Всякий раз, когда он возвращался на родину после скитаний по морям, он был полон надежды. Может быть, наконец это жалкое тело подчинится стремлению души… Напрасные мечты! Конвульсивное сокращение нерва продолжало повергать его в обморок. К чему иметь душу, если ей было заказано любить?

И стоило ли тогда вообще жить?

Его отчаянный взгляд был неподвижен. Он погрузился в мрачное молчание.

Теперь ей стало понятно, почему он так боялся всякого физического соприкосновения с ней. Как будто даже ее тихое дыхание рождало в нем парализующий страх.

О, какие муки! Ему приходилось избегать того, что он любил! Того, чего желал всеми силами своего страстного сердца!

И все же… Он думал, что ему следует умереть, но ведь он жив. А что если все это только воображение? Ошибка его разгоряченной страхом фантазии?

Она склонилась над ним, обняла его за плечи, приложила губы к его уху:

— Вы помните доктора Грехема? Ученые называли его шарлатаном, а его новую науку — обманом. Но он исцелил многих. А я — я была его помощницей. Все, что он знал, он передал мне Суеверные люди сказали бы, что это случилось для того, чтобы я вылечила Нельсона. Нужно только, чтобы вы верили мне, доверяли мне. Быть может, тогда в один прекрасный день…

Прислушавшись, он поднял голову. Устремил на нее неподвижный взгляд, повторил вслед за ней:

— Быть может…

Обезумев от страдания и любви, она бросилась к нему, прижала его к своей груди, покрыла его лицо трепетными поцелуями.

— В один прекрасный день… о, как я хочу этого! Я хочу этого всеми силами моей души!..И знаю, это случится. В один прекрасный день я подарю тебе… ребенка, Горацио, нашего ребенка…

Глава девятнадцатая

Хоть обычно к обеду почти всегда приходили гости, в этот послепраздничный день дома были только свои. Когда Эмма вошла в большую столовую, сэра Уильяма еще не было. Вынужденно сдержанная в присутствии матери, она тайком глазами послала привет Нельсону и принялась молча слушать, как он расхваливал вчерашний удачный выбор праздничных блюд, приготовленных под руководством старой дамы. Он всегда держался с ней доверительно и любезно, как с матерью.

Наконец явился сэр Уильям. Эмма невольно затрепетала, увидав его. Этой ночью она ни разу даже не вспомнила о нем. И только теперь ее вдруг внезапно пронзила мысль, что произошедшее касается и его тоже. Он был как будто в прекрасном настроении, так и сиял. Поинтересовался здоровьем каждого из присутствующих, пожал руку Нельсону, поцеловал Эмму в лоб, потрепал по плечу миссис Кадоган. Потом оглянулся, как бы в поисках кого-то:

— А юный Асканий Дидоны? Он еще не пришел? Мы сегодня ведь своей семьей, я пригласил и его откушать с нами.

Нельсон вздрогнул:

— Джошуа… — с трудом выговорил он. — Он не придет. Я вынужден был послать его в Кадикс… мне нужен был верный гонец…

Сэр Уильям засмеялся.

— И вы выбрали именно Джошуа? Воистину, на службе, оказывается, вовсе неинтересно быть вашим сыном. Едва он попривык к нашему неаполитанскому раю, как адмирал-отец уже опять шлет его как архангела с огненным мечом. Ну, в конце концов, ему не повредит глоток свежего воздуха. Думаю, ему нужно немного поостыть. Вчера он был, как бы это сказать, — немного дерзок. Он был на волосок от того, чтобы испортить нам самый блестящий номер нашей программы. Ну, конечно, молодая горячая кровь. К тому же — старое вино. И когда знаешь, как он обожает своего отца… И это немедленно выливается при всяком подходящем и неподходящем случае в крики «браво» и аплодисменты. Хорошо еще, что я сразу же подал знак музыкантам. Поэтому никто ничего не заметил. — Он поочередно остановил взгляд на Нельсоне и Эмме, потирая руки. Потом указал на накрытый стол. — Начнем? Миссис Кадоган, лучшая теща на свете, позвольте повести вас к столу! Я уже вижу по глазам милостивого господина адмирала, что он похитит у меня жену. Возьми сиятельного лорда, Эмили, и плыви с ним на ту сторону стола визави нас, почтенных стариков! Идем, матушка, сядем напротив этих молодых людей!

Шутя сделав ей реверанс, он предложил ей руку. Но она с улыбкой отклонила его предложение:

— Мне очень жаль, сэр Уильям. Но я уже пообедала. Вы же знаете, я обедаю раньше. Я вошла сюда только взглянуть, все ли в порядке. Из-за праздников слуги стали немного небрежничать.

Он состроил комически огорченное лицо:

— Всегда мне не везет с женщинами. Мне так хотелось бы немного поболтать с вами. Ведь эти дети все время говорят о великих вещах. А я — в стороне. Просто сижу как третий лишний. Ну, тогда сделайте что-нибудь для моей бедной души. Перед тем как соснуть на часок, пошлите небу набожную молитву за мужа вашей дочери, грешного насмешника.

Он проводил ее к двери, простился с ней, вернулся. И все в своей утрированно комичной манере, придававшей его юмору нечто вызывающее. Усевшись против Эммы и Нельсона, он продолжал непрерывно болтать, пока слуга подавал обед.

— Джошуа в Кадикс? Вдруг, ни с того ни с сего?

Нельсон, бледный, сидел рядом с Эммой, опустив глаза в свою тарелку.

— Я послал туда еще из Египта корабль «Леандр» с известием о победе. Но он не прибыл. Его захватил «Женеро», один из французских кораблей, спасшихся бегством. Вчера я получил сообщение об этом. Во время бала. Таким образом, лорд Сент-Винсент, наверно, еще не знает ничего об Абу-Кире. А так как Джошуа — самый молодой капитан…

Он запнулся. Как будто бы слова застревали у него во рту. Сэр Уильям кивнул.

— Ему нужно было уехать. Конечно. Ах, эти вечные дела! Не успел праздник кончиться, как опять за работу! Вот почему я на рассвете видел еще у вас свет.

Эмма с трудом скрыла свой испуг:

— Ты видел…

Как бы вспомнив что-то, он хлопнул себя ладонью по лбу:

— Ах, да! Ты ведь еще ничего не знаешь! Со мною было то же, что с Нельсоном. Едва я переоделся после бала, как на меня напал мистер Кларк с курьером из Лондона. Лордам из министерства иностранных дел опять было не совладать со своим любопытством. Им потребовался подробный доклад о том, почему Неаполь все еще не открывает нам свои гавани. Для меня — это пустяк в восемнадцать страниц. Но наш кунктатор мистер Кларк… я уж думал, что мы никогда не закончим шифровку. Когда взошло солнце, мое терпение лопнуло. Я хотел попросить тебя помочь мне. Поднялся наверх, постучался в твою дверь. Но ты не отвечала. Тогда я сообразил, что, пережив все волнения этого дня, ты безусловно заслужила право на крепкий сон. Устыдившись, я опять удалился, как изгнанный супруг…

Он похихикал, засмеялся, скорчил комическую гримасу.

Когда взошло солнце… А дверь! Эта дверь, в которую стучался сэр Уильям… У нее было такое чувство, будто кровь в ее жилах превратилась в лед…

— Ты бы зашел! — пролепетала она. — Дверь ведь была открыта, правда? Было так жарко. Я не спала. Я сидела на балконе.

Она смолкла, поймав на себе пристальный взгляд Нельсона. Ах, вот теперь она делает то, что всегда считала отвратительным и подлым! То, что люди лгут из-за любви…

Радостно захохотав, сэр Уильям всплеснул руками:

— И ты, Брут? Значит, мы все трое не спали! Ну, вы, счастливчики, отоспались зато потом. А я, бедный, умученный посол… Все утро открывались и закрывались двери. Пришло еще одно письмо от Марии-Каролины. Она чувствует себя неважно. Просит меня посодействовать тому, чтобы Чирилло взялся снова лечить ее.

— Чирилло? — быстро повторила Эмма, стараясь не упустить возможности сменить тему разговора. — Не думаю, что он пойдет на это, — и, обращаясь к Нельсону, она пояснила: — она ему отвратительна. Прежде он был ее лейб-медиком, но после того, как по ее указанию казнили студентов, он отказался от этой должности.

Он попробовал поддержать этот разговор:

— Вы писали мне тогда об этом и о том, что он не любит нас, англичан.

— Для него мы — губители Неаполя. Но его ненависть — только риторическая. Врач в нем берет верх над политиком. Ко мне он, например, всегда очень внимателен.

Странная улыбка, провоцирующая, хищная, не сходила с лица сэра Уильяма.

— Он полагает, что встретился здесь с интересным случаем, он называет его в шутку «horror vacui» — голодом сердца. Очень лестно мне, кто по закону обязан снабжать это сердце животворным питанием, а что, нет? Не беспокойся, Эмили, я не воспринимаю это трагически. Это его конек. Он считает всех наших дам истеричками, что, право, не было бы чудом при их полном безделии и раскаленных неаполитанских небесах. Поэтому, carissimo[19], Бога ради, не заводите здесь связей. Никогда не известно, что тебя ждет с этими загадочными душами. Они с легкостью прибегают к яду и кинжалу, и вот мы, иностранцы, уже понемногу начинаем им подражать. Но что я говорю! Для вас, супруга sans peur et sans reproche[20], такой опасности не существует. Кстати, вы получаете письма от леди Нельсон? Жаль, что ее здесь нет, что она не может присутствовать при триумфе своего героя! Я с нетерпением жду возможности познакомиться с ней. Так приворожить к себе странствующего мужа, чтобы он сохранял верность, несмотря на все разлуки и экзотические соблазны, — должно быть, она владеет какими-то колдовскими чарами. Не сердитесь, illustrissimo[21]. Вы, человек… Вы, человек, чуждый мира, еще не знаете нас, людей светских.

Чтобы не показаться в смешном свете, мы сами надо всем шутим. И даже над самым святым, над нашими женами. Если говорить серьезно, я испытываю величайшее уважение к леди Нельсон и восхищаюсь ею, и был бы в восторге, если бы Эмме удалось добиться ее дружбы. Ты не хотела бы воспользоваться случаем, дорогая, и написать ей? И пошли ей все маленькие милые воспоминания, которые ты собрала за эти дни. И не забудь объяснить ей причину внезапного отъезда Джошуа. Чтобы она не думала, что мы здесь плохо относились к нему. Напиши еще сегодня, хорошо? А теперь — возьми в руки свой бокал! А его милость лорд позволит нам под итальянским небом выпить это благородное французское шампанское за здоровье далекой, верной, отважной, доверяющей ему жены моряка.