– Спасибо, Опал. – Гортензия слегка покраснела. – После собрания я со своей новой лучшей подругой иду на чаепитие.

– Да? – Опал изумленно подняла брови. – Очень хорошо. И где же оно будет?

– В саду за домом. Вчера на день рождения ей подарили чайный сервиз, – ответила Гортензия.

– Чудесно. Как идут дела с маленькой Мейв?

– Ничего, спасибо. – Гортензия уперлась взглядом в колени.

Остальные перестали шуметь, все внимание было приковано к Опал и Гортензии. Опал была не из тех, кто просит всех замолчать, чтобы начать собрание. Она всегда тихо начинала его без объявления, зная, что остальные вскоре прекратят разговоры и постепенно успокоятся. Она говорила, что людям просто нужно время и тогда они почти всё смогут решить сами.

Опал смотрела, как Гортензия теребит ленточку на платье.

– Гортензия, Мейв все еще тобой командует?

Гортензия кивнула с грустным видом:

– Она постоянно командует, говорит, что мне делать, а что нет, а когда ломает игрушки и другие вещи и родители начинают ее ругать, она все сваливает на меня.

Покачиваясь в кресле и не отрываясь от вязания, Оливия, самый немолодой наш лучший друг, громко выразила свое неодобрение.

– Ты же знаешь, почему Мейв так себя ведет, верно, Гортензия? – мягко спросила Опал.

Гортензия кивнула.

– Именно мое присутствие дает ей возможность покомандовать, и она копирует поведение своих родителей. Я понимаю, почему она так поступает и что это очень важно для нее, однако меня огорчает, что это повторяется изо дня в день.

Все согласно закивали. Все мы когда-то находились в положении Гортензии. Большинство детей любит командовать нами, как будто это их единственная возможность проявить себя, не рискуя нажить неприятности.

– Гортензия, ну ты же знаешь, что осталось совсем немного и она перестанет так себя вести, – ободряюще сказала Опал, и Гортензия кивнула, тряхнув кудряшками.

– Бобби! – Опал повернулась к сидевшему на скейтборде маленькому мальчику в повернутой козырьком назад кепке, который слушал разговор, перекатываясь взад и вперед. Услышав свое имя, он остановился. – Тебе следует прекратить играть с маленьким Энтони в компьютерные игры. Ты ведь знаешь, почему?

Мальчик с ангельским личиком кивнул и заговорил совсем не детским голосом, хотя и выглядел на шесть лет:

– Потому что Энтони всего три и он еще мал для гендерных игр. Ему нужно играть с универсальными игрушками, которыми он сам может управлять. Слишком большое количество других игрушек может задержать его развитие.

– А с чем, по-твоему, вам нужно играть? – спросила Опал.

– Мы будем играть… ну, в общем-то, с чем угодно: будем сами придумывать игры или использовать коробки, кастрюльки или рулончики от туалетной бумаги.

Его последние слова вызвали всеобщий смех. Рулончики от туалетной бумаги – мои самые любимые. Из них так много всего можно сделать.

– Отлично, Бобби. Просто помни об этом, когда Энтони снова попробует заставить тебя играть на компьютере. Как Томми… – Она умолкла, оглядывая комнату. – Кстати, а где Томми?

– Простите за опоздание, – раздался громкий голос у двери. Томми влетел в комнату, подергивая плечами и размахивая руками, как будто был лет на пятьдесят старше. Лицо чем-то вымазано, на коленях пятна от травы, а локти покрыты царапинами и засохшей грязью. Громко отдуваясь, он плюхнулся на набитую сушеными бобами подушку.

Опал засмеялась:

– Добро пожаловать, Томми. Ты был занят?

– Ага, – нахально ответил Томми. – Мы с Джонни были в парке, копали червей. – И он вытер мокрый нос рукой.

– Фу-у! – Гортензия с отвращением наморщила носик и подвинула свой стул ближе к Айвену.

– Да ладно тебе, принцесса. – Томми подмигнул Гортензии, кладя ноги на стоящий перед ним столик. На столике была газировка и шоколадное печенье.

Гортензия удивленно подняла брови и, отвернувшись от него, сосредоточила внимание на Опал.

– То есть Джон не изменился, – с интересом констатировала Опал.

– Ага, все еще видит меня, – ответил Томми, как будто это было какой-то победой. – Понимаешь, Опал, у него сейчас проблемы с хулиганами, и, поскольку они заставляют его держать все в секрете, он ничего не рассказывает родителям. – Томми грустно покачал головой. – Он боится, что они будут ругать его или вмешаются, а это еще хуже, к тому же ему стыдно, что он позволил втянуть себя в такие дела. В общем, типичные переживания в ситуации запугивания. – Он засунул в рот конфетку.

– Так, и что ты намереваешься делать? – озабоченно спросила Опал.

– К сожалению, еще до моего появления у Джона развилась хроническая робость. Он соглашался с несправедливыми требованиями тех, кого считал сильнее, потом сам постепенно принял позицию хулиганов, и теперь он уже почти один из них. Но я не позволил ему собой помыкать, – жестко сказал Томми. – Мы работаем над его осанкой, голосом и взглядом – сами знаете, все это сразу говорит о том, уязвим ты или нет. Я учу его бдительности по отношению к подозрительным личностям, и каждый день мы повторяем список их отличительных признаков. – Он откинулся на спинку и положил руки за голову. – Мы стремимся развить у него чувство справедливости.

– И копаете червей, – с улыбкой добавила Опал.

– Всегда найдется время для копания червей, не так ли, Айвен? – И Томми подмигнул мне.

– Джейми-Линн! – Опал повернулась к маленькой девочке в джинсах и грязных кроссовках. Ее волосы были коротко пострижены, она сидела верхом на футбольном мяче. – Как поживает Саманта? Надеюсь, вы больше не перекапываете цветник ее матери?

Джейми-Линн была сорванцом, и у ее друзей постоянно случались из-за нее неприятности, Гортензия же в основном ходила на чаепития в красивых платьях и играла с Барби и другими игрушками для девочек. Джейми-Линн открыла рот и стала что-то говорить на неизвестном языке.

Опал подняла брови:

– Как я вижу, вы с Самантой по-прежнему общаетесь на своем собственном языке?

Джейми-Линн кивнула.

– Хорошо, но будь осторожна. Не стоит это затягивать.

– Не волнуйся. Саманта уже учится складывать слова в предложения, у нее развивается память, так что я не собираюсь дальше его использовать, – сказала Джейми-Линн, перейдя на нормальный язык, и добавила печальным голосом: – Сегодня утром Саманта меня не увидела, когда проснулась. Но во время обеда увидела снова.

Всем стало жаль Джейми-Линн, и мы выразили ей сочувствие, потому что все знали, каково это. Это было начало конца.

– Оливия, как дела у миссис Кромвелл? – Голос Опал зазвучал нежнее.

Оливия перестала вязать и качаться на кресле и грустно помотала головой:

– Ей недолго осталось. Вчера ночью у нас был чудесный разговор о том, как семьдесят лет назад они с семьей на целый день поехали на пляж Сэндимаунт. Это привело ее в отличное настроение. Но сегодня утром, как только она рассказала своим родственникам, что говорила со мной, они все тут же ушли. Они думают, она имеет в виду свою двоюродную бабушку Оливию, которая умерла сорок лет назад, и убеждены, что она сходит с ума. Как бы то ни было, я останусь с ней до конца. Как я уже сказала, ей недолго осталось, а за последний месяц родственники навестили ее всего два раза. Ей не на кого опереться.

Оливия всегда заводила себе друзей в больницах, хосписах и домах для престарелых. С теми, кто не мог заснуть, она предавалась воспоминаниям, чтобы скоротать время, и вообще отлично справлялась.

– Спасибо, Оливия. – Опал улыбнулась и повернулась ко мне: – Итак, Айвен, как дела на улице Фуксий? Что у тебя за срочная проблема? Кажется, у Люка все в порядке?

Я поудобнее уселся на подушке:

– Да, с ним все нормально. Надо еще кое над чем поработать, например над тем, как он относится к ситуации в своей семье, но ничего экстраординарного.

– Хорошо. – Опал выглядела довольной.

– Дело не в этом. – Я обвел глазами всех сидящих в комнате. – Его тете, которая усыновила его, тридцать четыре года, и иногда она чувствует мое присутствие.

Все открыли рты и в ужасе посмотрели друг на друга. Я знал, что они отреагируют именно так.

– Но и это еще не все, – продолжил я, стараясь не получать слишком большое удовольствие от их реакции, потому что, в конце концов, это была моя проблема. – Мама Люка, которой двадцать два года, пришла сегодня к Элизабет на работу, увидела меня и даже заговорила со мной!

Все снова открыли рты – все, кроме Опал, глаза которой понимающе блеснули мне в ответ. И у меня отлегло от сердца, я понял: Опал знает, в чем дело. Она всегда все знает и поможет мне выйти из тупика.

– Где находился Люк, когда ты был на работе у Элизабет? – спросила Опал. Уголки ее губ загибались в улыбку.

– На ферме у своего деда, – объяснил я. – Элизабет не дала мне вылезти из машины и пойти с ним, она боялась, что ее отец разозлится, услышав, что у Люка есть друг, которого нельзя увидеть. – Я сделал паузу, чтобы перевести дух.

– А почему ты не пошел к Люку пешком, когда оказался на работе Элизабет? – спросил Томми, развалившись на подушке.

Глаза Опал снова блеснули. Что это с ней?

– Потому что, – ответил я.

– Ну так почему? – спросила Гортензия.

«Вот ее тут только не хватало», – подумал я.

– Ферма далеко от офиса? – спросил Бобби.

Почему они задают мне эти вопросы? Какое это имеет отношение к тому, что взрослые люди видели и чувствовали меня?

– Две минуты на машине, но двадцать минут пешком, – смущенно объяснил я. – Почему вы спрашиваете?

– Айвен, – Оливия засмеялась, – ну что ты! Ты прекрасно знаешь, что если вы с другом разлучились, ты обязан его найти. Двадцать минут пешком – ничто по сравнению с тем, что ты сделал, чтобы добраться до своего предыдущего друга. – И она опять засмеялась.

– Да что с вами? – Я беспомощно всплеснул руками. – Я пытался выяснить, сможет ли Элизабет меня увидеть. И, вы знаете, я был сбит с толку. Такого раньше никогда не случалось.