Сесилия Ахерн - Посмотри на меня

У Айвена загорелись глаза. Раскрашивание было его самым любимым занятием. Он поднялся с кресла и встал у нее за спиной посмотреть, что она делает и удается ли ей не вылезать за края. Элизабет оказалась левшой. Он склонился над ее плечом и, чтобы удержать равновесие, оперся рукой на стол рядом с ней. Расстояние было совсем небольшим, и он ощущал исходивший от ее волос запах кокоса. Он глубоко вздохнул и почувствовал, как ее волосы защекотали ему нос.

Элизабет на мгновение прекратила раскрашивать, закрыла глаза, откинула голову назад, расправила плечи и нежно улыбнулась самой себе. Айвен сделал то же самое и, почувствовав, как щекой прикоснулся к ее лицу, весь задрожал. Ощущение было какое-то странное, но приятно странное. Похожее на то, которое он испытывал, когда его кто-нибудь крепко обнимал, а обниматься он любил больше всего. У него слегка закружилась голова, но не так, как после катания на кресле. Гораздо приятнее. Он еще несколько минут наслаждался этим ощущением, пока, наконец, в один и тот же момент они оба не открыли глаза и не посмотрели на эскиз. Ее рука потянулась к коричневому карандашу как бы в сомнении, брать его или нет.

Айвен тихо застонал.

– Элизабет, не надо больше коричневого. Давай же, выбери какой-нибудь яркий цвет, например вот этот салатовый, – прошептал он ей в ухо, прекрасно понимая, что она его не слышит.

Ее пальцы застыли над карандашом, словно их удержала какая-то магнетическая сила. Она медленно перенесла руку от шоколадно-коричневого карандаша к салатовому и, чуть заметно улыбнувшись, словно удивляясь собственному выбору, осторожно взяла карандаш, как будто делала это впервые в жизни. Она начала медленно заштриховывать разбросанные по кровати подушки и кисти на перевязях штор, потом перешла к предметам покрупнее, таким, как покрывало в ногах кровати, и, наконец, к кушетке, стоявшей в углу комнаты.

– Так гораздо лучше, – прошептал Айвен, испытывая чувство гордости.

Элизабет улыбнулась, закрыла глаза и стала глубоко и медленно дышать.

Внезапно раздался стук в дверь.

– Можно войти? – пропела Поппи.

Ресницы Элизабет взметнулись, и она выронила преступно яркий карандаш, как будто он был каким-то опасным оружием.

– Да! – крикнула она и, откидываясь в кресле, слегка задела плечом Айвена. Элизабет посмотрела вокруг, недоуменно тронула рукой плечо и обернулась навстречу Поппи, влетевшей в комнату с сияющим видом.

– Ура, Бекка сказала, что люди из любовной гостиницы готовы встретиться с тобой еще раз. – Слова сливались друг с другом, как будто она пела песню.

Айвен присел на подоконник рядом со столом Элизабет и вытянул ноги. Они с ней одновременно сложили руки на груди. Айвен улыбнулся.

– Поппи, пожалуйста, не называй это любовной гостиницей. – Элизабет устало потерла глаза. Айвен огорчился – к ней вернулся голос йынчукса.

– Ну, хорошо, просто гостиница. – Поппи с нажимом произнесла последнее слово. – У меня есть кое-какие идеи. Я представляю себе наполненные водой матрацы в форме сердец, горячие ванны и стоящие на прикроватных тумбочках бокалы с шампанским. – Она понизила голос до восторженного шепота. – Я представляю, как романтизм переплетается с ар-деко, стиль Каспара Давида Фридриха – со стилем Жана Дюнана. Буйство насыщенных оттенков красного и бордового, так что вы чувствуете себя как в сладостно-бархатистом чреве матери. Повсюду свечи. Смесь французского будуара с…

– …Лас-Вегасом, – сухо закончила Элизабет.

Поппи вышла из транса, на лице у нее застыло разочарованное выражение.

– Поппи, – вздохнула Элизабет, – мы уже говорили об этом. Мне действительно кажется, что в данном случае надо следовать общей концепции.

– Ох! – Она отшатнулась, как будто получила удар под дых. – Но общая концепция такая скучная!

– Вот-вот, совершенно верно! – Айвен поднялся и зааплодировал. – Йынчукс! – громко крикнул он Элизабет в ухо.

Она вздрогнула и помассировала ухо.

– Поппи, мне жаль, что ты так к этому относишься, но, к сожалению, ты находишь скучной ту самую уютную, комфортную и спокойную обстановку, которую люди предпочитают создавать, оформляя свое жилье. Им не хочется после тяжелого рабочего дня возвращаться домой, где на каждом шагу их подстерегают бьющие по нервам художественные эффекты и все пестрит яркими оттенками, от которых болит голова. Постоянно работая в атмосфере стресса, люди хотят, чтобы дома их ждал покой и уют. – Эту заготовленную речь она произносила перед всеми клиентами. – И потом, Поппи, это гостиница. Мы должны соответствовать вкусам большинства, а не только тех немногих, очень немногих, кому хотелось бы пожить в бархатном чреве, – добавила она с невозмутимым выражением лица.

– Ну, я не знаю людей, которые хотя бы раз в жизни не побывали в бархатном чреве. А ты знаешь таких? Мне кажется, их просто нет, по крайней мере на этой планете, – не сдавалась Поппи. – Это может вызвать у людей какие-нибудь приятные успокаивающие воспоминания.

Элизабет посмотрела на нее с отвращением.

– Элизабет, – Поппи со стоном произнесла ее имя и картинно упала в стоящее перед ней кресло, – должна же ты мне позволить хоть как-то проявить себя. Я чувствую себя тут такой скованной, моим творческим замыслам не дают воплотиться и… Ого, это мило, – прощебетала она, наклоняясь вперед, чтобы получше рассмотреть лежащий перед Элизабет листок. – Шоколадный и салатовый потрясающе смотрятся вместе. Но что навело тебя на это сочетание?

Айвен вновь подошел к Элизабет и присел рядом, изучая ее лицо. Элизабет не отводила глаз от эскиза, как будто видела его впервые. Она нахмурилась, но затем смягчилась.

– Честно говоря, даже не знаю. Просто… – Она крепко зажмурилась, глубоко вздохнула и воскресила в памяти возникшее у нее в тот момент ощущение. – Просто это… как-то неожиданно возникло у меня в голове.

Поппи улыбнулась и возбужденно закивала:

– Вот видишь, теперь ты знаешь, как это происходит у меня. Я не могу сдерживать в себе творческий поиск. Я отлично понимаю, что ты имеешь в виду. Это совершенно естественный инстинктивный порыв. – Глаза ее засияли, а голос понизился до шепота. – Как любовь.

– Вот-вот, совершенно верно, – повторил Айвен, наблюдая за Элизабет. Он сейчас находился так близко, что кончик его носа почти касался ее щеки, однако он произнес это очень тихо, чуть потревожив дыханием волоски возле ее уха.

– Поппи, ты меня звала? – спросила Элизабет из-за груды образцов коврового покрытия, наваленной у нее на столе.

– И сейчас тоже не звала, – раздался недовольный голос. – Пожалуйста, не отвлекай меня, я собираюсь заказать две тысячи банок с краской цвета магнолии для наших следующих проектов. Можно с тем же успехом собраться и распланировать все на двадцать лет вперед, – пробормотала она, а затем проворчала достаточно громко, чтобы Элизабет ее услышала: – Ведь мы же не собираемся в ближайшем будущем менять концепцию.

– Ну ладно, хорошо, – улыбнулась Элизабет, уступая. – Можешь заказать и какой-нибудь другой цвет.

От возбуждения Поппи чуть не свалилась с кресла.

– Закажи еще несколько сотен банок бежевой краски. Цвет называется «Ячмень».

– Ха-ха-ха, – сухо отозвалась Поппи.

Айвен в изумлении посмотрел на Элизабет.

– Элизабет, Элизабет, – пропел он. – Ты что, пошутила? Уверен, что да. – Он смотрел прямо на нее, облокотившись на стол. Выбившиеся у нее из прически пряди всколыхнулись от его дыхания.

Элизабет замерла, с подозрением посмотрела по сторонам и вернулась к работе.

– Видите, как она ко мне относится? – произнес Айвен трагическим голосом, поднося театральным жестом руку ко лбу и делая вид, что падает в обморок на черную кожаную кушетку в углу. – Как будто меня здесь вообще нет! – Подняв ноги, он уставился в потолок. – Забудем о кабинете директора, это похоже на кабинет психиатра. – Изучая трещины на потолке, он подпустил американского акцента. – Видите ли, док, все началось с того, что Элизабет продолжала меня не замечать, – сказал он на всю комнату. – Это заставило меня почувствовать себя таким нелюбимым, таким одиноким, таким безумно, безумно одиноким. Как будто меня не существует. Как будто я ничто, – нагнетал он. – Моя жизнь – сущий ад. – Он сделал вид, что плачет. – И в этом виновата Элизабет. – Он остановился и какое-то время смотрел, как она подбирает ковровое покрытие по образцам. Когда он заговорил снова, его голос уже был нормальным, и он нежно сказал: – Это она виновата в том, что не может меня видеть, она просто боится поверить. Не так ли, а, Элизабет?

– Что? – снова воскликнула Элизабет.

– Что «что»? – раздраженно закричала в ответ Поппи. – Я ничего не говорила!

– Ты же меня позвала!

– Нет, не звала. Тебе опять мерещатся какие-то голоса, и, пожалуйста, перестать напевать эту чертову песню! – взвизгнула Поппи.

– Какую песню? – нахмурилась Элизабет.

– Которую ты напеваешь все утро. Она сводит меня с ума.

– Премного благодарен, – заявил Айвен, вставая и отвешивая театральный поклон, перед тем как снова упасть на кушетку. – Эту песню сочинил я. Эндрю Ллойд Вебер, можешь мне завидовать.

Элизабет погрузилась в работу и снова стала напевать, но сразу же осеклась.

– Знаешь, Поппи, – прокричал Айвен в другую комнату. – Мне кажется, Элизабет меня слышит. – Он сложил руки на груди и пошевелил большими пальцами. – Мне кажется, она меня хорошо слышит. Не так ли, Элизабет?

– Господи боже мой! – Элизабет уронила образцы на стол. – Бекка, это ты меня зовешь?

– Нет. – Голос Бекки был едва слышен.

Элизабет покраснела, смущенная тем, что выставляет себя дурой перед подчиненными. Пытаясь исправить положение, она строго попросила:

– Бекка, ты можешь принести мне кофе от Джо?

– Да, кстати, – пропел Айвен, получая большое удовольствие от ситуации. – Не забудь сказать, чтобы она отнесла назад одну из этих чашек. Джо будет доволен.