Клеопатра вернулась из Рима, словно побитая собака, на нее было больно смотреть, многие противники царицы воспрянули духом, надеясь, что уж такую победить будет нетрудно. Вот тут царица и показала себя! Протарх не сомневался, что повзрослела она именно тогда – по пути из Рима в Александрию. Уплывала самоуверенная девчонка, вернулась умная женщина. Пока она еще не стала мудрой, на это нужно время, но советник знал, что Клеопатра непременно станет мудрой. Только бы до этого времени не натворила дел.

В Риме у нее была мечта вместе с Цезарем покорить весь мир. Вместе они смогли бы, но беда в том, что Цезарь едва ли желал этого же. Нет, он хотел покорить мир, используя в том числе мощь египетской армии, но вряд ли намеревался делать это вместе с египетской царицей. Был очарован ею? Да. Любил? Наверное. Но равной себе в качестве правительницы не признавал. Не потому, что считал глупой или недостойной, скорее загвоздка в другом – умудренный годами и опытом Цезарь лучше Клеопатры знал, что власть не терпит дележа, даже неравного. Или все, или ничего. Клеопатра тоже хотела все и в результате не получила ничего.

Протарх уважал царицу за то, что она сумела не пасть духом совсем, взялась за ум и занялась делами собственной страны. Одна беда – как и другие Птолемеи до нее, Клеопатра не знала Египта за пределами Александрии. Она плавала по Нилу, освящала его разлив, посещала священного быка Аписа, подолгу беседовала со жрецом Птаха в Мемфисе Пшерени-Птахом, ходила в египетские храмы… но все равно оставалась гречанкой на троне Кемета. Может, потому она старалась заручиться поддержкой Александрии, добавляя ее жителям льготы.

Александрия не Египет, в этом городе, нарочно созданном Великим Александром для власти, жила такая смесь разных народов, что иногда диву давались даже видевшие виды купцы. В Александрии можно услышать речь со всех концов земли, город много богаче и лучше организован, чем великий Рим, одна беда – за ним нет единой страны. Александрия сама по себе, остальная страна сама. Почему Пшерени-Птах не объяснил этого царице? Или объяснял, но та не хочет понять?

Подумав об этом, Протарх решил, что ему самому надо поговорить с мудрым жрецом, прежде чем тот пойдет к Клеопатре. Советник даже себе не признавался, чего же боится больше всего. А боялся он, что строптивая царица ввяжется в борьбу за власть над Римом даже без Цезаря. Это будет гибельно для Египта. И для самой Клеопатры тоже. Пшерени-Птах должен это понимать, с ним обязательно надо поговорить откровенно.

Клеопатра из тех женщин, что творят историю, такие способны на поступки, о которых остальные не могут и помыслить. Но как изменилась царица с того времени, как римлянин помог ей уничтожить Птолемея ХIII и взять власть в свои руки! Протарх ничуть не сомневался, что настоящий Птолемей XIII действительно утонул в водах Нила, Хапи, как называли его египтяне. Он знал, о чем говорила царица, упоминая кожу на копчике Арсинои, там у настоящей царевны должна быть крошечная татуировка скарабея, знал он и об одной намеренной ошибке, которую допускали жрецы, делая такую татуировку наследникам престола – у царского жука была одна лишняя лапка. Однажды он спросил Пшерени-Птаха, не могут ли подменить в Риме царицу, ведь внешне одинаковых людей немало. Тот покачал головой:

– Нет. Даже если мне привезут мумию, я всегда буду знать, действительно ли это мумия царицы.

– Но скарабея можно вытатуировать…

– У этих Птолемеев жук особенный. Я сам делал знаки новорожденным детям.


Царица в это время размышляла о Протархе. Глава ее правительства умен и порядочен, Клеопатра вполне могла на него положиться. Конечно, она замечала взгляды советника и прекрасно понимала их значение, но ей очень не хотелось низводить Протарха до уровня любовника, это означало бы, что нужно удалить его от дел, а в качестве министра грек был куда нужнее, чем в качестве партнера для удовольствия. Выйти за него замуж царица не могла, да и не желала. Нет, муж должен быть царского рода.

Клеопатра усмехнулась: Протарх решил посоветовать ей взять в мужья самозванца, чтобы избежать проблем. Неужели он не понимает, что проблемы только начнутся? Понимает, грек умен, он все понимает, просто жалеет одинокую женщину. Царица действительно одинока, но это не повод, чтобы отступать перед противниками. Клеопатра ничуть не сомневалась, что за самозванцем стоят куда более сильные противники. Кто?

Из Рима приходили вести совсем не в ее пользу. Там снова триумвират, но фактически шла борьба между двумя – Октавианом, которого Цезарь назвал своим наследником, и Марком Антонием, который таковым был для большей части армии. Загадка, почему Марк Антоний сразу же не употребил всю свою власть и не уничтожил мальчишку, пока тот не добрался до Рима. Антоний солдафон, для него все эти хитрости неприятны, он предпочитает прямую борьбу, и лучше с мечом в руке, а противостояние с сенаторами не для него. Его только и хватило на уничтожение Цицерона, Клеопатра подозревала, что и это скорее дело рук Фульвии, чем самого Антония.

Триумвиры поделили империю, конечно, не поровну, а в соответствии с собственными силами и устремлениями. Октавиан получил Рим и западную часть, Марку Антонию досталась более богатая восточная, где он чувствовал себя уверенно, а Лепиду – провинция Африка. Пока в Риме шла борьба за власть и территории, Клеопатра чувствовала себя вполне спокойно, даже делая вид, что помогает противникам триумвирата, но теперь там успокоились, и то, что именно сейчас вдруг появился самозванец и сбежала Арсиноя, свидетельствовало о связи этих событий.

Что предпримет против Египта и его царицы Марк Антоний? Клеопатра вспомнила военачальника. Рослый, сильный, красивый, он не слишком умен, вернее не слишком искушен в хитростях политики, и слишком прямодушен, чтобы править Римом, потому и согласился на Восточные провинции. Антоний признал Цезариона сыном Цезаря, к тому же Марк обижен на Цезаря за то, что тот не упомянул его в завещании, и на Октавиана, которому досталось все, это означало, что с Антонием можно попытаться договориться.

Царица вспомнила о приезде Пшерени-Птаха. Жрец крайне редко покидал Мемфис, если он плывет, значит, что-то случилось, либо наставник что-то узнал и даже не доверяет папирусу, спешит сообщить сам. Это серьезно…


Царица очнулась от своих раздумий, хлопнула в ладоши, призывая служанок, чтобы помогли переодеться. Принимать верховного жреца храма Птаха в Мемфисе (а Клеопатра не сомневалась, что Пшерени-Птах прибыл именно к ней) негоже в домашнем облачении, но и слишком парадным наряд не должен быть тоже, Пшерени наставник и друг.

Жрец действительно торопился во дворец на мысе Лохиас, далеко выдававшемся в море, но он задержался, чтобы побеседовать с Протархом, важно было выяснить заранее настроение и замыслы царицы.


Советник встретил жреца в Алебастровом зале – огромном помещении без окон, освещаемом обычно несколькими десятками масляных ламп, стоявших на высоких мраморных подставках-канделябрах. Все они зажигались только в присутствии на троне царицы. Сейчас трон пустовал, потому лампы горели через одну. Все равно в зале светло, огонь отражался в богатой позолотой отделке, дробился, множился, конечно, не как снаружи дворца, где солнце ослепляло глаза.

Но Пшерени-Птаху не нужно яркое освещение, он бывал в этом зале, видел многочисленные алебастровые палетки с письменами и сценами из жизни богов и героев, потолок, тоже расписанный парящими в небесной вышине священными птицами, колонны из черного мрамора, мозаичный пол с весьма фривольными сценами объятий Эроса и Психеи. Пшерени очень любил и ценил жизнь во всех ее проявлениях, даже в эпитафии его обожаемой супруги Та-Имхотеп, умершей год назад, было выбито:

«Ешь, пей, упивайся вином, наслаждайся любовью! Проводи свои дни в веселье! Днем и ночью следуй зову своего сердца. Не допускай, чтобы забота овладела тобой…»

Несомненно, эпитафия была выбита с ведома самого жреца. Протарх не был вполне согласен с этими словами, но признавал, что любовь к жизни и умение радоваться всем ее проявлениям весьма достойны поощрения. Грека поражала способность египетских жрецов сочетать, казалось бы, несочетаемое. Они были весьма строги, даже аскетичны внешне и при этом легко предавались радостям любви и жизни. Огромные богатства и скромность, гаремы и воздержание, роскошные пиры и способность не есть целыми неделями…

Пшерени не исключение, скорее напротив – пример для остальных. Он стал верховным жрецом храма Птаха в Мемфисе, по сути, главного храма Египта, по воле отца Клеопатры в четырнадцать лет, не будучи даже просто жрецом этого храма. Удивителен и выбор самого Птолемея, и то, что никто не воспротивился. Взрослые, умудренные жизнью и опытом жрецы спокойно приняли мальчика в качестве главы своего храма. В ответ Пшерени-Птах возложил на голову Птолемея царственный урей фараонов Египта, это не было простым знаком благодарности, отец Клеопатры имел право на знаки царской власти, а почему Птолемею захотелось, чтобы церемонию провел юный Пшерени, не знал никто, даже сам новый жрец. Это осталось тайной.

Теперь Пшерени было 49 лет, год назад умерла его обожаемая супруга Та-Имхотеп, за годы замужества подарившая трех дочерей и только после долгих молитв и богатого украшения храма в Анехтауи, о чем попросил жреца во сне сам бог Имхотеп, сын Птаха, родила долгожданного сына. Мальчика назвали Имхотепом, а прозвище дали Петубаст. Несмотря на то что он был еще совсем юн, уже отличался недетской мудростью, и ни у кого не вызывало сомнений, что следующим жрецом Птаха станет именно сын Пшерени.

Пшерени ответил на приветствия Протарха и согласно кивнул на предложение поговорить на террасе. Ладья бога Солнца спешила завершить свой путь по небу, золотой диск уверенно уходил на запад, жара чуть спала, к тому же с моря тянул приятный ветерок, чуть шевеливший ветви деревьев и листики на кустах. У Клеопатры роскошный сад, царица очень любила его и всячески поощряла работу садовников. Сотни рабов занимались поливом и уходом за растениями, следили за чистотой и надлежащим состоянием многочисленных дорожек, скамей, фонтанов…