— Нам? Значит ли это, что мне можно будет остаться с Джошуа?

Она кивнула.

— Капитан Нельсон сказал, что ты поклялся его жене охранять молодого человека…

Лицо его просияло.

— В беде и опасности я поклялся быть рядом с ним. И поэтому… да, я должен отправиться с ним. Не опасайтесь, что я стану у вас на пути. Я знаю, что между Томом Киддом и мисс Эммой все теперь стало по-другому.

— Кстати, Том… никто не должен знать, что мы были раньше знакомы… Положение сэра Уильяма…

Она запнулась, покраснела под его долгим испытующим взглядом.

— Да, конечно, ради этого вы и пришли сюда. Вы боитесь меня. И все же Том Кидд за все эти годы не сказал ни одного дурного слова о маленькой Эми. Даже после того, что сказал ему Гревилл. И капитан Нел знает о ней только хорошее!

Она вздрогнула, пристально взглянула на него.

— Капитан Нел?

— Так мы, матросы, называем его. «Наш Нел — говорим мы — храбр как лев и тих как ягненок.»

— Ты ему рассказал? Все?

— Он заставил меня сделать это. Шесть лет назад. Мы пришли с «Бореасом» из Вест-Индии и встали в Портсмуте на якорь. В Вест-Индии Нел крепко ударил по рукам тех, кто против права и закона обогащался на насильственной вербовке матросов. Теперь лорды Адмиралтейства были его врагами. Они решили оскорблять и мучить его до тех пор, пока он не подаст в отставку. И на ревизию они послали в Портсмут на его корабль адмирала, с которым Нел был не в ладах. Одного из тех, ненавистных ему, кто всячески изводил матросов. Сэра Джона.

Эмма вскрикнула.

— Том…

— Сэра Джона Уиллет-Пейна!.. Он явился, высокомерный, с искаженным от злости лицом. Облазал все до трюма, все вынюхивал, все охаивал. Обтекаемыми словами, так что Нелу не за что было зацепиться. Под конец он явился к нам, матросам, стоявшим вдоль бортовой стенки около наших откидных коек. Он увидал меня, остановился, стал придираться ко мне, спросил, как мое имя. Я молчал. За меня ответил Нел. Тогда он пристально поглядел на меня. Уронил свою перчатку. «Подними, боцман», — сказал он. Я не шевельнулся. Он крикнул мне три раза. Я стиснув зубы, смотрел ему прямо в глаза. Тогда он выхватил саблю и занес ее над моей головой…

— Том…

— Он — один из тех, кто видит в матросе животное… Потом, на допросе, мне сказали, что я сломал его саблю. Только в последний момент удалось им вырвать сэра Джона из моих рук. Да, конечно, на кораблях было немало недовольства, в воздухе пахло бунтом. На моем примере хотели показать, что грозит бунтовщикам, и приговорили меня к смерти. Нел был единственным, кто возражал. Но голосовавших за казнь было больше. Так рассказывала мне позже жена. Жена Нела.

Он остановился. Лицо его просияло. И поглядев на письменный стол, повинуясь внутреннему зову, он молитвенно сложил руки.

Эмма невольно проследила за его взглядом. На письменном столе стоял портрет женщины с миловидным, невыразительным лицом, с улыбкой на губах.

Эмма долго рассматривала его.

— Это миссис Нельсон? — спросила она, отвернувшись. — Мать Джошуа?

Она была разочарована. Иначе представляла она себе повелительницу Нельсона — красивее, значительней.

Глаза Тома сияли.

— Она всегда была добра ко мне, во время поездки в Англию она с удовольствием следила за тем, как я играю с маленьким Джошуа. Узнав от Нела, что со мной приключилось, она не успокоилась до тех пор, пока ей не позволили увидеться со мной. Она пришла к преступному матросу, в темный трюм, где гнилая вода отравляла воздух, где шныряли крысы. Она заговорила со мной. Спросила, почему я набросился на сэра Джона. Я не отвечал, не защищался. Тогда она стала настаивать, допытываться, просить меня. Воззвала к моей чести. Неужели врагам Нела отныне будет позволено упрекать его в том, что он воспитывает из своих матросов бунтовщиков. И тогда я сказал ей, что было с вами, с сэром Джоном и со мной. Рассказал все. И что вы чуть не стали дурной женщиной. Оттого, что сделали доброе дело. Тогда я еще не говорил с мистером Гревиллом.

— А миссис Нельсон, Том? Что она сказала? Как она поступила?

— Она плакала над судьбой малышки Эми и восхищалась ею. Она страшно рассердилась на сэра Джона. Пошла к Нельсону, рассказала ему все. И он… Под флагом с крестом святого Георгия нет другого капитана, который сделал бы это ради простого матроса! Он поехал в Лондон, пошел к лордам Адмиралтейства. А когда они отказали ему — к королю. Мистер Питт помог ему. Они защитили и освободили меня. — Он выпрямился. Серьезно поглядел на Эмму. — Теперь вы поняли, что значит для Тома Кидда Нел и миссис Фанни? Разрешите, я пойду теперь за Джошуа и последую за вами.

Уязвленная его сухим тоном, Эмма жестом отпустила его. Но когда он уже собирался покинуть каюту, ею опять овладело беспокойство.

— Еще одно, Том! Ты назвал им мое имя?

Он остановился. Оглянулся. В глазах его было глубокое сочувствие.

— Я назвал только малышку Эми. Они не знают, кто она. Не знают, кем она стала. Ах, как вам приходится теперь все скрывать и прятаться! Вам, с уст которой не слетало раньше ни одного лживого слова!

— Раньше!

Она горько засмеялась. Молча прогнала его сердитым жестом.

Глава пятая

Джошуа очень понравился Эмме. Ему еще не исполнилось и пятнадцати, но в нем уже чувствовался мужчина. Когда он волновался, его большие серые глаза чернели, молодые руки и ноги напрягались, мягкий овал лица застывал. Он был очень хорош собой, в нем дремала неразбуженная страсть.

С Эммой он был сначала робок и неловок. Но во время поездки в палаццо Сесса, когда он остался один с ней в карете, он оживился, стал доверчивее. Пытаясь нащупать его интересы, Эмма расспрашивала его о жизни на «Агамемноне», о подробностях его службы, о его отце. Тут он растаял, потом загорелся. Неустанно рассказывал о мелких событиях из жизни капитана, демонстрировавших верность Нельсона долгу, безупречность его характера, доброту и сердечность.

Счастливый отец! Он был для своего сына идеалом мужчины! Что-то вроде тоски закралось в душу Эммы. И у нее был ребенок. Когда-то она мечтала о том, чтобы воспитать из него достойного человека, чтобы над дочерью не тяготели ошибки ее матери. Теперь маленькой Эмме было тринадцать лет. Она едва помнила свою мать. Никогда не слыхала имени своего отца. Жила под чужим именем в дальнем уголке Англии. Любовь получала от чужих людей. Любовь, купленную на деньги…

Слезы выступили на глазах Эммы. Поддавшись горячему чувству, она наклонилась, взяла в руки голову мальчика, хотела поцеловать его. Но отшатнулась, увидев растерянный взгляд его испуганных глаз.

Щеки его залились горячим румянцем…

* * *

Только поздно вечером Эмма попала в свою спальню, опустилась прямо у дверей на кушетку. Она смертельно устала. Как после целого дня тяжелой работы.

Что же случилось, отчего так сдали ее нервы? Прибыл корабль, она повидалась со старым другом юности, познакомилась с новыми людьми…

После ужина Нельсон рассказал о своей жене и об отце. Последние годы он прожил в доме викария в Барнэм-Торпе. Ему, впавшему в немилость, адмиралитет не доверил командования. Он стал сельским жителем, обрабатывал поля своего отца, охотился с соседними помещиками, занимался наукой и воспитанием Джошуа.

Откинувшись в кресле, Эмма внимала безыскусным речам Нельсона, теплому тону его голоса. Она могла бы часами слушать его, словно овеваемая ароматами цветущих полей. Потом она неохотно согласилась исполнить просьбу сэра Уильяма и спеть гостю одну из песен ее родины. Но когда под ее пальцами прозвучали первые аккорды арфы, она ощутила прилив ярости и исполнила одну из песен кельтских бардов — тех песен, которые столетиями хранил простой народ Уэльса — воинственные куплеты о рискованных морских походах, о погоне сильных за счастьем, о героической гибели…

В резком противоречии с простой крестьянской идиллией, восхваляемой Нельсоном, она пропела ему старые, гордые песни. Сама себе она казалась одной из тех бесстрашных лесных дев старинных сказаний, которые надевали на любимого щит, опоясывали его мечом и, подстрекая язвительны ми речами, отправляли его на бой и на смерть в бою…

Понял ли он ее?

В глазах его что-то вспыхнуло, кулаки сжались, как бы вокруг рукоятки меча…

А теперь она лежала без сил, вялая, несчастная, прислушиваясь к каждому звуку в ночной тишине огромного дома. В ожидании крадущихся шагов старика…

Сэр Уильям не отказал себе в удовольствии самолично проводить гостя в его комнату. Впереди них ступал слуга с зажженными свечами. Но когда Эмма хотела проститься с сэром Уильямом, подставив ему, как обычно, для поцелуя лоб, он запротестовал:

— Я еще приду к тебе! Ты ведь знаешь, нам надо еще кое-что обсудить. По поводу доклада Питту.

При этом он с улыбкой поглядел на Нельсона, даже слуге подмигнул — тщеславный фат, похваляющийся красотой своей жены.

Нельсон смущенно отвернулся, не заметив руки, которую протянула ему на прощанье Эмма.

Она, кажется, уже заснула. Но испуганно вскочила, когда на ее глаза упал яркий свет. С горящей свечой в руке вошел сэр Уильям. Он тщательно закрыл дверь, поставил свечу на стол, присел рядом с Эммой на край кушетки.

— Сегодня вечером ты была очень хороша. Тебе идет высокий драматизм. Новый нюанс. Над ним надо только еще немного поработать, и тогда он будет весьма эффектен.

Ее охватило отвращение к его голосу.

— Ты хочешь сказать, что я разыгрывала что-то перед Нельсоном?

— А разве нет? Или ты воистину чувствуешь себя героиней? Я тебя предостерегаю от этого. Это не модно в наш трезвый, просвещенный век. Впрочем, играла ты или нет, цель достигнута. Нельсон назвал тебя Орлеанской девой, которая могла бы вдохновить целый народ на героический подвиг. — Он захихикал. — Наивный он человек! Ты заметила, как он смутился, когда я сказал, что еще приду к тебе? Странный у него, должно быть, брак, если он все еще краснеет! Ну, в нашем Неаполе его от этого отучат. Но мне хотелось бы, чтобы наставницей была не ты!