Сара Билстон - Постельный режим

Я взглянула на хорошенькое, пылающее, опрокинутое лицо и почувствовала себя последней мерзавкой. Что ж, надо уметь проигрывать.

— Отличная мысль, — нехотя согласилась я. — Куда лучше, чем эта нелепая пшеничная подушка. Что мама себе навоображала? Что я беременная мышка или кто? — Шутка, надо признать, не очень удачная.

Но лицо Элисон немедленно просветлело, и она с готовностью захихикала, донельзя довольная своей победой.

— Так-то лучше, Кью. — Она снисходительно похлопала меня по колену. — Гораздо лучше, дорогая.

Я натянуто усмехнулась и самую капельку, миллиметра на три, отодвинула колено.

Сейчас она спит в соседней комнате. А я ломаю голову — как выдержу сегодняшний вечер, не говоря обо всей следующей неделе. У меня уже никаких сил. Общение с Элисон вытягивает из человека все соки. А что до вечеринок — терпеть не могу устраивать вечеринки! Зачем я все это затеяла? Ненавижу, когда мне приходится отвечать за то, чтоб другим было весело.

Вечеринка вышла — это нечто! Куча обломов, и все разные. Вот первые три, какие приходят на ум, в произвольном порядке:

1. Паола абсолютно не заинтересовалась Фэй. Вместо этого она почувствовала непреодолимую симпатию к Элисон. Они сошлись на почве искусства, и расцепить их не было никакой возможности. Примерно в десять вечера, когда Элисон и Паола уже часа два самозабвенно обсуждали лауреатов прошлогодней премии Тернера[24], я заставила Тома подключить к беседе Фэй. Паола и Фэй пообщались минут семь, после чего Фэй почувствовала себя третьей лишней, забилась в угол, жалкая, одинокая, и, просидев там с четверть часа, исчезла не попрощавшись. А Паола и Элисон расстались с клятвам в вечной дружбе.

2. Брианна и Алексис так и не встретились, поскольку Брианна ушла за пять минут до его прихода. А ушла она, поскольку находиться в одной комнате с Марком было выше ее сил. Стоило тому войти с Ларой под руку, как Брианна побледнела, позеленела, минут десять проторчала в ванной и сбежала. В ванной остался легко узнаваемый запах рвоты, а у меня — такое чувство, словно я утопила целый выводок котят-беспризорников.

3. За завтраком Элисон, поблескивая глазами, заметила, что, похоже, еще не отошла от перелета. «Подумать только, Кью, ведь я с твоих слов вообразила, будто друзья у тебя… гм-м… испорченные, чуть ли не законченные распутники. А оказалось — на удивление благочестивая публика. Половина в рот не берет спиртного! Бог мой, как вспомню, сколько выдувают у нас на обедах приятели Грегори и что они потом вытворяют…»

Она права. Моя вечеринка оказалась безнадежно чинной и степенной. Не вышло из меня ни благородной хозяйки времен королевы Виктории, ни леди Оттолин Моррел[25]. Не могу похвастать тем, что свела экстравагантных меценатов и полубезумных от голода поэтов. Великих Слов никто не произнес, опиум отсутствовал, и сильно сомневаюсь, что, выйдя от меня прошлой ночью, хоть кто-то покончил собой. (Не знаю, происходило ли подобное на приемах у леди Оттолин Моррел, но вряд ли она так прославилась бы, если б ее гости только и делали, что невозмутимо хрупали соленым печеньицем да обменивались мнениями касательно собственных меморандумов по судебным делам.)

И наконец, самое ужасное: под утро мы с Томом здорово переругались. В полночь я с трудом сползла с тахты и со слипающимися глазами, придерживая живот, побрела в спальню, а двумя часами позже меня разбудило громкое, но невнятное (полный рот зубной пасты) исполнение «Моста над бурными водами»[26]. Перебор с «Лагавулином», подумала я, глядя, как Том торжественно опускает зубную щетку в корзину для грязного белья, а трусы — в мусорное ведро. Хоть вечер и прошел в самых строгих правилах, это не помешало моему перетрудившемуся муженьку уговорить три четверти бутылки скотча двойной очистки.

Немного погодя он ввалился в спальню и застыл, щурясь в темноте. Я приподнялась на локте и сурово покачала головой:

— Ты пьян!

Том захлопал глазами.

— А, вот ты где… да-а-рагая, — заговорил он с фальшивым английским акцентом, что делает всякий раз, как переберет в три раза больше разрешенного водителям за рулем. Потом скроил клоунскую гримасу и пьяно икнул: — Ну, чё, па-а-друга, п-рядок?

Мой муж пребывает в глубоком заблуждении. Ему представляется, что его английское произношение а) правильное и б) обворожительное. На самом деле оно раздражает до скрежета зубовного.

— Ей-богу, шел бы ты спать, — проворчала я, снова падая на подушку. — Устала чертовски… — И я демонстративно зевнула.

Пристыженно повесив голову, Том подошел, присел на край кровати и заглянул мне в лицо.

— Ты сердишься? Зачем сердишься? Не надо на м-ня… — Он выдохся и умолк, с трагической миной ероша свои кудри.

Я сжалилась, с тяжким вздохом подвинулась, освобождая ему место на кровати.

— Ладно уж. Не сержусь я, понял? Давай ложись и расскажи про вечеринку. С кем пообщался?

Он расплылся в радостной ухмылке, на карачках заполз под одеяло и прижался ко мне, как ложка к ложке.

— Вечеринка… нормалек вечеринка. Гости — класс. Марк в п-рядке. Лара… не знаю, Пэтти — ой, зануда… — Том снова умолк и засопел, мне даже показалось, что уснул, но вдруг: — А этот Алексис — идиот!

Я изумленно вытаращила глаза.

— Что?!

— Алексис, так? Ну, смазливый… блондинчик, челочка… Идиот, — мрачно повторил он. — Полный идиот!

— Почему?!

Том зарылся носом мне в шею. Его теплое дыхание пахло дымом и щекотало кожу.

— Ты была такая красивая, Кью. На тахте лежала — прям королева. Волосы… так блестят!.. М-м-м, и как пахнут… О чем я? A-а, да. Алексис. Рассказал мне про дом через дорогу, про раз… разбро… разборку. Или как там ее? Ну ты знаешь. Говорит, они хотят помешать. Дураки. Ничего не выйдет. Прям круглые дураки, честно, — проговорил он так, словно до него только сейчас начала доходить серьезность происходящего. — Старикам придется — фьють! — сматывать удочки. Большие деньги в игре. Ох большие! А фикш… фиксированная аренда — вчерашний день. Так ему и сказал. Ни черта, говорю, ты не понимаешь…

Я оцепенела, но Том ничего не заметил, — наоборот, широко зевнул и, уютно привалившись, облапил мою правую грудь.

— «Рэндолл», говорю ему, огроменная компания, связей у них! Юристов всяких!.. До черта. Безнадега, короче. — Он хмыкнул. — Я ему не сказал, но вообще-то мы занимаемся их сра… стра-а-ительными делами, а выселением — вроде «Смиит и Вестлон». На прошлой неделе Фил вводил меня в кус… в курс дел…

Его пальцы лениво кружили по моему соску. Я решительно их сбросила и села.

— Вы… что? Вы — что?

Он выпучил сонные глаза и промямлил тупо:

— А что — мы?

— Вы защищаете Рэндоллов? — прокурорским тоном осведомилась я, глядя на его мутное от выпивки и темноты лицо.

— Ага. П-тому как мы, типа, лучшая фирма по недвижимости в городе. А чё? В смысле, ну и что?

— А то, что Рэндоллы, к твоему сведению, форменные мерзавцы! Уж я-то знаю. Они хотят выгнать на улицу кучку стариков, которые прожили в этом доме лет… лет сорок! Фиксированная аренда, может, и вчерашний день, но эти несчастные лишатся своих домов, целая община распадется… Тебе смешно?

Том хихикал. Покатывался со смеху, точно я сморозила какую-то кошмарную, невероятную глупость.

— П-годи, птичка, не шуми. «Рэндоллы» — бизнес-с…мены. Хотят строить — и строят. Ты-то чё разобиделась? Тебе-то чё до этих стариков? Ты ж их знать не знаешь…

Меня душили возмущение и злость. Я было открыла рот, чтоб рассказать про миссис Г. и ее друзей и про общину, которая, конечно, развалится, если их рассуют по разным углам города… Открыла и снова закрыла. Отчего у меня душа болит за них? Оттого, что Рэндоллы не слишком-то чистоплотны в своем бизнесе? Оттого, что миссис Г. была добра ко мне и теперь я хочу ее отблагодарить? Или оттого, что мне ужасно жалко людей, не разбирающихся в тонкостях системы, в которую их угораздило попасть, не получивших образования и не обученных добиваться того, что им нужно?

Том, быстро трезвея, глазел на меня снизу вверх с таким изумлением, словно оказался в одной постели незнамо с кем.

— Это просто смешно, Кью! Фиксированная аренда свое отжила. Ты британка, потому, может, и не понимаешь… — Он потрепал меня по подбородку. — Ну давай, ложись. Не будь дурочкой. Обними меня…

Том — представитель Рэндоллов. Мой Том — представитель мерзавцев Рэндоллов. И после этого мне заниматься с ним любовью? Фу!

— Ополоумел? — Я в бешенстве отшвырнула его руку. — Кажется, я тебя совсем не знаю! (Через край хватила, конечно, но мне было все равно.) В последнее время ты только и думаешь, что о своей карьере, о своей фирме, о деньгах… А больше для тебя ничего не существует? (Я выбралась на твердую почву, и меня понесло…) Все, что тебя заботит, — это ты сам и твоя работа. «Ах, сделают они меня партнером или не сделают?..» Меня тошнит от этого, просто тошнит! Тебе наплевать на меня, на соседей, на ребенка, на всех, кроме себя самого. Черт бы тебя подрал, слышишь ты! Черт бы тебя подрал! И проваливай отсюда! Можешь спать хоть на полу, мне чихать! — Отпихнув его, я повернулась на другой бок.

Пауза длилась безумно долго. Я вслушивалась в тяжелое дыхание Тома у себя за спиной, а сама изо всех сил старалась дышать медленно и спокойно, притворяясь (совершенно неправдоподобно), что уже засыпаю. Наконец Том свистящим шепотом процедил: «Ясно». Матрац качнуло: он встал. Судя по звуку, вытащил с верхней полки шкафа простыни и коврик для занятий йогой и все кучей шваркнул на пол. Затем бесцеремонно выдернул у меня из-под спины одну подушку (я невольно ойкнула), бросил на коврик и улегся на узкое жесткое ложе. Мы молчали, глядя в сереющий потолок.