Как только приготовили снасти, Клеопатра громко объявила:

– Сегодня ловить будешь только ты, Марк Антоний!

Тот согласно кивнул.

А дальше произошло нечто невозможное. Стоило Антонию забросить удочку, как ее что-то потянуло вниз. Видно, попалась крупная рыбина… Добычу с трудом вытащили на борт и… несколько мгновений стояла изумленная тишина, а потом грянул хохот, потому что рыба оказалась соленой!

Вокруг были только близкие друзья, с которыми и посмеяться не грех, Марк сокрушенно крутил головой:

– Перехитрила.

– Оставь рыбалку нам, недостойным. Твой удел более крупная рыба, Антоний, – города и страны.

Клеопатра давала понять Марку Антонию, что пора перестать заниматься ерундой, поход на Парфию не ждет.

Когда возвращались обратно, он тихо спросил у Клеопатры:

– Как ты догадалась?

– Марк, в этом месте никакая рыба, кроме соленой, не водится…


Марк Антоний не желал заниматься ничем, кроме развлечений. А чем, собственно, он еще мог заниматься? Посетил Музеум, восхитился рядами свитков папирусов, разумности закона, по которому любое судно, зашедшее в порт Александрии, было обязано показать чиновникам все книги, имеющиеся на борту. Конечно, чаще всего не имелось никаких, но иногда попадались, такие либо выкупались, либо с них спешно снимались копии для библиотеки Музеума.

Многие купцы, помня о страсти царицы и ее чиновников к книгам, и сами часто привозили рукописи отовсюду. Библиотека Музеума пополнялась и пополнялась. Клеопатра помнила, как была обижена на Цезаря, когда по вине его легионеров в порту сгорели два корабля, на которых были книги для библиотеки.

Марку Антонию понравилось, почитал, посмотрел, но быстро надоело, он вовсе не был книжным червем, больше тянуло к простым развлечениям или еще лучше к оргиям или походам. Ходить в походы некуда, а оргии все равно надоели. Изысканные блюда, изысканные украшения, изысканные беседы… Наступил момент, когда душа консула попросила чего-нибудь попроще.

И Марк Антоний начал… посещать кабаки! Сначала Клеопатра была в ужасе, чего ему не хватает, ведь она сама старательно разговаривала с самим Марком и с его людьми на привычном и доступном им языке, иногда даже употребляя нецензурные слова. На все увещевания Антоний, чувствовавший себя куда уверенней среди портовых шлюх и солдат, отвечал:

– Ты ничего не понимаешь, женщина!

Это было ново и неприятно, но запретить-то невозможно, тогда Клеопатра решила применить другое средство:

– Я буду ходить с тобой!

– Куда?!

– В кабаки. Почему тебе можно, а мне нет?

Но Марка Антония так просто не возьмешь, глаза задорно заблестели:

– Пойдем!

Сколько она испытала потрясений… Конечно, это была не изнанка жизни, но нечто близкое к ней. Первое время потрясение Клеопатры даже перевесило все остальные эмоции. Когда ее попытались «снять» на ночь, причем за весьма невысокую плату, потому что не слишком привлекательна, только вмешательство Антония и его приятелей спасло царицу от обыкновенного изнасилования.

Вернувшись домой изрядно потрепанной и даже с синяками, она приняла своеобразное решение:

– Марк, нам нужно образовать свой кружок, из таких, как мы сами. И везде ходить вместе, вместе развлекаться, вместе посещать злачные места.

Если честно, то Марк Антоний предпочел бы все делать без царицы, но куда от нее в Александрии денешься, все же она хозяйка…

А кружок образовался. Это общество двенадцати назвали «Непревзойденными гуляками», самому Антонию присвоили звание «Непревзойденнейшего».

Протарх и Аполлодор хватались за голову, врач Олимпа умолял не подвергать свои жизнь и здоровье опасности, Хармиона каждый день плакала, а Клеопатра продолжала кутить и дебоширить с Марком Антонием. «Непревзойденные гуляки» стали в Александрии символом дури и безделья.

Первой пришла в себя Клеопатра. Однажды ее крепко обозвали в таверне, высказав все, что думают о вот таких египетских шлюхах, которые подстилаются под римских солдат. Конечно, она могла бы приказать уничтожить и говорившего, и таверну, и весь район, но, обернувшись в поисках своего напарника, вдруг увидела всю их развеселую компанию со стороны и пришла в ужас. Если она такова же, то неудивительно, что люди принимают ее за шлюху. И это царица Египта, наследница Птолемеев и славы Великого Александра!

Потрясение было слишком сильным, чтобы не привести в чувство. Заигралась, желая подыграть Антонию и его любви к простой жизни, забыла о том, что она Клеопатра!

Царица немедленно вернулась домой, оставив своих приятелей во главе с любовником пить дальше. Хорошо, что разумный Аполлодор после пары попоек, когда Антонию серьезно досталось в какой-то драке, боясь за Клеопатру, распорядился обязательно отправлять за ней охрану, пусть и переодетую в простое платье. Заметив рослые фигуры рабов, знаком подозвала их к себе:

– Носилки.

Носилки пришлось взять первые попавшиеся, но царица уже не замечала. Едва войдя к себе, приказала:

– Хармиона, ванну!

– Она готова, Божественная. А господин…

– Пусть пьет дальше.

Клеопатра не стала говорить, что при попытке увести с собой и Антония едва не получила от него по зубам. Лежа в воде с лепестками роз, она дала себе слово больше не опускаться до такого. Поиграть хорошо, она любила карнавалы и шествия, но они слишком увлеклись, едва не превратившись в гуляк и пьяниц по-настоящему.

Давным-давно не занимается делами. Все свалила на Аполлодора и Протарха. Почти не видит сына, Цезариона воспитывают без нее. Забыла, когда собирала министров. Забыла, когда была в храме. В библиотеке. Нормально ухаживала за собой.

Клеопатра взяла ручное зеркало и вгляделась в изображение. Если просто пиры с ночными бдениями за пиршественными столами оставляли следы на лице, то шатание по кабакам и вовсе сделало его серым, под глазами повисли мешки… Она вдруг расхохоталась:

– Хармиона, за меня предложили всего медную монетку, сказав, что для серебряной слишком страшная.

Хармиона тихонько проворчала:

– Я бы и этого не дала.

Клеопатра снова поднесла зеркало к лицу:

– Ты права. Больше так нельзя.

– О, боги! Неужели Божественная больше не будет ходить в кабаки и пить с солдатами?

Спальню огласил звонкий смех:

– Божественная и не ходила. Разве можно называть Божественной вот это истрепанное чучело?! Позови рабыню, меня нужно отмыть и привести в порядок.


Клеопатра прекратила вылазки по ночам и занялась делами и собой. Она снова рано вставала, плавала, подолгу сидела с Аполлодором и Протархом, куда-то выезжала, чем-то занималась. Больше не было не только ночных походов по кабакам или шуток у чужих дверей, не было и поздних застолий. Ей было чем заняться, и она занималась делами.

А Марк Антоний? Он проводил время если не в кабаках, то в домах своих александрийских друзей, по-прежнему много пил, развлекаясь как мог. И это все меньше и меньше нравилось царице, но что она могла поделать? Время от времени Клеопатра стала укорять Марка Антония в непотребном поведении, в том, что много пьет и не занимается делами. Однажды тот пожал плечами:

– Но какими? Я живу на всем готовом, не нужно ни о чем думать, ни о чем заботиться. Только развлечения. Весело… но скучно!

Он ушел, а Клеопатра долго сидела, размышляя, как быть. Ведь совсем недавно это был сильный, уверенный в себе полководец, любитель выпивки и женщин, но не терявший головы. Что же с ним теперь?

В разговоре он сказал, что в Риме ему было чем заняться, что, если Марк Антоний решит вернуться в Рим? Как удержать его подле себя, но не помогая спиваться, а заставив заниматься делом? Всю ночь царица прокрутилась без сна не потому, что возлюбленного не было дома, а размышляя.

Однако к утру она уже знала, что делать. Средство, которое жрецы дали еще перед поездкой в Тарс, пока не было израсходовано, Клеопатра не собиралась рожать от Марка Антония детей. А вот теперь собралась. Если у них будут дети, Марку будет кому подавать пример, и он угомонится. Прекрасный полководец, он должен стать и прекрасным правителем, ведь правил же Римом в отсутствии Цезаря. Конечно, правил неважно, разбазарив почти всю казну, за что Цезарем был едва не прибит, но тогда за ним просто не было присмотра…

Клеопатра мечтала о том, что ее любимый прекратит пить и гулять, возьмется за дело, что будут построены новые дороги, отремонтированы плотины, Фаросский маяк, построены новые корабли, новые дома, что они вместе будут ходить на общественные лекции в Музеум… Ах, какая открывалась перспектива!

При этом приходилось признавать, что она сама своим неуемным желанием потрафить дурным наклонностям Марка Антония едва не лишила их такого будущего. Жаль потерянного времени, но это даже хорошо, что Марк попробовал жизнь гуляки, и она сама тоже. Тем приятней будет возвращаться к нормальной жизни, полной забот и трудов, ученых занятий, в которой нет места безделью. Нет, пиры и карнавалы тоже будут, и в кабаки можно иногда ходить, но лишь изредка.


Каково же было потрясение, когда после первых же ее слов о такой жизни Марк Антоний, не понимая, уставился на любовницу:

– Чем я буду заниматься? Учеными изысканиями в Музеуме? Какими? Или руководить ремонтом маяка?

– Строй корабли! Я найду средства для этого. Тебе же нужен флот?

– Что значит строй? Корабли просто надо заказать, их построят и без нас.

– Марк, но человек должен чем-то заниматься.

– Человек. А я бог Дионис, мое дело пиры!

Глядя вслед ушедшему с «непревзойденными гуляками» мужу, Клеопатра была готова заплакать. Почему он так переменился?! Царица не хотела признать, что сама виновата в том, какие изменения произошли в Антонии. Сильный военачальник быстро превратился в простого гуляку, мало задумывавшегося над будущим. К чему, если можно покутить, выпить хорошего вина, обнять женщину… Клеопатра сама научила Марка Антония царствовать, но не править, а ожидала, что он останется правителем, каким, собственно, никогда и не был.