Дмитрий Герасимов - Последняя репродукция

– А если наоборот? – живо спросил Федор. – Если погибнет дублер, что станет с оригиналом? Вы говорите, они связаны прочными нитями…

– Хорошо, что вы спросили. Мы завершаем круг, и он становится замкнутым. Ничего не случится с оригиналом. Он останется жить… в черном цвете. До конца дней своих он будет несчастным. Вот так причудливо мешается колода судеб, не нами сданная…

– У них неравный выбор, – заметил Федор. – Перед оригиналом дилемма: либо СЧАСТЬЕ, либо НЕСЧАСТЬЕ. Между тем дублер обречен выбирать между НЕСЧАСТЬЕМ и СМЕРТЬЮ.

– Да. Неравный. А серый цвет уже не вернуть никогда.

– Знаете, – сказал Лосев, доверительно переходя на шепот, – я так часто жалею, что наша жизнь – серый цвет. А ведь в этом – мудрость Создателя… – Он сделал паузу и добавил: – Того, который Настоящий Создатель, а не маленький бог.

Лобник молчал. Последнее замечание Лосева было справедливым, но все-таки кольнуло его. Федор встал и прошелся по комнате.

– Все это очень интересно. И даже будем считать, что я верю вашему рассказу, похожему на главу из заурядного сборника фантастики. Но ответьте мне на главный вопрос: кто убил Виктора и кто покушался на мою жизнь? И – что еще более важно – зачем?

Лобник наконец сел на старую банкетку, задвинутую в угол, провел обеими руками по щекам на манер мусульман, завершающих трапезу, и сказал отрывисто:

– Я полагаю… Нет, я почти не сомневаюсь, что убийца Виктора, настоящего Виктора Камолова, его фотодублер. Думаю, что теперь в его планах – убить вас, меня и вашу невесту.

– Не понимаю… – Федор зажмурился на секунду и снова открыл глаза, словно привыкая к дневному свету. – Ну, Виктора убил – это вы мне еще как-то объяснили… Двойник ненавидит свой прототип, правильно? А меня? А Елену? Елену-то за что ему ненавидеть? Он ведь даже никогда ее не видел.

– Ошибаетесь, он видел всех: и меня, и вас, и вашу невесту. Помните, вы приходили с ней в студию к Виктору? ФотоВиктор тоже был там… И потом, не забывайте: у дублера – биографическая память оригинала. До того момента как ФотоВиктор начал свое самостоятельное существование, все его прошлое – это прошлое подлинного Виктора Камолова. Следовательно, в нем были и вы, и ваше приятельство, и все узлы ваших взаимных интересов. В нем не было лишь Елены. Она появилась, когда ФотоВиктор уже существовал. Он много расспрашивал о ней. Он словно… пытался понять, какие нити связывают ваши жизни и его собственную, какими причудливыми поворотами в его судьбе может быть чревато ее появление. Поймите, Федор, чтобы разобраться, с какой стороны нас поджидает опасность, нужно понять, чего добивается органический дублер. Понять, что им движет, какие у него цели. У ФотоВиктора одна-единственная цель, один смысл жизни: занять место оригинала, настоящего Виктора. Для этого ему необходимо убрать всех, кто, по его мнению, ему в этом мешает: самого Виктора; меня – поскольку я главное действующее лицо этой драмы; вас – поскольку никто и никогда не сможет объяснить вам, откуда снова появился на белом свете ваш друг, которого вы хоронили со слезами на глазах; вашу невесту – потому что она сегодня самый близкий вам человек. Он уже предпринял попытку убить вас. И… лишился руки. Вы узнали татуировку настоящего Виктора и решили, что убитый в фотостудии полгода назад человек не Камолов. И поперлись (извините – другого слова подобрать не могу) на кладбище. Если бы я вовремя не вычислил вашу логику, то вы полезли бы в могилу за разгадкой. Ну, теперь понятно?

– Мне на самом деле мало что понятно… Голова идет кругом. Мне еще предстоит все осмыслить и разложить по полочкам. Впрочем, я вам признателен уже за то, что хотя бы предупреждаете меня об опасности и даже подсказываете, откуда ее ждать. С другой стороны, если, опять же, верить всему рассказанному, то вы – единственный виновник уже случившегося и того, что еще может случиться. Но я хочу, в свою очередь, спросить и вас: что же вы хотите от меня? Какой помощи ждете?

Профессор подошел к Федору вплотную и взял его за руку.

– Надо найти этого… убийцу. Надо найти ФотоВиктора. И чем скорее, тем лучше для всех. Жить ему осталось недолго. По моим расчетам – еще месяц-полтора. Он же уничтожил оригинал. А я повторю: дублер не может жить самостоятельно.

Федор осторожно вынул свою руку из нервных пожатий профессора и спросил:

– Вы хотите, чтобы я разыскал этого… дублера?

– Совершенно верно. Мне это оказалось не по силам. Я только время потерял, наблюдая за вами и вашей Еленой. Надеялся, что он где-то рядом.

– На живца, что ли, ловили? – укоризненно произнес Федор.

– Ну, вроде того… А в итоге проморгал его выпад и он чуть не убил вас. Найдите его, Федор! Кому, как не вам, знать повадки и привычки вашего друга. Без руки он сейчас станет еще осторожнее и скрытнее. Найдите его! Вы молодой, сильный и смелый. Я давно наблюдаю за вами. Спасите всех! Спасите себя и свою невесту!

Федор наклонился к самому лицу профессора и произнес негромко и удивленно:

– Не вижу логики. Зачем торопиться? Зачем вообще искать его? Он же сам, как вы говорите, окочурится через месяц-полтора. Значит, нам всем просто надо быть предельно осторожными ближайшие сорок дней – и все. Кроме того… Ну, допустим, найду я его… И что? Что мне, убивать его? Вести в милицию? Что?

Лобник помешкал, опасаясь делать самое неприятное признание. Опять взял в руки коробку из-под сканера, покрутил ее, посмотрел на нарисованную маркером рогатину, показал ее Федору как напоминание и бросил коробку на стул.

– У ФотоВиктора остался диск с программой. С моей программой… с нашей программой. Я боюсь… Я боюсь, что он создаст моего дублера. То есть уже второго человека, который будет жить надеждой расправиться со мной.

Федор задумался, и тревога вдруг охватила его.

– Он что, может наплодить наших дублеров? ОН МОЖЕТ РАЗМНОЖИТЬ ПО СВЕТУ НАШИХ ПОТЕНЦИАЛЬНЫХ УБИЙЦ?

Лобник страдальчески ухватил опять руку Федора и прижал ее к груди.

– Найдите его, Федя… Найдите диск. Программу скопировать невозможно. Поэтому диск один.

– Диск один, – повторил Лосев с отчаянием. – А нас? Нас уже, может быть, много?

Федор выдернул руку и бросился к выходу. На пороге он обернулся, набрав воздуха, но передумал выплескивать возмущение на инфантильного профессора. Вместо этого спросил как-то обреченно:

– Где этот двойник жил все это время? Ну, в смысле, пока не случилась трагедия с настоящим Виктором?

Лобник с угодливой торопливостью затараторил:

– Он всегда находился в студии, в подсобной комнате. Никуда не выходил. Там жил, там и работал. Виктор давал ему возможность заниматься фотографией. А потом… Потом он исчез…

Федор только рукой махнул безнадежно и, не прощаясь, вышел вон.

Федор не встретил Елену с работы, хотя обещал быть с ней эти дни неотлучно. Ее задело такое невнимание. «У меня не меньше оснований обижаться, чем у него», – твердила она себе, досадливо теребя сумочку и рассеянно глядя в автобусное окно.

Убегала куда-то, рассыпаясь, пестрая улица. Многоликий люд спешил по домам, отражаясь в потускневших за день витринах. Из-за позолоченного уходящим солнцем бетона робко выглянули слоновьи ножки театральных колонн. Через секунду показалось и само старенькое здание театра, смущенно поглядывающего на многолюдность центральных и гордых улиц.

Двери автобуса с грохотом распахнулись. Елена, поколебавшись, сделала движение к выходу, но остановилась. «Следующа… Школа!..» – протрещало в громкоговорителе. Она еще мгновение помедлила, а потом стремительно выскочила наружу.

В театре будто ничего не менялось. Все так же пахло краской и мокрой бумагой. Все так же постукивали чем-то деревянным за сценой. Все так же возились с ковролином редкие работяги, готовя древние подмостки к новому сезону.

Увидев Елену, Юрик радостно бросился ей навстречу:

– Привет! Я так боялся, что ты меня забыла!

– Привет, – сказала она, в растерянности озираясь по сторонам.

– А твоего нету, – опередил ее Юрик. – Опять я один отдуваюсь.

Елена кисло улыбнулась и собралась уходить.

– Подожди! – Юрик схватил ее за сумочку.

– Не тяни, – сказала она, убирая его руку. – Порвешь…

– Я… я люблю тебя, Лена.

Она посмотрела на мертвые софиты, сваленные на полу, и вдруг сказала отрешенно:

– Я скоро уезжаю… Навсегда.

Юрик опять схватил ее за ремень сумочки:

– Я поеду за тобой! Куда бы ты ни отправилась!

– Глупо. Ничего хорошего в моей жизни больше не будет.

– Я, я буду в твоей жизни! Я люблю тебя!

Елена посмотрела на него со злостью:

– Да что ты знаешь о любви и ненависти? Что ты можешь знать об этом, мальчик?

Юрик молчал, глядя на нее горящими глазами и облизывая губы.

– Прощай… – Она повернулась и быстрым шагом направилась к выходу.

– Я поеду за тобой! – крикнул он ей вслед. – Я буду в твоей жизни!

Лосеву ничего не оставалось, как поверить в услышанное. Рассказ профессора был очень сложен для понимания. Все эти модуляторы и цифровые точки мешались в голове в сплошную, мигающую лампочками заумь. Ясным было одно: профессору удалось не только создать репродукцию человека – ему удалось разделить кашу жизни на черную и белую. Черная лежала отныне в тарелке дублера, а белая – доставалась оригиналу. Но смерть одного из них разрушила бы и это искусственное равновесие. Погибнет оригинал – умрет и его репродукция. Погибнет дублер – оригинал лишится своей «белой» судьбы навсегда.

В этой неизбежности было что-то справедливое. Похожее на справедливость Жизни. Жизнь всегда перевернет все по-своему, предложит СВОЙ выбор. Особенно тогда, когда ее кто-то пытается изменить.

По большому счету, мы все лишь слепки с кого-то очень могущественного. Мы в гордой эйфории пытаемся сами строить свою судьбу, все успехи полагая собственной заслугой, а на неудачи пеняя своему творцу. И стоит нам убить в себе того, с кого мы слеплены, неминуемо погибнем и сами. Все справедливо…