Но места было мало. На тысячи людей приходилось едва ли двадцать пять судов. Эмма не осмелилась принять решение сама и передала его просьбу Марии-Каролине.

Он приходил ежедневно. Утром, днем, вечером. Робко проскальзывал через боковую дверь. Ждал в углу приемной. Не осмеливался задавать вопросы и только с немою мольбой ловил взгляд Эммы.

Не забыла ли его королева?

Эмма испытывала отвращение — и сострадание. Его взгляд, лихорадочное подергивание его губ внушали ей ужас.

Девятнадцатого Мария-Каролина прислала большой список тех, кому следовало разрешить посадку на корабли, и образец удостоверения для капитанов кораблей. Три амурчика, гравюра по рисунку Буше; один из них, стоя под кипарисом, дул в трубу, а двое других жестами манили к себе. Под ними надпись рукой Марии-Каролины: Jmbarcate vi prega М.С.[37]

С чувством сострадания Эмма просмотрела список, поискала в сопроводительной записке…

Имя Ванни там не значилось.

Его лицо стало пепельно-бледным. Какое-то мгновение он колебался, затем подошел к ней и положил на ее письменный стол запечатанную записку. Осторожно, как бы боясь коснуться ее руки, дотронуться до ее платья.

— Если завтра утром я не приду… может случиться, что мне что-либо помещает… не пошлет ли миледи это королеве?

Завтра…

Она подняла на него испытующий взгляд, но он уже повернулся и вышел, медленно, как будто охваченный усталостью.

На следующий день Мария-Каролина прислала еще один список. Так как в приемной было полно ожидающих, Эмма просмотрела его до того, как прочитала сопроводительную записку. Имя Ванни стояло в списке!

Однако поверх этого имени была жирная черта, как бы проведенная дрожащей рукой.

Эмма поспешно прочитала приложенное к списку письмо.


«Дражайшая миледи! Ежедневное скопление народа, публичные убийства — разве это не показывает, что нам предстоит? Я чувствую в душе смерть. Если бы не наш спаситель… исполненная доверия, я с моими невинными детьми отдаю себя в его руки.

При этом посылаю список лиц, которым я дала удостоверения. Так как несчастливцы не осмеливались обратиться с просьбой, о них, пожалуй, могли и позабыть — по злобе или из мести. Прощайте. Ах, если бы я могла хоть раз показать Вам, как я Вам благодарна! Пребываю самой несчастной из жен, матерей, королев, но постоянно Вашим верным другом.

Шарлотта.

Душа моя разорвана, сердце кровоточит…

Ванни… Несчастный застрелился сегодня утром. Я осыпаю себя за него горькими упреками.»


«Завтра…» Снова зазвучал в ушах Эммы тот странный голос, каким произнес. Ванни это слово. И тут она вспомнила об оставленном им для королевы письме. Она нерешительно смотрела на него. Посылать ли? А если оно умножит печаль королевы, и без того охваченной отчаянием?

Она решительно прочитала письмо.


«Неблагодарный двор вероломно бросает меня на произвол судьбы, беспощадный враг преследует меня. И нет мне пристанища!

Я отказываюсь от жизни, которая мне в тягость. Пусть моя участь сделает судей мудрее.

Ванни.»


Нечто мрачное, тяжкое поднялось перед Эммой из кратких строк. Ей вспомнилось, что сказала когда-то Мария-Каролина о благодарности королей. Но она тут же отогнала мрачные мысли. Разве она когда-нибудь рассчитывала на награду?

К тому же Ванни погиб не из-за неблагодарности Марии-Каролины. Его погубила собственная вина. Он был одним из тех гниющих деревьев, которые тысячами валил ураган времени.

Она разорвала письмо и бросила обрывки к другим, ожидающим предания истребительному огню.

* * *

Двадцать первое декабря, день бегства…

Вечером Келим-Эффенди, турецкий посол, устроил пышный праздник в честь сэра Уильяма. В 9 часов Эмма появилась в новом обличье — Евфросинии, Талии и исполнительницы тарантеллы. А затем, пока сэр Уильям, улыбаясь, принимал в зале восхищенные похвалы гостей, Эмма быстро надела в гардеробной грубое платье женщины из народа и через боковую дверь выскользнула на улицу.

Перед дворцом группами слонялись лаццарони, осаждали портал, заглядывали в освещенные окна, выкрикивали чудовищные проклятия в адрес этих бессердечных чужеземцев, танцующих и смеющихся, когда вся страна в такой нужде. Затем они столпились вокруг одного из экипажей, который как раз подъехал и остановился перед порталом. Узнав герб сэра Уильяма на дверце, они разразились бранью в его адрес и в адрес Эммы.

Тупой, старый шут, кричали они, нелепый рогоносец, не видит, что жена обманывает его. Не довольствуясь ролью возлюбленной австриячки, она завела еще и любовника — английского лорда, этот кое-как зачиненный, собранный из кожи и костей остов некоего Нельсона. С тех пор эти трое правят Неаполем. Разве не они втравили короля в войну? Потому что им нужен предлог, чтобы тянуть еще больше соков из несчастного народа. Вот к ним и текут деньги рекой. Все видят, как они эти деньги транжирят. Каждую ночь рыжая на другом празднестве, на ней все лучшие платья, все более дорогие украшения. А тем временем австриячка держит короля в замке в заточении. Через своих ставленников распустила слух, что бежала с ним в Сицилию. Но никого она этим не обманула. Без своей леди она из Неаполя не уедет. Придет день, и они дождутся возмездия, когда народ штурмом возьмет замок, освободит короля и бросит всех иностранцев в выгребные ямы.

Эмма слушала все это, улыбаясь легковерию толпы. Экипаж остановился здесь по ее приказу, чтобы люди поверили, будто «рыжая» все еще на празднике; чтобы отвлечь внимание шпионов от боковой двери.

Прикрыв лицо краем головного платка, она смешалась с толпой, со смехом отвечая на грубые оклики мужчин шутками на языке простонародья, и будто праздно слоняясь, прошла меж них.

Пробираясь обходным путем к южному углу арсенала на Молозильо, условленному месту встречи, она ни на мгновение не испытывала страха. Все это было ей давно знакомо. Со времен нищеты и бедствий, когда она бродила по пропитанным туманом, наполненным криками пьяной матросни улицам лондонского портового квартала.

Быть может, предусмотрительная судьба старалась закалить ее нервы для этой ночи, когда должно было все решиться?


Вступив в спасительную тень арсенала, она увидала на воде лодку. Гребцы сидели неподвижно, погрузив весла в воду, как бы готовые к стремительному броску вперед.

Она испугалась. Где же те три барка, которые должны были переправить на корабли Нельсона королевскую семью, министров, послов союзных держав, свиту? Неужели бегство не удалось?

С бьющимся сердцем поспешила она к потайному входу в подземный коридор. Она решила пойти к Марии-Каролине, чтобы в час опасности быть с нею. И если все погибло, вместе с нею умереть.

Но пройдя несколько шагов, она остановилась. Ей навстречу двигался человек, он был один. Вот он назвал ее имя, и по голосу она узнала его. Нельсон.

Едва дыша, она подбежала, бросилась ему на грудь, стала его расспрашивать.

Он кратко рассказал ей, что ее мать добралась до «Вэнгарда», выехав последней каретой из палаццо Cecca. В половине десятого сам Нельсон поднялся по подземному ходу в комнату Марии-Каролины, нашел там всю королевскую семью и беспрепятственно вывел ее тем же путем. Час тому назад барки с беглецами отошли и, вероятно, уже достигли линии кораблей. Фердинанд спасся бегством от своего народа удачнее, чем Людовик XVI.

Эмма вздохнула с облегчением. Однако волнение все еще не отпускало ее. Сэр Уильям?

Ну что же спрашивать, где он. Этот ловкач, так хорошо знающий Неаполь, конечно, проберется на корабль. Но Нельсон… то, что она была с ним наедине…

Прижавшись к его груди, она слушала удары его сердца, внимала звучанию его голоса.

Он остался здесь с маленькой лодкой, поджидал ее и сэра Уильяма. Он, конечно, не предполагал, что они смогут быстро выбраться. Однако проходила минута за минутой, он представил себе ее одинокий путь в ночи… этот сброд на улицах… и уже готов был бросить все на произвол судьбы и бежать ей навстречу.

Еще и сейчас его голос дрожал от страха за нее. А его лицо…

Она придвинулась ближе, жадно вглядываясь в него.

Как он бледен! Он, герой, для которого собственная жизнь ничего не значила, почувствовал слабость при одной мысли об опасности, грозящей его возлюбленной.

Как сладостно было это ощущение. Оно пробудило в ней желание. Ночи Кастелламаре… С того момента не прошло и двух месяцев, но ей это казалось вечностью. Поездка на Мальту, в Сан-Джермано, в Ливорно, поспешные приготовления к побегу. Все время между ними вставало что-то, разделявшее их. Они никогда не бывали наедине.

Но теперь… Дело завершено. В их душах еще не утих азарт борьбы, триумф свершения.

В такой момент — зачать дитя…

Она крепко прижалась к нему, потянулась к его губам…

Но он… Он внезапно отстранил ее и пошел навстречу сэру Уильяму.

Глава двадцать шестая

На следующее утро бесчисленные лодки покрывали водную гладь залива, окружая «Вэнгард». Пассажиры возбужденно выкрикивали имя короля, сотрясали воздух жалобными воплями, заклинали Фердинанда остаться. Однако он не показывался. Он приказал Актону спроваживать все эти городские комитеты, депутации магистрата, представителей купечества и ремесленников, которые поднимались на борт корабля. Принял он только преподобного кардинала-архиепископа Капече Дзурло. Кратко разъяснил ему, что страна предала своего короля и теперь он поневоле доверился морю.

Неаполитанские линейные корабли «Саннита» под командованием Караччоло и «Архимед» под командованием графа Турна должны были сопровождать «Вэнгард» в Палермо. В полдень их капитаны запросили приказ Фердинанда. Караччоло осмелился еще раз пасть королю в ноги: умолял его покинуть британское судно и перейти на «Санниту»; остаться на своей территории, а не отдаваться всецело на милость чужеземцев.