– Втрое! – уточнил Батлер, довольный собой. – Втрое, молодой человек!

Ретт поднял вверх указательный палец. Тут открыл рот старший напарник мистера Моринда.

– Да что вы говорите, мистер Батлер? – протянул Тректон. – Никогда не поверю. Вы выложили за нее такие деньги?

Он выхватил из кармана очки и подскочил к картине.

– Именно такие, дорогой Клайв, – склонил голову Батлер. – Вы, кажется, не верите? Неужели вам нужны доказательства?..

– Не надо! – поспешно постарался успокоить Ретта Клайв Тректон.

– Вот видите!

Молодой антиквар стал прохаживаться по комнате. Полы его сюртука мотались из стороны в сторону. Наконец, он остановился и заговорил:

– Вам же сейчас здорово везет… такая дешевая картина!

– Дешевая-то дешевая, – вздохнул Батлер. – Да только я вам ясно сказал – у меня сейчас нет денег. Все мои средства в обороте!

– Даже наличные? – хитро прищурился Моринд.

– Наличные – в первую очередь! – отрезал Ретт.

– Ну, хорошо, – заговорил Клайв Тректон. – Я вот что предлагаю… Я предлагаю вам подумать, для чего мы сейчас оставим эту картину у вас…

– Я уже подумал! – твердо сказал Батлер. – Купить не могу. О цене спорить не берусь, хотя она и кажется мне завышенной… Нет, я не могу купить картину, мне сейчас просто не до нее. Налоги… Предстоящий ремонт дома… Нет! Забирайте ее, господа!

Старший антиквар прищурился. Нет, из упрямого старика не выжмешь ни цента! Он едва слышно скрипнул зубами, но тут же взял себя в руки.

– И все-таки мы вам ее оставим, – размеренно проговорил антиквар. – Вам нельзя упускать такой случай… Позвольте откланяться…

Все эти слова продавец произнес скороговоркой и поспешно поклонился, чтобы старик не успел передумать.

Молодой антиквар также нагнул голову, потом выпрямился и стал искать глазами свои перчатки и трость.

Однако Батлер не хотел, чтобы последнее слово оставалось за такими напористыми посетителями. Еще чего! Станет он уступать каким-то зеленым юнцам!

– Унесите ее! – показал Ретт на картину. – Я настоятельно прошу вас!

Его повелительный зычный бас загремел, как в былые годы.

– Зачем мне такая обуза? – продолжал Ретт. – Я не собираюсь покупать ее, она мне не нужна. К тому же, я часто покидаю дом. Вы хотите, чтобы картину украли, и мне пришлось заплатить за нее? Я – не хочу!

Повернувшиеся было к выходу антиквары остановились.

– Да вы не волнуйтесь так! – сказал молодой. – Мы сегодня же пришлем за этой картиной. Просто вы нам сделаете услугу. Дело в том, что мы должны еще зайти посмотреть несколько вещей на Мэллой-стрит. Мы же не можем оставить картину в автомобиле. Сами знаете, какие сейчас настали времена…

Батлер кивнул. Он регулярно читал газеты. Кражи предметов искусства участились. Видимо, в последнее время поубавилось проблем с продажей картин.

И все-таки Батлер решительно добавил:

– Если вы за ней не пришлете, господа, – Батлер показал на картину, – я сам отправлю вам ее. Все равно я ее не возьму, это решено!

Молодой антиквар улыбнулся широкой белозубой усмешкой:

– Надеемся, вы еще передумаете. Не провожайте нас, мистер Батлер, дорогу мы знаем…

– Я просто уверен, что вы передумаете! – добавил второй антиквар.

– Нет! – сказал Батлер и помотал головой. – Своих решений я никогда не меняю.

Посетители удалились. Но Ретт еще некоторое время ходил взад-вперед по комнате, возбужденный нахальством антикваров. «Каковы наглецы! – повторял себе Батлер. – Они, видимо, считают, что такой настырностью можно заработать большие деньги! Да, кажется, я действительно становлюсь стар, подумать только, капитан Батлер не смог справиться с какими-то антикварами!»

На лбу Ретта пролегла глубокая морщина, брови его сдвинулись на переносице. Однако, Ретт нет-нет, да и поглядывал на картину, стоящую у стены.

Хлопнула парадная дверь. Это антиквары вышли из дома. Батлер вздохнул с облегчением: наконец он опять один!

Но тут раздались легкие шаги. Ретт поднял голову. Из коридора показалась дама, которая, как ему казалось, должна была уйти вместе с антикварами.

– Как, вы еще тут? – вскричал Батлер. – Ваши продавцы ушли!

– С чего вы взяли, что это мои продавцы? – спокойно парировала дама.

– Но ведь вы же владелица картины? – сбитый с толку, уточнил Батлер.

Дама подняла брови.

– Я? Нет, нет… По совести говоря, она мне не очень и нравится…

Теперь поднял брови Батлер. Он удивился, как дама не рассмотрела, что перед ней настоящее произведение искусства, но потом вспомнил свою жену, которая вообще не разбиралась в искусстве, но это не мешало ей быть для него самой притягательной из всех женщин.

– Однако… – протянул он.

– А вы уверены, что эта картина столько стоит? – спросила дама. – А кто эти двое прощелыг? По виду они настоящие жулики, а не джентльмены. Скупщики краденого! Угадала?

Тут удивление Батлера сменилось плохо скрытой насмешкой.

– Скупщики краденого? Да это же знаменитые Клайв Тректон и Генри Моринд, владельцы художественного салона «Блу Арс», одного из самых престижных в Сан-Франциско. Простите, а разве вы не с ними пришли?

Дама помотала головой.

– Впервые в жизни их видела! – проговорила она. – Мы встретились на лестнице.

Ретт Батлер был слегка озадачен, но не подавал виду, что удивлен.

– В таком случае…

Он вскочил настолько галантно, насколько ему позволял возраст.

– Чему обязан честью?..

Дама снова достала сигарету, прикурила и выпустила в сторону тонкую струйку дыма.

– Ваша служанка только что подтвердила информацию, полученную мной от привратника, которого я спрашивала немного раньше. Но теперь я хочу спросить вас, как хозяина этого дома. Ведь у вас пустует мансарда?

– Мансарда? – удивился Батлер. – Да-да, мансарда, – кивнула дама. – Та, что наверху. Пока вы тут с господами обсуждали достоинства этого полотна, я прогулялась по вашему дому… Прекрасное здание, хотя и слегка запущенное, должна я вам сказать…

Батлеру внезапно захотелось рассказать этой незнакомке, как пуста стала его жизнь без яркой, непредсказуемой Скарлетт, как он пытался заполнить эту пустоту вином, как дети из-за этого стали навещать его все реже, как тяжело ему было вновь вернуться к реальной жизни и работе. Конечно, богатство Ретта не нуждалось в постоянном пополнении – ему осталось недолго жить, а наследства с лихвой хватило бы на беспечную жизнь детей. Но именно работа, постоянные визиты управляющего, который обязан был советоваться с хозяином, помогли Ретту не утонуть окончательно в омуте, в который его повергло одиночество. В настоящий же момент Ретту все больше хотелось уйти от дел, посвятив остаток жизни тому, на что нечасто находилось время в бурной молодости – книгам и искусству.

Был в последние годы в жизни Ретта и такой период, когда он весь отдавался музыке, и тогда в его доме, в длинной зале с решетчатыми окнами, где потолок был расписан золотом и киноварью, а стены покрыты оливково-зеленым лаком, устраивались необыкновенные концерты: величавые тунисцы в желтых шалях перебирали туго натянутые струны огромных лютней, негры, скаля зубы, монотонно ударяли в медные барабаны, стройные, худощавые индийцы в чалмах сидели, поджав под себя ноги, на красных циновках и, наигрывая на длинных дудках, камышовых и медных, зачаровывали (или делали вид, что зачаровывают) больших ядовитых кобр и отвратительных рогатых ехидн. Резкие переходы и пронзительные диссонансы этой варварской музыки волновали Ретта в эти моменты не менее, чем прелесть музыки Шуберта, дивные элегии Шопена и даже могучие симфонии Бетховена.

Он собирал музыкальные инструменты всех стран света, даже самые редкие и старинные, какие можно найти только в гробницах вымерших народов или у немногих еще существующих племен, уцелевших при столкновении с западной цивилизацией. Он любил пробовать все эти инструменты. В его коллекции был таинственный «джурупарис» индейцев Рио-Негро, на который женщинам смотреть запрещено, и даже юношам это дозволяется лишь после поста и бичевания плоти: были перуанские глиняные кувшины, издающие звуки, похожие на пронзительные крики птиц, и поющая зеленая яшма, находимая близ Куцко и звенящая удивительно приятно. Были в коллекции Батлера и раскрашенные тыквы, наполненные камешками, которые гремят при встряхивании, и длинный мексиканский кларнет, – в него музыкант не дует, а во время игры втягивает в себя воздух; и резко звучащий «туре» амазонских племен, – им подают сигналы часовые, сидящие весь день на высоких деревьях, и звук этого инструмента слышен за три мили; и «тепонацли» с двумя вибрирующими деревянными языками, по которому ударяют палочками, смазанными камедью из млечного сока растений; и колокольчики ацтеков, «иотли», подвешенные гроздьями наподобие винограда; и громадный барабан цилиндрической формы, обтянутый змеиной кожей, какой видел некогда в мексиканском храме спутник Кортеса, Бернал Диац, так живо описавший жалобные звуки этого барабана.

Ретта эти инструменты интересовали своей оригинальностью, и он испытывал своеобразное удовлетворение при мысли, что Искусство, как и Природа, создает иногда несуразных уродов, оскорбляющих глаз и слух человеческий своими формами и голосами.

Однако они скоро ему надоели, и вновь началось увлечение классической музыкой. Ретт объездил всю Европу, бывал во всех лучших операх, слышал лучшие голоса своего времени. И по вечерам, сидя в ложе, он снова с восторгом слушал «Тангейзера», и ему казалось, что в увертюре к этому великому произведению звучит трагедия его собственной души.

Но годы брали свое, Ретт все реже покидал свой опустевший дом, и последнее время, поскольку он серьезно увлекся живописью, покидал пределы города в основном только из-за знаменитых аукционов картин. Становясь поневоле домоседом, Ретт обратил внимание на запущенность своего дома, и как раз собирался заняться его ремонтом и новой обстановкой. Это было нужно и для того, чтобы не вспоминать года пьянства от тоски и не тосковать вновь. Чтобы такое не повторилось, он даже старался избегать держать в своем доме спиртное. Но одиночество оставалось одиночеством, и общество чернокожей служанки не нарушало его. И вот когда незнакомка сделала слегка неуважительное замечание о его доме, Батлера это неожиданно задело.