Джулия Хилпатрик - Последняя любовь Скарлетт

Старинные антикварные часы из коллекции Ретта Батлера, что стояли в прихожей, пробили половину восьмого. Скарлетт даже не обернулась на их бой – несмотря на то, что всегда говорила мужу, как сильно он ее раздражает…

Она была умиротворенной и на удивление спокойной – в таком состоянии ее ничто не могло вывести из себя. Даже эти часы, бой которых всякий раз раздражал ее – так, во всяком случае, она говорила своему мужу.

Скарлетт сидела у полураскрытого окна, спиной к свету, и косые лучи заходящего солнца падали на ее плечи, на ее шею.

Она только что пришла. Наконец-то за многие недели после болезни Скарлетт впервые побывала на свежем воздухе. Она просто так, бесцельно бродила по спокойным, нешумным улицам Сан-Франциско, упиваясь ласковым, еще июньским солнцем. Солнце, не разбавленное тенью пока еще молодых деревьев, пьянило ее, как молодое вино, и согревало прозрачный воздух, все еще прохладный, несмотря на довольно-таки раннее лето…

В голове шумело, сердце радостно колотилось, как когда-то, в молодости, и яркие лучи света потоком заливали глаза.

– О, какое счастье, что я сегодня вышла на свежий воздух, – прошептала Скарлетт, поудобней усаживаясь в кресле, – как хорошо мне теперь… Даже не верится, что от одной только пешей прогулки по городу может стать так хорошо… Нет, все-таки, как человеку мало надо для счастья – немножко солнечного света, немножко тишины и спокойствия…

Золото и багрец во всем теле, во всей ее душе…

Багрец и золото.

«Да, когда-то со мной уже было что-то подобное, – подумала она невольно, – только вот когда?..»

Она не могла сразу вспомнить, когда это было…

Скарлетт только чувствовала, что наверняка и это воспоминание связано с Реттом…

И она как-то сразу притихла, съежилась, замерла в своем любимом глубоком кожаном кресле и на миг впала в полузабытье…

Она вспоминала…

Первое лето после окончания Гражданской войны между Севером и Югом. Конфедераты проиграли – впрочем, это естественно: у них не было ничего, «кроме хлопка, рабов и спеси», как тонко подметил когда-то Ретт Батлер… Нет, постойте, когда же это было – неужели в первое лето?.. А может быть – и не первое, может быть – второе или третье… Да, наверняка это случилось уже после того, как она помогла ненавистной ей жене ее же возлюбленного Эшли выбраться из осажденной Атланты… Впрочем – какая разница?.. Какое это теперь имеет значение?.. Сколько же ей тогда было – восемнадцать, двадцать?..

Впрочем, и это теперь не столь важно – во всяком случае, для нее… Так же, как и место действия, и все остальное… Теперь ей уже даже все равно, кто выиграл тогда – янки или конфедераты… И что случилось бы, если бы Юг вышел из Гражданской войны победителем. Скарлетт, несмотря на весь свой природный практицизм, никогда не занималась скрупулезными подсчетами.

Важно другое…

«Боже, когда же со мной было точно такое?.. Когда, когда?..»

Скарлетт напрягает свою память…

Перед глазами возникает картинка – так явственно, будто бы она это теперь видит…

Ее родной штат Джорджия… А может быть – и не Джорджия?.. Нет, наверняка, Джорджия, ее родина – больше такого с ней не могло произойти нигде… Да, да, да – багрец и золото, золото и багрец – это же цвета Джорджии… Темно-красная глинистая земля, лучшая в мире земля для выращивания хлопка, бордовые, кровавые закаты и ярко-алые восходы…

Где же это было?..

Наверняка в поместье ее отца, в Таре, или же где-то поблизости… Боже, как далеко она теперь от родных мест! Увидит ли она перед смертью хоть один раз землю, которая давно уже стала для нее обетованной?..

Хотелось бы…

В чаще леса – большой чистый пруд; на воде играют переливчатые блики солнца. Тогда было точно такое же солнце, как и сегодня – золото и багрец… Поддувает легкий июньский ветерок, но все равно очень жарко… Ей хочется окунуть свое молодое сильное тело в воду. Она раздевается и неспешно идет в пруд. Ледяная вода приятно щекочет ее ступни, лижет колени… И вот она медленно опускает свое тело в золотисто-багряную от солнечных лучей воду. Она совсем обнаженная – без ничего. Ей радостно, что она наконец-то сбросила с себя одежду. Но в то же время девушка все время ощущает какое-то смутное, неуловимое чувство стыда, ей кажется, что за ней кто-то подсматривает.

А вдруг?..

Вдруг кто-нибудь прячется там, вон за теми кустами?.. Она знает, что это место – совершенно безлюдно, она уже много раз приходила к этому пруду, и никого тут не встречала… Но все-таки… Надо поскорее спрятаться, спрятать от взглядов кого-то, кого, возможно, и нет, саму себя… Скорее, скорее в воду – она заходит все глубже и глубже… Она окунается целиком и плывет, плывет, плывет – все дальше и дальше от берега, в сторону все время ускользающего от ее взгляда такого слепящего и манящего блика…

По всему телу разливается бодрость и желание продлить этот миг… Солнечная чешуя золотится на поверхности воды… О, какое счастье, какая радость!.. Она, смеясь, хочет поймать ее руками, но во все стороны летят только брызги расплавленного золота… Скарлетт и не помнит, сколько плавает в этом большом пруду, она несколько раз выходит из воды, но холод заставляет ее вновь и вновь опускаться в пруд; вскоре начинает смеркаться, она вынуждена выйти окончательно… Золко, холодно… На солнце наплывает легкое облачко. Ветерок прохладит тело. Скорее, скорее, скорее, где же полотенце?.. Бр-р-р, как холодно… Она быстро вытирается и одевается…

И только тогда видит, что на берегу, далеко, правда, от нее, сидит Ретт…

Ее Ретт…

Ей очень хочется подбежать к нему, накричать, наговорить каких-нибудь дерзостей – для чего, мол, ты за мной подглядываешь?..

Но Скарлетт почему-то не делает этого… Подойдя к Ретту, она только смущенно отворачивается – наверное, потому, что он наверняка видел ее обнаженной…

Хотя – какое теперь это имеет значение?..

Тот, поднявшись с зеленой лужайки, протягивает ей руку и говорит:

– Пойдем, Скарлетт… Нас заждались… И она улыбается в ответ ему…

– Конечно же, дорогой… Скарлетт открыла глаза.

«Боже, как давно это было?.. – спрашивает она сама себя. – Как давно!.. Неужели я была так молода и… счастлива?..»

А почему она так спрашивает у себя?..

Да, теперь она уже немолода, далеко немолода… Но ведь она по-прежнему рядом с Реттом, он любит ее…

Они счастливы: она, Скарлетт, и он, Ретт…

Интересно, а Ретт когда-нибудь вспоминает тот июньский вечер?.. Наверняка, должен помнить. Хотя… Ведь столько лет прошло!

Ретт…

И почему все мысли Скарлетт только о нем?.. Почему?.. Неужели непонятно, почему?.. О ком же ей еще думать, как не о любимом?..

Всего только на несколько секунд она впала в сладкое забытье…

А солнце уже лениво опускается в залив… Из открытого окна она видит, как плещется вода где-то далеко – блики точно такие же, как и тогда, на пруду, только побольше – будто бы чешуя гигантской рыбы…

И Скарлетт вновь, вопреки своему недавнему желанию не углубляться в те далекие воспоминания, умиротворенно закрыла глаза…

Ей не хотелось вставать со своего места – она целиком отдала себя во власть безвозвратным картинам ушедшей молодости…

А это, казалось, было совсем недавно… Впрочем, какое недавно – наверняка прошло уже лет пять… А может быть, десять?..

Скарлетт не хочет заниматься подсчетами. Да и к чему они нужны?..

…И вновь – родная Атланта. Оперный театр, представление какой-то оперы Рихарда Вагнера – кажется, «Тангейзера»…

Спектакль еще не начался. Она сидит в партере, в восьмом ряду, свет в зале еще не потушен. Музыканты уже в оркестровой яме – кто-то настраивает инструменты, кто-то играет самые сложные отрывки партий. Иногда, как будто бы из-под земли, глухо и низко, бухает большой барабан, мелко, как под дождем, позванивают тарелки. Скрипки, альты и виолончели подтягивают струны, их похожие на пандусы мелодии то взмывают резко вверх, то резко опускаются вниз… Подо всем этим пульсирует на двух тягучих нотах геликон… Кажется, что вместе с этими звуками колышутся и стены, и балконы… Свет начинает понемногу гаснуть; зажигаются софиты, где-то в глубине зала скрипит дверь… Неожиданно гнусаво звучит голос запоздалого контрфагота… Над слабо освещенным пультом появляется дирижер и взмахивает палочкой…

Скарлетт слушает и не слушает музыку, хотя и она повествует о любви…

У нее – своя любовь, что ей до несчастного рыцаря Тангейзера?..

Она искоса поглядывает на публику, ища глазами одного человека, но никак не находит его… Может быть, его нет сегодня?..

Этого не может быть!.. Он должен, должен прийти сюда!.. Он ведь знает, что она, Скарлетт, будет тут, в опере… Неужели он не придет?.. И она начинает торопить время – скорей бы, скорей бы, скорей бы все закончилось!.. Ну скорее, скорее!..

Потом – долгожданный антракт. Скарлетт облегченно вздыхает и идет в фойе.

Она проходит мимо большого зеркала из венецианского стекла в темной бронзовой оправе. На ней любимое зеленое платье такого же оттенка, как и ее глаза. Бледно-зеленые туфельки и жемчужное ожерелье – подарок Ретта.

Неужели их счастье было так близко, и она своими собственными руками разрушила его?..

Нет, он тоже, тоже виноват…

Она никогда бы не поступила так, если бы он не давал ей повода…

Да, они теперь в ссоре – Скарлетт кажется, что она потеряла своего любимого уже навсегда… Она гонит мысли о муже, она не хочет его ни видеть, ни слышать… Но почему же она так хочет его видеть?..

Ей не хочется задавать себе этого вопроса. Нет, нет, и еще раз нет – никогда больше они не будут вместе… Никогда!

Но глазами Скарлетт все время ищет по сторонам, надеясь встретить знакомую статную фигуру…