Екатерина посмотрела на него долгим внимательным взглядом, потом кивнула:

– Верю. Иди.

Конечно, она постаралась отблагодарить мимолетного любовника, как благодарила всех, кто оказывался с ней рядом на ложе, пусть и совсем ненадолго. Николай Семенович сдержал свое слово, он никогда и слова не произнес о своем нечаянном возвышении и отставке и известность приобрел совсем не как минутный фаворит, а как боевой генерал.

Следующим Екатерина распорядилась позвать Потемкина. Перекусихина уже немного струсила, она понимала, что если Григорий Александрович узнает, кто именно его выдал, то житья не даст. Императрица, видно, поняла этот страх, чуть усмехнулась:

– Не бойся, не скажу, откуда знаю.

А вот Потемкин пришел в халате, под которым явно не было нижнего белья. То ли по привычке, то ли решил, что возвращен хоть на ночку в фавориты (и такое ведь бывало).

– Гришенька, ты б оделся, не ровен час простынешь.

– Тепло, – поморщился Потемкин, поняв, что в постель не зовут. – Как голова, Катя?

– Болит… Скажи, тебе Ланской деньги давал?

Потемкина просто так не возьмешь, пожал плечами:

– Не помню… Да мне много кто давал… – Но он уже сообразил, о чем речь, а потому пошел в атаку: – Все, Катя, благодарили за то, что к тебе приставил, а особливо за то, что сначала лоску придал. Ведь любой из них кто был до меня? Деревенщина, даром что дворяне. Я каждого обтесал, огранил, как бриллиант, вот и получились красивые и умные мальчики. Для тебя, Катя, старался.

Губы Екатерины чуть тронула улыбка:

– Я тебе за то благодарна. Меня другое интересует. Ты Ланскому поместье свое продал?

– Ну, продал, – чуть поскучнел Потемкин.

– Знал, что у него денег на то нет?

– Кто ж знал, что он своих не имеет? Не покупал бы! – Глаза Григория Александровича вдруг блеснули, выдавая хитрую придумку: – Или тебе бы пожаловался на меня, коли не желал покупать!

Екатерина не смогла не улыбнуться:

– Иди уж спать, выдумщик! Так я и поверю, что ты добром его принудил купить-то! И имение небось раз в пять меньше стоит, чем запросил.

Потемкин понял, что прощен, нарочито обиженно засопел:

– Обижаешь, матушка, всего-то в два!

– Ступай, – махнула на него рукой императрица.

На следующее утро в Ораниенбаум помчался гонец с предписанием полковнику Ланскому спешно вернуться в Петербург к государыне.


Ланской уже мысленно привык к своей отставке, ждал только одного – что будет отправлен за границу, как все предыдущие фавориты. Хотел молить, чтобы далеко не отправляла, пусть лучше снова в кавалергарды, чтобы хоть издали видеть! Или в Ораниенбаум, к которому привык и который успел полюбить. Но императрица повела себя чуть странно.

Темные круги под глазами выдавали едва прошедшую сильную мигрень, строго кивнула на кресло напротив:

– Сядь, Александр Дмитриевич. Поговорить хочу.

И снова сердце упало, значит, решила прочь отправить, а бумага, которую с секретера взяла, небось предписание. Ну что ж, ее воля. Сел. Она напротив, прошлась по комнате.

– Ты у Григория Александровича зачем имение купил?

Что ответить? Что был вынужден? Так толку-то, все равно отставки избежать не удалось. Только чуть пожал плечами:

– Он предложил, я купил.

– Зачем мне лжешь? Не предложил он, а заставил! А ты-то почему подчинился?

Хотелось крикнуть: «А что я мог?!»

– Для того в долги влезал?

– Да.

– А мне почему не сказал? Сейчас честно говори, чем он тебя заставил? Я уж все равно знаю.

И Ланской решился:

– Грозил отставкой…

– Ну все одно так и случилось.

– Денег не хватило, – сокрушенно вздохнул Ланской. – Я не успел книги продать да еще кое-что… И из дома прислать не могли…

– Чего ты боялся-то, Саша?

И вот то, что она по-прежнему называла его Сашей, подкупило окончательно.

– Боялся, что поссорят нас и совсем тебя потеряю… вас…

Минуту Екатерина смотрела на Ланского молча, а тот во все глаза на свою богиню. Голубые глаза не лгали, не важны деньги, лишь не гнала бы прочь. Ее горло перехватило, а сердце захлестнула горячая волна счастья. Есть на свете человек, готовый отдать все, что имеет, только бы она не прогнала! Сколь же она ему дорога!

Екатерина подошла и вдруг крепко прижала голову опального любовника к своей груди:

– Саша, Саша… никогда не лги мне и ничего не бойся! Я же тебе не враг!

Он обхватил ее полнеющий стан руками, тоже прижал к себе, почти всхлипнул:

– Не буду…

Ему бы запомнить эти слова, но придет время, он снова солжет, и именно эта ложь будет стоить ему жизни…

А тогда она оказалась в его объятиях, даже несмотря на то, что до вечера было еще далеко. И снова потом он лежал, обхватив ее и прижавшись всем телом, снова горячие руки хозяйничали, где хотели…

А верные камер-юнгфера и камердинер не подпускали к кабинету и спальне государыни никого и близко.

– Сказано не мешать! Завтра придете! – внушал Захар Константинович пришедшему с горой бумаг Безбородко, и тот, вздохнув, отправлялся прочь. Что поделать, если у государыни возвращенный из опалы фаворит…

Но Сашу Ланского любили все, он никому не вредил, ни о ком не злословил, хотя и никого не продвигал. Именно вот эта отстраненность от придворных интриг позволяла Ланскому не иметь недругов. Кроме того, все заметили, сколь раздражительной была государыня, пока Ланской находился в опале, как невесела и рассеянна. Пусть уж лучше с ним…


Тон писем постоянному адресату Екатерины барону Фридриху Мельхиору Гримму сразу изменился. Императрица снова была весела, о чем сама же и сообщала. Гримм мог только порадоваться за свою благодетельницу, она нашла человека, по-настоящему влюбленного, и влюбилась сама. По тональности писем барон быстро понял, что с новым фаворитом его роднит именно это – любовь и преданность Екатерине.

В Европе у императрицы было несколько знаменитых и просто известных адресатов, в числе которых Вольтер и Дидро. Но с просветителями она могла рассуждать только на темы образования и нравственности, в то время как Фридриху Гримму писала обо всем. Постепенно при помощи писем они стали близки настолько, что даже альковные дела далекому барону оказались известны куда лучше, чем ближайшим подругам. Подруги могли злословить, а обожавший Екатерину Гримм был молчалив о ее достоинствах и недостатках, как рыба. Вернее, достоинства подчеркивал при любой возможности, а недостатки скрывал. Ни к чему пятна на солнце…

Сам Фридрих появился в Петербурге в свите первой супруги Павла Петровича Натальи Алексеевны, урожденной Вильгельмины Гессен-Дармштадтской. Императрица сразу заприметила умного, разговорчивого придворного и предложила службу при своем дворе, но барон не рискнул в немалом возрасте (более пятидесяти лет) начинать новую жизнь в холодном сыром Петербурге, тем более с его слабым здоровьем. Екатерина нашла способ не прекращать общение с интересным для нее человеком и решила эту проблему так, как решала все остальные.

Дидро продает свою знаменитую библиотеку, которая была бы полезна России? Российская императрица покупает книги за большую, чем просит сам хозяин, сумму, при этом оставляет библиотеку в его пользовании пожизненно и платит немалое жалованье самому Дидро… как библиотекарю при собственных книгах! Вольтеру попросту оплачиваются его труды по переписке с монархиней.

Так же поступила Екатерина и с бароном Гриммом: понимая, что ему некогда тратить время на переписку, императрица положила Фридриху Мельхиору приличное жалованье (не меньше посольского работника) за то, чтобы он отвечал на многочисленные письма знатной корреспондентки, к тому же сообщал все европейские новости и помогал отыскивать стоящие предметы для коллекций. За отдельные успехи следовала отдельная плата. Барон жил, сочетая приятное с полезным, переписка с Екатериной не стоила ему ничего, потому что ее послания привозили курьеры, они же забирали и ответы, тратился Гримм разве что на чернила, а доход приносила вполне ощутимый. Получалось, что Екатерина просто содержала всех, кто ей был приятен и полезен.

Но не это привлекало Фридриха Мельхиора. Екатерина действительно была потрясающим человеком, и переписка с ней сама по себе настолько оттачивала и слог, и мысли барона, что впору ему самому доплачивать корреспондентке за учебу. Также училась и сама Екатерина, ведь она и дня не могла прожить без письма или литературного труда.

Потому о Ланском Фридрих Гримм знал больше всех и раньше всех. Появление такого человека рядом с его платонической возлюбленной барона радовало, он давал советы, как образовать молодого человека, писал ему самому, помогал подбирать коллекции камней и книжные новинки. Александр по-французски писать пока не мог, но читал, потому письма Гримма были для него радостны, общение с умным, образованным человеком весьма поднимало Сашу в собственных глазах, но главное, подвигало и самого на овладение знаниями. Это, в свою очередь, нравилось барону, юноша не был выхолощен придворными интригами, его ум не был холоден, зато оказался от природы любопытен и восприимчив. В общем, во мнении о дорогом Саше Екатерина и Гримм вполне сошлись, но так же сошлись и Ланской с Гриммом в их любви к богине.

Екатерина хвасталась Гримму, что Саша способностей необычайных, словно дорогой камень, только вот огранки нет, но она готова этой огранкой заниматься день и ночь. Саша нарисовал профиль своей богини столь удачно, что его перенесли на монеты! Это ли не свидетельство незаурядности? Он всего за пару месяцев (Екатерина скромно умолчала, что это были месяцы опалы) научился работать с камнем и делает прекрасные камеи. Саша интересуется историей не меньше ее самой, помогая добывать новые знания в архивных материалах… Саша… Саша… Саша… Барон Гримм поддерживал императрицу в ее увлечении, а молодого фаворита в стремлении хоть как-то соответствовать богине. Оставалось молить бога, чтоб такое положение продлилось как можно дольше.