– А что твоя жена? – все-таки не удержалась Дана.

– Элен сильно изменилась, наши отношения стали натянутыми. Ее пригласили прочитать курс лекций на технических факультетах в Калифорнийском университете в Лос-Анджелесе, и она согласилась. Мы решили, что ей надо поехать, а тем временем все утрясется. Элен не вернулась, – безо всяких интонаций произнес Роб, отрешенно глядя на разбивающиеся у берега волны. – Сказала, что очень сожалеет, но приехать на Гавайи не может, поскольку боится за свою карьеру. Вскоре она сообщила, что подает на развод.

«Как она могла так поступить? Карьера, видите ли, Для нее важнее, чем семья! О ребенке она даже и не подумала! – возмущалась в душе Дана. – Так вот почему Роб так уверен, что я тоже боюсь за свою карьеру».

– А твой сын? – тихо спросила она, нарушив тягостное молчание.

Роб нахмурился и стал внимательно изучать узоры на полотенце. Наконец он произнес:

– Я не хотел терять сына и обратился в суд, чтобы отстоять свои отцовские права. Я надеялся, что суд вынесет решение о совместном опекунстве ребенка обоими родителями. Однако рассудили иначе: Элен было разрешено остаться вместе с Заком в Калифорнии. А ведь у нее была прекрасная работа в университете Гонолулу.

Дана задумалась. Она заранее была уверена, что судья вынесет именно такое решение. Вопрос об опекунстве при разводе родителей почти всегда решался в пользу матери. Но в данном случае Дана была на стороне Роба. Она поверила ему, и его трагедия тронула ее до глубины души. Она видела, как Роб любит сына и искренне переживает разлуку с ним. Мальчику было бы лучше жить с отцом, чем с матерью.

– Ты часто видишь сына?

– Нет, к сожалению, мы встречаемся очень редко и мало знаем друг о друге. Я бы уже давно переехал в Лос-Анджелес, чтобы быть к нему поближе, но Элен все это время дурачила меня: говорила, что подумывает о возвращении на Гавайи. Поначалу я – святая простота! – верил ей. Прошла пара лет, прежде чем я прозрел и понял, что она водит меня за нос. Но к этому моменту я уже как-то свыкся с одиночеством, нашел новую работу, интересную и денежную.

– А где ты встречаешься с сыном? Время от времени берешь его к себе?

– Нет, я вижусь с ним только в Лос-Анджелесе. Но даже в мои редкие приезды Элен делает все, чтобы мы не особенно-то сближались. Она не оставляет нас ни на минуту одних, не дает спокойно поговорить… – Роб не пытался скрыть своего раздражения. – Можно подумать, Зак только ее сын!

Было совершенно очевидно, что Роб так и не простил Элен ее ухода. Воспоминания болью отзывались в его сердце, и Дана в очередной раз пожалела, что не может найти слов утешения. «Пора бы тебе обуздать свое любопытство, – сказала она себе. – Это жестоко: вынуждаешь его выкладывать все начистоту, но абсолютно не знаешь, как поддержать его в эту минуту».

– Наконец работа в полиции стала мне в тягость. Никакой радости, словно на каторге. Это были самые черные дни в моей жизни, – продолжил Роб. – Я спрашивал себя, зачем тебе надрываться, из кожи вон лезть, раз все избегают тебя, считают зазорным пожать тебе руку – короче, шарахаются в сторону как от прокаженного.

– Ты хочешь сказать, что все поверили Анжеле?

– Да, – протянул Роб. – Многие, во всяком случае. Классический пример того, сколь непредсказуемы капризы судьбы: только что я был одним из лучших полицейских в участке, но вот колесо фортуны повернулось, и я уже – коврик у двери, о который каждый может вытереть ноги. Да плевать, это все уже в прошлом! – Роб с равнодушным видом махнул рукой, но Дана поняла, что обида на своих коллег по работе до сих пор живет у него в сердце.

Ей стало стыдно за себя. «Ты же судья, так соблюдай заповедь – не виновен, раз не доказано обратное». Роба оклеветали, но яд сплетен, распускаемых о нем, все же проник в ее сердце, наполнив его глупыми страхами. «Чем невероятнее слухи, тем больше верится в то, что доля правды в них есть, и этим-то слухи страшны, – подумала Дана. – Но как она могла поверить во все эти небылицы?»

Дана чувствовала: последнее время с ней происходит что-то непонятное. Винить в этом Роба или благодарить его за это? С его появлением она стала чаще задумываться о себе, смотреть на себя как бы со стороны, словно он подводил ее к зеркалу и показывал ей, какая она есть на самом деле. И чем больше она смотрела на себя, тем меньше ей нравилась та женщина, которую она видела.

– Я вижу, ты меня жалеешь. Не стоит, – Роб нарушил молчание, бросив взгляд на Дану, погруженную в раздумья. – Все не так уж трагично, как ты думаешь. Я неплохо устроился. С моим-то опытом клиентов у меня хоть пруд пруди, а вместе с ними и денег. Золотая жила, да и только! У меня прекрасный дом на побережье. В полиции я бы еще лет сто вкалывал, но все равно такой бы не смог купить.

Внезапно его голос дрогнул.

– О чем я действительно жалею, так это о том, что меня разлучили с сыном. На своем личном, весьма грустном опыте я лишний раз убедился, что отцовство предполагает духовную связь и ежедневное общение с ребенком. Я скучаю по сыну и чувствую, что с каждым прожитым днем мне не хватает его все больше и больше.

Дана внимательно слушала Роба, не сводя с него сочувствующего взгляда. Ее необычайно взволновал его рассказ. Когда он говорил о сыне, ей хотелось броситься ему на грудь, обнимать его, говорить ласковые утешительные слова. Роб предстал перед ней в совершенно ином свете. Словно пелена спала с глаз. Она увидела его таким, каким он был на самом деле: нежным и ранимым, глубоко несчастным и одиноким.

– Ты только не подумай, что я устал говорить о себе, любимом, – произнес Роб посмеиваясь, – и пытаюсь перевести разговор на более интересную тему, но заметь, вновь объявились наши друзья на голубой «Тойоте».

Дана поборола в себе желание немедленно посмотреть на край обрыва. Она придвинулась к Робу и произнесла слова, которые подсказывало ей сердце:

– Роб, выслушай меня. Мне очень жаль, что все так вышло. О твоей жене у меня сложилось нелестное мнение. Она не должна была оставлять тебя в такую трудную минуту.

– Элен любила свою работу и надеялась вскоре получить повышение. Она просто испугалась. Вот и сбежала в Лос-Анджелес, – он усмехнулся, – подальше от неблагополучного мужа.

Дана, не отдавая себе отчета в том, что делает, взволнованно произнесла:

– Я бы никогда так не поступила, – и испуганно посмотрела на Роба. Не слишком ли вызывающе это прозвучало?

Он улыбнулся:

– Я верю тебе.

У Даны немного отлегло от сердца. Она неуверенно попыталась изобразить на лице ответную улыбку, но вышла какая-то нелепая гримаса. Дана окончательно растерялась и нахмурилась, чтобы скрыть это.

– Сию же минуту улыбнись! – потребовал Роб. Его смеющиеся глаза завораживали Дану. Она смотрела на него словно зачарованная, чувствуя, как на губах сама собой появляется улыбка.

– Ведь я тебе нравлюсь?

По правде говоря, у нее даже в мыслях не было признаваться в этом, но противостоять его гипнотизирующему взгляду, который, казалось, парализовал ее волю, она не могла. Ее губы дрогнули, и Роб потянулся к ней.

– Ведь нравлюсь, да? – повторил он внезапно севшим голосом.

– Да, – беззвучно прошептала Дана, сама удивившись сказанному. – Ты мне нравишься, очень. Твой рассказ… он многое изменил. Все теперь по-другому.

Роб немного отстранился и, проведя ладонью по ее щеке, кончиками пальцев прикоснулся к губам, заставив их трепетать. Эти легкие и невесомые, словно дуновение ветерка, нежные прикосновения наполняли тело сладкой, чувственной истомой, а мерный и приглушенный шум прибоя и далекие крики птиц убаюкивали сознание.

Дана была не в силах пошевелиться. Она словно запуталась в мягкой, обволакивающей паутине чувств. Где-то глубоко-глубоко в сознании промелькнула мысль, что следовало бы очнуться и напомнить Робу о голубой «Тойоте», пристроившейся на обочине. Но в конце концов, разве большой зонт не закрывает их надежно от любопытных глаз? Ах, черт, ведь пляж считается общественным местом, как бы их не обвинили в оскорблении нравственности?

Роб скользнул рукой вверх и стал перебирать мягкие, шелковистые локоны, зарываясь в них пальцами. Теперь его нежные прикосновения казались Дане расслабляющим массажем, приятным и успокаивающим, и вместе с этим невероятно эротическим.

Роб использовал хорошо отработанную тактику обольщения. Опытный искуситель, он умело вовлекал Дану в любовную игру, одурманивая ее сознание. С ее приоткрытых губ сорвался тихий стон.

– Я – тот, кто тебе нужен, – прошептал Роб, – и ты это знаешь.

Сломленная мощной атакой чувств, Дана не проронила ни слова. В эти мгновения ей нестерпимо хотелось, чтобы он, продолжая свои ласки, поцеловал ее. И пусть этот поцелуй непременно будет нежным и страстным – таким, чтобы в нем растворились последние капли сознания. Ах, оно только досаждало ей и мешало забыться в теплой волне наслаждения.

Роб безошибочно почувствовал, что нужный момент наступил и сопротивление сломлено. Слегка подтолкнув ее, чтобы она упала прямо на полотенце, Роб навис над ней и поцеловал Дану в шею.

– Тебе нужен я, только я, – шепотом внушал он Дане, обдавая горячим, щекочущим дыханием ее кожу.

«Что я? Ему ничего не стоит соблазнить монахиню из обители с самым строгим уставом». Дана закрыла глаза, чувствуя, как внизу живота разрастается теплый ком желания. Охваченная сладостным трепетом, она в нетерпении ждала его ласк.

Роб мягко сжал губами мочку ее уха, дразня нежную кожу легкими и упругими прикосновениями кончика языка. Эта ласка была воздушнее прикосновения перышка, но возбуждала сильнее самого изящного эротического шоу. Разве могла она оттолкнуть от себя Роба, как бы ни протестовал в эту минуту ее разум?

Роб обхватил ее талию и еще ближе притянул Дану к себе. Его губы скользнули по ее грациозно изогнутой шее, и он принялся осыпать ее легкими, тающими поцелуями, прокладывая дорожку к чувствительной ямочке у плеча.