– Вот и ты помолчи. Лучше послушайте меня. Вы не только о себе думать должны. По вашему поведению и о сестрах судить станут. Что будет, коли по всей Европе разнесут, мол, у государыни Екатерины Алексеевны внучки вертлявые или болтушки?

– Ах, нет! – прижала руки к груди Сашенька. – Мы будем достойны.

– Надеюсь. Государыня просила с вами беседу на сей счет иметь. – И Шарлотта Карловна стала подробно разъяснять, как нужно вести себя со столь важными гостями.


О приезде юного короля Швеции Густава вместе с его регентом герцогом Карлом Зюдерманландским действительно было договорено. Для этого пришлось преодолеть немыслимое количество дипломатических и иных препятствий, в том числе официально расторгнуть уже существовавшую помолвку Густава. Честно говоря, не все понимали императрицу. Королю вот-вот исполнится восемнадцать, он станет полноправным безо всяких регентов, в то время как сейчас он почти во власти регента, который совсем не склонен ни к союзу с Россией, ни тем более к женитьбе Густава на внучке императрицы. Что бы не подождать?

Екатерине не были нужны в Швеции противники ее внучки, а потому она предпочла действовать напрямую и лично. Шведский посол сообщал в Стокгольм:

«Во всем этом видна женщина и в немалой доле ее тщеславие. Верно то, что императрица, хотя уже такая старая, не без основания рассчитывает понравиться своим личным обаянием, и я не знаю никого, кто умел бы, как она, создавать радость и заставить себя полюбить, когда ей действительно этого хочется».

Бабушка и впрямь столь активно занималась устройством семейных дел своих внуков и внучек, что было отчего поразиться.

Старший Александр уже был женат, в середине февраля состоялось венчание и второго великого князя, Константина, с принцессой Кобургской Юлией, крещенной Анной Федоровной. Крестной матерью немецкой принцессы была сама Сашенька, Александра Павловна. Она прослезилась, прекрасно сознавая, что в случае замужества и ей тоже придется принимать крещение. Об этом как-то не задумывались, ведь жена должна бы переходить в веру мужа, так поступали все прибывающие в Россию невесты. Крестилась Екатериной Алексеевной сама государыня, бывшая Софьей Фредерикой, крестились и обе жены великого князя Павла Петровича – Наталья Федоровна и Мария Федоровна…

Устроив свадьбы внуков, императрица всерьез занялась судьбами и внучек. Она словно торопилась, неужели что-то предчувствовала?

Екатерина писала своему непременному корреспонденту Гримму:

«…Теперь женихов у меня больше нет, зато пять невест; младшей только год, но старшей пора замуж. Она и вторая сестра – красавицы, в них все хорошо, и все находят их очаровательными. Женихов им придется поискать днем с огнем. Безобразных нам не нужно, дураков – тоже; но бедность – не порок. Хороши они должны быть и телом, и душой».

Замечательные слова, и бабушка активно занялась делом. Едва ли даже старшей из великих княжон было пора замуж, ведь Александре едва исполнилось тринадцать, они с сестрой Еленой обещали стать выдающимися красавицами (и стали!). Очаровательные, прекрасно воспитанные принцессы с огромными придаными были подарком для любых женихов, вот только их бабушка… Российскую императрицу побаивались во многих дворах Европы.

Не был исключением и шведский. Регент юного короля герцог Карл приходился Екатерине кузеном и долго сопротивлялся, предвидя сильнейшее влияние с ее стороны, под которое попадет Густав, едва окажется в российской столице. Но как ни сопротивлялся, пришлось ехать.

Король Густав и его регент Карл Зюдерманландский прибыли в Россию под именами графов Гаги и Вазы в сопровождении огромной свиты 13 августа 1796 года. Через день был назначен прием у императрицы. Задолго до приезда Екатерину предупредили, что главной чертой характера молодого короля является гордость, временами, пожалуй, излишняя.

– Ничего, с чужой гордостью мы справимся!

– Вы собираетесь его унизить?! – ахнул посол, предвидя самые немыслимые дипломатические осложнения после этого.

– Ни в коем случае! Гордых государей, даже если они приезжают инкогнито, надо все равно принимать, как государей. – Чуть улыбнувшись, она добавила: – Тем более он, возможно, станет моим внуком, а вы знаете, как я люблю своих внуков.

Стединг отвесил низкий поклон с улыбкой:

– Жалею только о том, что слишком стар, чтобы проситься к вам во внуки.


И вот этот кандидат во внуки приехал из особняка посла Стединга в Зимний дворец, куда нарочно перебралась и Екатерина со всем своим двором из Царского Села. Она могла бы принять графа Гагу и в Царском, но нарочно организовала пышный прием в Петербурге, чтобы польстить юному королю. Из Гатчины со своим семейством прибыл и великий князь Павел Петрович. Даже не так давно родившая сына Николая (наконец-то еще один мальчик после шестерых дочек!), великая княгиня Мария Федоровна, оставив самых младших, тоже приехала.

Юный король явно нервничал. Он был основательно настроен против российской императрицы, брака и всего двора своим дядей-регентом, ожидал приказного тона со стороны старухи, сидевшей на престоле не по праву, и чувствовал горячее желание немедленно вернуться обратно в Стокгольм! Только дипломатичное поведение посла Стединга удерживало его от резких шагов.

– Почему вы так нервничаете, Ваше Величество? Российская императрица весьма и весьма приятна в общении, она весела и обаятельна, несмотря на свой возраст, и у вас не будет затруднений, поверьте.

Вышагивавший из угла в угол король остановился:

– Как я должен к ней подойти? Я граф Гага, она императрица и много старше, следовательно, я должен целовать ей руку? Я – целовать?! Это унижение!

Стединг едва не схватился за голову, об этом они даже не задумались, но поспешил возразить:

– Я вас уверяю, Ваше Величество, что поцеловать руку у столь приятной женщины можно легко, стоит только забыть о том, что она императрица.

Неизвестно, чем бы закончился этот разговор, но их пригласили в зал. Посол шел сзади, готовый просто вцепиться руками в короля, если тот вдруг решит развернуться и уйти; помня о весьма горячем нраве своего монарха, посол мог ожидать и такого. Но Густав для себя решил другое – он играет в графа Гагу, значит, именно в качестве такового и станет целовать руку старушке. Интересно, а она сама-то ходит или водят под руки? А слышит как, не придется ли кричать в ухо? Все же скоро семь десятков лет… Возраст для женщины, тем более прожившей весьма бурную жизнь, немалый.

Конечно, королю много рассказывали об императрице, но ближе всего к его ушам были уста регента, который отнюдь не питал к Екатерине братских чувств, а потому больше насмешничал над старухой, которая не в силах покинуть трон, так к нему привыкла.

Зимний дворец произвел на короля сильное впечатление, здесь было не просто красиво или богато, здесь все в превосходной степени! Строгая простота помещений его собственного дворца показалась почти мрачной.

И вот перед ними распахнулись высокие двери комнаты, стоявшие по их сторонам то ли лакеи, то ли придворные (здесь все столь нарядны, что не разберешь, пока не приглядишься) согнулись, молча приветствуя короля. Густав вдруг почувствовал себя действительно королем! Неважно, что он не на троне, позолота вокруг, множество придворных, блеск нарядов и бриллиантов, эти поклоны только выгодно оттенили его собственный черный костюм. Король уже был доволен.

Навстречу ему двинулась полноватая, красивая женщина невысокого роста, но державшаяся прямо и величественно. Даже на расстоянии Густав почувствовал исходившую от нее волну обаяния и приветливости. Императрица?! А как же… а как же почти семьдесят лет?! Старость?

Густав не успел опомниться, как уже пытался поцеловать протянутую ему красивую ручку с белоснежной кожей и изумительной формы пальцами с аккуратными розоватыми ногтями. От императрицы умопомрачительно приятно пахло…

– Нет, нет. – Она не позволила поцеловать руку и, наклонившись ближе, произнесла по-французски: – Я не должна забывать, что граф Гага – король. Ограничимся рукопожатием.

Ее голос очаровывал не меньше внешности и манер, Густав почувствовал, что полностью попал под обаяние российской государыни. Происходило то, чего так боялся его регент, следовало встряхнуть головой, чтобы немедленно сбросить чары, но делать этого совершенно не хотелось…

Мало того, Густав наблюдал интересную сцену: сам на словах твердый, герцог Зюдерманландский тоже попал под это обаяние! Дядя короля после представления зачем-то принялся довольно неловко извиняться за то, что командовал войсками, сражавшимися с ее армией. И тут Екатерина показала свое умение оборачивать любезностью даже неловкие положения:

– Ах, герцог, я должна по секрету сообщить вам об одной невзгоде, которой часто подвержены люди моих лет, – я страдаю забывчивостью.

Густав едва не аплодировал, как и остальные, окружавшие императрицу.

Но теперь предстояло знакомство с самой предполагаемой невестой.

– Я хотела бы представить вам, Ваше Величество, своего сына великого князя Павла Петровича, великую княгиню Марию Федоровну и моих внуков. У великого князя немалое семейство, мне на радость. Я любящая бабушка.

Произнося все это, Екатерина взяла юного короля под руку и провела в следующую комнату.

Дальше он пожимал руку и говорил слова приветствия Павлу Петровичу, Марии Федоровне, Александру Павловичу с его супругой Елизаветой Алексеевной, Константину Павловичу с Анной Федоровной… И вот наконец:

– Мои внучки великие княжны Александра Павловна, Елена Павловна, Мария Павловна, Екатерина Павловна, Ольга Павловна… Самые маленькие остались с кормилицами дома.

Ему еще что-то говорили, он что-то отвечал, но сердце короля Швеции осталось там, где он услышал: «Александра Павловна». Впервые увидев портрет двух старших княжон, выполненный известной европейской художницей Виже-Лебрен, он так загляделся, что даже выронил шляпу. Девушки на портрете были поистине очаровательны, как два ангела. Но тогда Густав попросту не поверил, решив, что это умение художницы придало им столько очарования. Теперь он понял, что императрица Екатерина, недовольная портретом, была права, тот не отразил и десятой части прелести, которую являли княжны.