– Ну что ж, мне не надо, чтобы ты, не скрывая, рассказала всю свою жизнь, – усмехнулась княгиня. – Можешь оставить свои тайны при себе. Все же я думаю, что такой умной девице ни к чему пропадать в поварне. Отныне ты будешь находиться при мне, готовить лечебные отвары и напитки для моих людей. Сейчас мамка покажет тебе твое жилье.

Ключница оживилась и, бросив на ходу: «Идем за мной», вышла из покоев.

В небольшой избе, куда старуха привела Ярину, размещалось несколько лежанок с удобной постелью, длинный стол и гладкие скамьи. У двери висел медный рукомойник, под ним – деревянное корыто для помоев. По другую сторону от двери стояла глинобитная печь, обогревавшая всю избу.

От лучинок, воткнутых в лепные плошки, стоящие на столе, исходил мутный свет. На скамьях сидели девушки, старательно прядя кудель. Увидев ключницу, они повскакали с мест, низко поклонились. Старуха, не произнеся ни слова, указала Ярине на одну из свободных лежанок и удалилась.

Ярина быстро познакомилась со всеми обитателями избы. Девушки прислуживали лично княгине, у каждой была своя обязанность, а в свободное время они пряли и вышивали, отдавая готовое рукоделие ключнице.

Только Ярина, осваиваясь, подошла к своей лежанке, думая при этом, что надо как-то Дару весточку послать, со двора раздался свист. Девушки недоуменно встрепенулись.

– Это ко мне, – улыбнулась Ярина.

Девушки тут же захихикали, переглядываясь. Ярина вышла во двор. Дар поджидал ее, привалившись плечом к стене избы.

– Ну, наконец-то, – облегченно произнес он. – А я уж испугался. Думал, куда это тебя карга старая повела из княжеских хором?

– Погоди, ты-то как узнал?

– Кима ко мне прибежала, когда тебя повели к княгине. Я и подался к ее покоям, не мешкая. Смотрю, а старуха уж тебя в другую сторону ведет. Ну и страху я натерпелся. Вот ведь говорил я тебе, что в поварню не надо больше ходить после вчерашнего. Не послушалась меня…

– Все обошлось, – успокоила Ярина брата, – а зелье даже помогло хорошую службу найти.

И девушка поведала Дару о своем новом положении при княгине.

– Я и о тебе замолвлю как-нибудь словечко, – пообещала она. – Может, в младшие гридни тебя возьмут или еще какое дело подвернется?

– Да, хорошо бы, – обрадовался юноша.

Глава пятая

После ухода ключницы и Ярины княгиня устало подошла к оконцу, сняла заслонку, поставила ее на пол и высунулась в открытый проем, с жадностью вдыхая свежесть морозного утра.

Ключница и девушка удалялись по мосткам. Следом за ними шел паренек, которого они не замечали. Его походка, движения рук, посадка головы были странно знакомы княгине, хотя она готова была поклясться, что никогда не видела юношу прежде. Вот он воровато огляделся, повернув в ее сторону лицо, и сердце женщины замерло в груди.

«Наваждение какое-то», – решила она и поспешно вставила заслонку обратно в оконце, убеждая себя, что замерзла, и действительно ощутила вдруг озноб по всему телу.

Княгиня медленно направилась в опочивальню, расположенную рядом со светелкой, прилегла на ложе, не потрудившись убрать гору подушек и одеял из легчайшего лебяжьего пуха. Прикрыла глаза, но образ паренька не исчез. Он так был похож на ее погибших братьев-близнецов, что она не смогла отогнать воспоминания, навеянные этой встречей.

Вспомнила счастливое доброе детство, которое провела в этих хоромах и в этом дворе, играя с братьями-княжичами и сыном тиуна Гордятой.

Гордята, самый старший из них, слыл в компании заводилой. Он придумывал интересные игры и состязания на выносливость. Ему беспрекословно подчинялись и княжичи, и княжна, благоговея перед его силой и умом.

Шли годы, и однажды княжна по-новому взглянула на Гордяту. Она заметила, что он высок, могуч в плечах и красив лицом. Девушка влюбилась. Гордята не был дурачком и, заметив красноречивые взоры, ответил взаимностью.

Юная любовь не осталась тайной двух сердец. Поскольку в Киеве знатных и богатых семей было не так уж много, никто не сомневался, что княжна выйдет замуж за старшего сына княжеского тиуна.

Мирная жизнь закончилась неожиданно. Князь-отец умер в одночасье, не оставив наказа, кому сесть на княжение. Едва его отправили на краду, братья-близнецы подрались между собой из-за права на стол. Бабка-повитуха, принимавшая роды, давно умерла, а больше никто не знал, кто из княжичей родился первым.

Много слез выплакала княжна, примиряя родных братьев, но ничего не добилась. И Гордята переживал. Он не мог остаться в стороне и примкнул к одному из друзей, предав другого.

Воюя за власть, княжичи забыли о чести и совести. Не опомнились даже, когда мужи города обратились к проплывавшим мимо на боевых ладьях иноземцам с просьбой примирить братьев, погрязших в раздоре. Два варяжских воина, тоже братья, Аскольд и Дир, быстро навели порядок, и в результате княжичи, чей род восходил по прямой линии от Кия, основателя города, оказались за пределами Киева.

Княжеский стол заняли безродные варяги, опиравшиеся на свою многочисленную боевую дружину. Княжну они взяли в заложницы, угрожая убить ее, если братья надумают вернуть утраченную власть.

Страхи новых князей были напрасными – даже за пределами княжества братья продолжали враждовать. Аскольд и Дир между тем быстро завоевали уважение киевлян. А знаменитый поход на Царьград, куда они первоначально и направлялись, принес им славу и был воспет в сказаниях гусляров. И даже извечные славянские враги – хазары притихли, почуяв грозную силу полян, и уже не требовали так нагло дани, как бывало при старом князе.

Оставшись одна среди чужеземцев, поддерживаемая в неволе лишь няней-ключницей, княжна затосковала и заболела. Аскольд, узнав о хвори заложницы, велел привести с Лысой горы знахарку.

Старая горбатая женщина в ветхом плате, надвинутом по самые глаза и закрывающем пол-лица, долго осматривала княжну. Потом приготовила отвар и велела пить его три раза в день. Она удалилась, постукивая клюкой, и стук этот долго слышался княжне, сознание которой затуманил недуг. Ночами девушка просыпалась в поту, прислушиваясь: не раздается ли страшный звук, извещающий о приближении старухи?

Ведовской отвар был отвратительным на вкус и на вид – в нем плавал какой-то сор, лапки и головки насекомых. Княжна давилась, но пила. Хворь не отступала. Девушка таяла на глазах, вовсе перестала вставать с постели, боялась дневного света и бредила по ночам.

Ключница, не вынеся страданий любимицы, бросилась в ноги Аскольду, умоляя его разрешить позвать волхва – служителя капища Перуна[34] на Красной Горке. Волхв приходился родным дядей княжне по материнской линии, владел врачеванием и чародейством.

Аскольд долго не звал волхва, поскольку не желал лицезреть на княжьем дворе кого-либо из родни бывших князей. Но все же ему пришлось согласиться принять чародея, чтобы не стать виновником смерти невинной княжны.

Волхв с трудом выцарапал племянницу из лап смерти. Понюхав старухино зелье, он сморщился, выплеснул его в окно и приготовил новое питье, не менее горькое, но зато чистое. Всю зиму он наведывался в хоромы княжны и только весной наконец поставил девушку на ноги.

Не успела княжна оправиться после болезни, как стала женой Аскольда. Самое обидное, что никто не спрашивал ее согласия на брак. Однажды ее пригласили в гридницу, где она узнала, что пришла на собственную свадьбу.

За дубовыми столами сидели именитые горожане, довольные решением князя взять в жены женщину из рода Кия. Знатные мужи чувствовали себя неуютно, так как по их милости выгнали из Киева законных правителей, поэтому обрадовались брачной сделке, надеясь, что старинный род не прервется.

Надежды именитых горожан оказались напрасными: дети не появились. В течение долгих лет князь, если не был в походе или поморье, приходил к жене каждую ночь. Наследник стал особенно необходим после гибели сына Аскольда в битве с болгарами. Но жена его была бесплодна.

Княгиня почему-то думала, что причиной бесплодия явилось зелье злой ведьмы, и как-то послала гридней на Лысую гору найти ее. Гридни вернулись ни с чем. Старуха давно умерла, и по колдовскому обычаю прах ее развеяли по ветру.

В конце концов князь оставил жену в покое. Он не только перестал приходить к ней в опочивальню, но и вообще не желал видеть, запретив появляться в своих хоромах. Княгиня не огорчилась. Она давно смирилась со своим бесплодием, а прикосновения мужа вызывали в ней отвращение.

Шли годы, накапливая в душе женщины злобу и ненависть к мужу. Она презирала его за то, что он варяг-иноземец, за то, что он принял христианство, за то, что он погубил ее братьев и насильно женился на ней. Но как избавиться от него, не знала.

Однажды к князьям на службу поступил воин с небольшой дружиной. Княгиня при встрече сразу узнала Гордяту, хотя лета изменили его. Лицо избороздили морщины, и оно приобрело мрачное выражение. Колючий взгляд проникал в самую душу. Но сладко екнуло сердце в груди женщины, когда Гордята еле заметным кивком головы указал ей в сторону темных сеней.

Находиться наедине с чужой женой было смертельно опасно, но мужчина презрел обычай предков, чтобы переговорить без свидетелей. Княгиня давно уже знала о смерти своих непутевых братьев, перебивших друг друга, но Гордята принес другую весть. После гибели одного из княжичей его молодая жена отошла в мир иной, родив мальчика. Гордята, страшась происков киевских князей, отдал ребенка на воспитание чужим людям, повесив ему на шею княжеский оберег.

Княгиня, слушая его рассказ, утирала слезы платочком, веря и не веря в свершившееся чудо. Все-таки боги не оставили без внимания ее мольбы и приношения. Хорошо еще, что она не приняла христианства вслед за мужем, не вняла его настойчивым уговорам, хотя долго колебалась, прежде чем отказаться, ведь Аскольд говорил ей: «Христос поможет обрести нам наследника, потому что вера в него творит чудеса».

Князья Аскольд и Дир уверовали во Христа после похода на Царьград. Жители осажденного Царьграда вынесли ризу Богоматери и окунули в море. Тут же поднялся шторм и разметал боевые славянские и варяжские ладьи. Спустя семь лет киевские князья приняли первого епископа, присланного патриархом Фотием из Византии. Епископа пригласили на собрание, где сомневавшиеся в новой вере попросили показать им чудо. Епископ бросил в огонь святое Евангелие. Книга не сгорела, а лишь обуглилась по краям, и епископ, бережно достав ее из огня, торжественно провозгласил, что учение Христа бессмертно.