, находившейся в стороне от главного здания. Эймиас взялся за поводья и, скорчив обеспокоенную гримасу, повел животное по широкой подъездной аллее, также по направлению к конюшне. Он то и дело останавливался, поднимал ногу лошади, хмурился и оглядывался по сторонам, словно нуждался в помощи.

Спустя пару минут из конюшни вышел старик в потрепанной шляпе.

— Месье? — сказал он. — Какие-нибудь проблемы?

— Да, — отозвался Эймиас. — Похоже, мой конь захромал. Он и без того едва тащился. В конюшнях на побережье так и норовят надуть англичан, которым понадобилась лошадь. Впрочем, чему удивляться? В этой стране половина лошадей послужила основным блюдом в меню. А те, что остались, видимо, не годятся даже на обед. Будь моя воля, я никогда бы не взял такую клячу, но выбирать не приходится. Ну, так что, посмотрите ногу этого бедняги?

— Ногу? — переспросил старик, слегка озадаченный потоком обрушившихся на него слов.

— Да, черт побери, — раздраженно бросил Эймиас. — Правую переднюю.

Старик нагнулся и прошелся ладонью по ноге лошади. Эймиас отступил на шаг и со скучающим видом огляделся. Но его взгляд заинтересованно блеснул, скользнув по окнам второго этажа.

— Я ничего не вижу, месье, — сказал старик.

— Смотрите лучше, — велел Эймиас. — Отведите ее в конюшню. Прокатитесь на ней, может, тогда увидите.

Старик коснулся полей шляпы и повел лошадь прочь. Эймиас лениво последовал за ним.

Стоя перед конюшней, он нетерпеливо постукивал рукояткой хлыста по своему бедру, пока юный конюх совершал круг по подъездной аллее, но его взгляд был устремлен не на лошадь, а на дом.

— Месье, — окликнул его старик из полумрака конюшни. Эймиас заглянул внутрь и увидел молоденькую горничную, которая стояла рядом со стариком, взволнованно глядя на Эймиаса.

Эймиас вошел в конюшню. Девушка присела.

— Мари говорит, что ей велели передать вам записку. Но об этом никто не должен знать.

— Я никому не скажу, — пообещал Эймиас. Девушка медлила, колеблясь.

— Клянусь честью, — сказал Эймиас, прижав руку груди.

Мари взглянула на старика, тот кивнул, и она вручила Эймиасу смятый клочок бумаги. Эймиас прочитал записку, его глаза опасно блеснули, а лицо приняло жесткое выражение.

— Так я и думал, — буркнул он себе под нос.

— Maintenant je comprends, — шепнула Мари старику, бросив взгляд на Эймиаса. — Pour un camarade si joli, j'essayerais de me jeter hors d'une fenetre aussi bien[7].

— Она говорит, что ее хозяйка будет рада, — поспешно сказал старик, когда Эймиас взглянул на него.

Эймиас улыбнулся девушке.

— Я рад, что ты не позволила своей хозяйке выброситься из окна. И благодарю за комплимент. Никто еще не называл меня красавчиком. Mersi du compliment, je le prisera, — перевел он, отвесив ей поклон. — Personne ne m'a avant jamais appele joli.

Девушка вспыхнула и присела.

Эймиас посерьезнел и повернулся к старику:

— Как я понимаю, вы не собираетесь выдавать эту девушку.

— Как я могу? Мари молода и глупа, но она моя единственная внучка. Печально, что ей приходится прислуживать в чужом доме. Но, по крайней мере, она жива. Это уже что-то. Когда-то у меня был титул и состояние. Я получил неплохое образование в отличие от этого бедного ребенка. Впрочем, это не принесло мне добра. Революция, — печально сказал он, — перевернула наши жизни, месье. Мы съели не только лошадей, но и собственное будущее. Нет, я никогда не предам ее.

Эймиас на мгновение задумался, затем кивнул.

— В таком случае, — сказал он, — у меня есть для вас предложение. — Это означало, что придется довериться незнакомым людям. Но Эймиас привык полагаться на собственное чутье, а оно его никогда не подводило. У такого типа, как граф, наверняка полно недоброжелателей, в том числе среди слуг.

— Пусть ваша внучка передаст своей хозяйке, чтобы та была готова в полночь. — Он посмотрел на Мари и указал головой в сторону дома. — C'est que la deuxieme fenetre, vers la gauche, ne c'est pas?

Девушка кивнула, глядя на него округлившимися глазами.

— Значит, второе окно слева, — повторил Эймиас себе под нос. — Отлично. Месье, — обратился он к старику, — вызовите свою внучку сегодня вечером под каким-нибудь важным предлогом. Тогда она не будет замешана в том, что может случиться, так же как и вы. — Он сунул руку в карман сюртука, достал бумажник и вытащил из него толстую пачку банкнот. — Едва ли это достаточная компенсация за услугу, которые вы окажете мне и молодой даме, заточенной в этом доме. Но поверьте, вы окажете не меньшую услугу своему хозяину. Потому что ему придется гораздо хуже, если я не смогу освободить ее с вашей помощью. А теперь позвольте поблагодарить вас и попрощаться. Adieu.

— Вы неплохо говорите по-французски, — заметил старик, торопливо засовывая деньги в карман.

— Я говорю на любом языке, если это необходимо, чтобы выжить, — отозвался Эймиас. — Вот почему я до сих пор жив.

— В таком случае вам не следует соваться в дом, — сказал старик. — Граф велел охранять все окна и двери, чтобы англичанка, которую он называет своей дочерью, не сбежала. Он, конечно, не делился с нами своими соображениями, но все слуги знают, что, хоть он и не питает к ней особой любви, у него на ее счет большие планы.

— У меня тоже, — заверил его Эймиас. — Не волнуйтесь, я знаю, что делаю. Просто держите язык за зубами, и все будет в порядке. И можете не сомневаться, — добавил он, сверкнув белозубой улыбкой, — я вас не выдам, что бы ни случилось.

Увидев, что мальчик, объезжавший его лошадь, повернул к конюшне, Эймиас поспешил наружу.

— Наконец-то! — воскликнул он. — Ну и в чем там дело?

— Ни в чем, — негромко произнес старик, выходя из конюшни вслед за ним. — Думаю, вы об этом знали, месье.

— Каждый может ошибиться, — усмехнулся Эймиас. — Ладно, мне пора. Надеюсь, я смогу вернуться, — тихо добавил он, — и спокойно уехать.

Старик пожал плечами.

— Мне платят за уход за лошадьми, месье, — сказал он. — И больше ни за что.

— Отлично, — сказал Эймиас.

Придирчиво осмотрев свою лошадь, он бросил пареньку несколько монет, забрался в седло и позволил лошади сделать несколько осторожных шагов. Затем удовлетворенно кивнул, помахал рукой и поскакал прочь.

Лакей, сидевший в парадном холле величественного дома графа Дюпре, мужественно боролся со сном. Но время было позднее, а скука невыносимой, и он то и дело клевал носом. Правда, каждый раз, когда его голова клонилась на грудь, он резко вскидывал ее и ошалело озирался. Затем, успокоившись, вновь устремлял слезящиеся глаза на широкую лестницу. Лампы, горевшие по обе стороны ступенек, не освещали ничего, чего бы он не видел мгновение назад, и спустя несколько минут его голова снова падала на грудь. Поэтому темная фигура, подкравшаяся сзади, не испытала особых угрызений совести, обрушив на эту голову чулок, наполненный песком.

Когда тело лакея, погрузившегося в более глубокое забытье, чем сон, обмякло, Эймиас великодушно пристроил его на стуле, чтобы он не валялся на холодном полу, пока не придет в себя. Тем не менее, он принял меры, чтобы лакей не мог сдвинуться с места или подать голос, когда очнется. Едва ли это было возможно с кляпом во рту и привязанными к стулу руками и ногами.