Все эти годы он находился в тени матери, кланяясь ее трону. Его презрительно называли арагонцем под юбкой Изабеллы, чего он не мог ни забыть, ни простить. Он не спешил, дожидаясь часа, когда сможет заявить права на то, что считал своим. Не пошевелив даже пальцем, чтобы помешать, он ждал и наблюдал, как Филипп издевается надо мной, – не потому, что не мог, но потому, что это не входило в его планы.

«Любовь тут ни при чем. Я лишь сомневалась в его способности жить в моей тени».

Теперь его час пришел. Он готов был обратить в прах чужую жизнь, навсегда погасить непобедимый свет, затмевавший его собственный. Я была всего лишь препятствием на его пути. Он желал наказать мою мать и все то, что она защищала. Всю жизнь он чувствовал себя осмеянным, униженным, оскорбленным – и больше не мог этого вынести.

Он отпустил меня. Кожу под рукавом жгло.

– Нет, – сказала я. – Я не брошу свое королевство и не лишу своих сыновей права на трон. Если я отрекусь, придет конец всему, чего так хотела мама. Я ее не предам.

– Тогда ты предашь меня! – крикнул он. – Ты предашь собственного отца!

В ушах зашумело. Не чувствуя под собой ног, я попятилась.

– Похоже, тебе дурно, – сказал отец таким тоном, будто хотел ранить, искалечить, убить. – У тебя видения. Твои детские причуды окончательно тобой овладели. Если ты не хочешь выйти замуж и вернуться к нормальной жизни – значит ты сошла с ума. Тебя следует отправить куда-нибудь в надежное место, подальше от этого… – он насмешливо махнул рукой, – кладбища, которое ты называешь своим домом.

Я задрожала, стиснув руки.

– Делай как знаешь, – прошептала я. – Но как бы ты со мной ни поступил, это ничего тебе не даст. Я остаюсь королевой, и однажды мой сын станет королем. Принц крови Габсбургов и Трастамара построит великую империю, какой еще не видел мир. Он совершит все то, о чем я мечтала для Испании, и не только.

– Дура! – сплюнул отец. – Все, что он станет делать, лишь в интересах Габсбургов. И остановить его сможет только моя кровь – кровь Арагона.

Повернувшись, он вышел, на ходу выкрикивая распоряжения.

Я развернулась кругом, спотыкаясь о подол. В дверях зала стояли стражники, а позади них спускался по лестнице коннетабль, взвалив на плечо извивающийся мешок.

Услышав мой крик, из-за спин стражников вышел худой мужчина в алом камзоле. Взгляд его был подобен взгляду стервятника. Я узнала маркиза де Вильену, которого отец раньше называл изменником.

– Ваше высочество!

Он поклонился и снял шляпу. Его темные волосы нисколько не поредели и не поседели с годами, словно он заключил договор с дьяволом, чтобы сохранить молодость. Этот человек, который, как считалось, предал Испанию ради служения Филиппу, служил теперь моему отцу.

– Убирайтесь, – проговорила я сквозь зубы. – Прочь, во имя Господа. Я вам приказываю!

– Ваше высочество, – ухмыльнулся он, – вам придется подчиниться, или я буду вынужден прибегнуть к более жестким мерам.

Я набросилась на него, вонзила ногти в лицо. Он отшатнулся, хватаясь за расцарапанную щеку. Стражники поколебались, но никто не осмелился притронуться ко мне, когда я с пронзительным криком метнулась к лестнице.

У подножия лестницы стояла донья Хосефа с моими фрейлинами. По ее морщинистому лицу текли слезы. Повернувшись к двери, я успела увидеть, как коннетабль и другие вельможи садятся на лошадей. Отец был уже у ворот, с силой дергая руками в перчатках за поводья. Перед ним, вцепившись в луку седла, сидел мой Фернандито.

– Мама! – крикнул он, увидев меня. – Забери меня! Хочу к тебе!

Я открыла рот, но вместо дикого, отчаянного вопля из него вырвался лишь немой призыв.

Взглянув на меня, отец пришпорил коня и галопом унесся прочь. За ним последовали вельможи. В пустом дворе поднялось облако пыли.

За моей спиной послышались шаги стражников и Вильены.

Глава 33

Меня заперли в моих комнатах. Я сидела, скорчившись на полу в плаще и платье, подтянув колени к подбородку и делая вид, будто не замечаю ненавистных женщин, которые в сопровождении стражника приносили мне поесть. Я не притрагивалась к еде, не слушала их мерзкое кудахтанье и требования прекратить недостойное поведение. Лишь услышав среди них голос Иоанны, я вскочила и накинулась на нее словно бешеная, швырнула подвернувшимся под руку блюдом так, что его содержимое разлетелось во все стороны. Вскрикнув, она стрелой вылетела за дверь и больше не возвращалась.

После этого ко мне пустили Беатрис. Она шепотом рассказала, что Сорайю и Лопеса прогнали со службы, дом окружили, а ворота заперли на засов. Свежую еду привозили из города и оставляли за воротами, где ее забирал кто-то из стражников.

– А что с моей дочерью?

– Она здесь. Ей не сделали ничего плохого. Донье Хосефе разрешили остаться и ухаживать за ней. Но Вильена постоянно наблюдает за инфантой, как и за всеми остальными, хотя она еще совсем дитя.

Я смотрела на нее сквозь слезы. Только теперь я осознала, что мои волосы спутанными космами падают на лицо, и ощутила дурной запах собственного немытого тела.

– Я пошлю за горячей водой, чтобы вы могли помыться, – сказала Беатрис. – Позвольте мне о вас позаботиться.

Возражать я не стала. Переодевшись в чистое платье, я даже немного поела и начала размышлять над тем, что меня ждет. Как ни пыталась Беатрис, она ни от кого не смогла добиться толку, однако сказала, что Сорайя осталась в Аркосе. Она поселилась в городе и ежедневно приходила к воротам, умоляя, чтобы ее впустили, но каждый раз получала отказ. Лишь после неоднократных просьб Беатрис Вильена предоставил мне пергамент, воск и чернила для писем, которые он, естественно, намеревался просматривать перед отправкой.

Милости от отца я не ожидала и писать ему не стала, но написала своей сестре Каталине в Англию, излив ей свою душу и прося прощения, что не могу помочь ей в трудную минуту, но не в силах допустить даже мысли отказаться от вверенного мне матерью трона. Впрочем, отдавая письмо Беатрис, я сомневалась, что оно вообще дойдет до Каталины, а вспомнив кошмарную сцену с отцом, вновь спросила себя: стоило ли отказываться от предложения Генриха Тюдора и тем подписывать себе приговор? Даже направилась к двери, чтобы позвать Вильену и сказать ему, что передумала, – но тут же остановилась. Я никогда не смогла бы так поступить, а отец никогда бы меня не отпустил. Возможно, это вообще не входило в его намерения, мой отказ лишь развязал ему руки и позволил осуществить замыслы, которые он вынашивал со дня смерти Филиппа.

Шли недели. Я послала еще несколько безобидных писем маркизе де Мойя в Сеговию и моему сыну Карлу во Фландрию, но бо́льшую часть времени посвящала ведению этих записей, дабы запечатлеть свой жизненный путь.

И я продолжала ждать. Однажды вечером, принеся ужин, Беатрис рассказала, что никаких важных вестей прежде не было, поскольку отец отсутствовал в Кастилии, подавляя какой-то мятеж на юге. Но теперь он вернулся, достигнув согласия с повстанцами.

Она наклонилась ко мне, и глаза ее лихорадочно блеснули на усталом лице:

– Я подслушала, как Вильена говорил этой лисице Иоанне, будто адмирал послал его величеству письмо, в котором возражал против вашего заточения. Он писал, что Кастилия никогда не откажется от борьбы за свою законную королеву и его величеству надлежит как следует подумать о спасении своей души, прежде чем совершить поступок, которого ему никогда не простят ни Господь, ни Испания.

Я сжала ее руку, и голос мой дрогнул:

– В таком случае еще не все потеряно.

Беатрис обняла меня:

– Что бы ни случилось, я всегда буду с вами, mi princesa.

Той же ночью за мной пришли.

Откинув с лица волосы, я увидела собравшиеся вокруг моей постели безликие фигуры. В свете факела блеснула сталь. Испуганно вскрикнув, рядом проснулась Беатрис. Взгляд мой упал в изножье кровати – там стоял Сиснерос, чьи глаза пылали словно угли на белом как смерть лице.

– Пора вставать, ваше высочество.

Поднявшись с постели, я почти не чувствовала, как Беатрис снимает с меня ночную сорочку и одевает в теплое темное платье.

– Ты знаешь, куда мы едем? – прошептала я, пока она дрожащими руками пристегивала рукава.

– Нет, – прошептала она в ответ, взглянув мне в лицо полными слез глазами.

Я взяла ее за руку, борясь с нахлынувшей волной парализующего страха.

Полчаса спустя я вышла в холодный зал вместе с Беатрис. Кроме Сиснероса и Вильены, там присутствовал целый отряд стражи. Сердце мое забилось быстрее. Взглянув в сторону двора, я увидела на пороге донью Хосефу с закутанной в шаль моей дочерью на руках. Разбуженная посреди ночи Каталина плакала. Я тотчас же шагнула к ней.

Вильена щелкнул пальцами. Стражник забрал Каталину у доньи Хосефы и вышел. Донья Хосефа разрыдалась, прижимая шаль к лицу.

Я повернулась к Вильене:

– Куда вы забираете мою дочь?

– Крестьянка и ваши фрейлины останутся здесь. Вы и инфанта поедете с нами.

– Останутся здесь? Но они нужны мне. Они должны поехать со…

– Вам будут прислуживать другие. – Он схватил меня за локоть, вонзая пальцы в кость. – Идемте и не смейте возражать.

– Руки прочь, изменник! – выдохнула я.

Встретившись с моим взглядом, он отпустил меня и махнул в сторону двери:

– Ваш паланкин ждет.

Я оглянулась. Беатрис стояла в окружении стражников, а рядом с ними, с высоко поднятой головой, – моя сводная сестра Иоанна. Она издевательски присела в реверансе, и у меня перехватило дыхание.