Я преклонила колени:

– Да поможет нам Бог. Потому кортесы и откладывают решение?

– Отчасти да, – кивнул адмирал. – Пока что в самом Вальядолиде не было ни одного случая, хотя ваш муж понял, к чему идет дело, и воспользовался чумой как поводом для отъезда. Похоже, любая зараза внушает ему ужас.

– Да, с тех пор, как умер его советник, архиепископ Безансон.

– Или он просто делает вид, – с несвойственной ему резкостью заметил адмирал. – Так или иначе, гранды следуют за ним, словно волчья стая, надеясь добиться его благосклонности. Они заявляют, что, как только закончится чума, они вновь соберутся в Толедо. – Он поморщился. – Среди них куда больше трусов, чем я предполагал. Сегодня утром я пытался убедить их, что мы должны исполнять свой долг и Кастилия не может ждать их решения. Но они уже ничего не соображают от страха. Даже старик Сиснерос не может удержать их своими речами. Должен сказать, что вашему мужу дьявольски везет.

– Это я виновата, – горько сказала я. – Я предупреждала, что вельможи могут в любой момент повесить его на ближайшем суку. Вполне в его духе – послушаться меня теперь, после того как он много лет пренебрегал моими советами. – Я помедлила, глядя на адмирала. – Куда мы уезжаем?

– В Бургос.

Подойдя к окну, адмирал задумчиво взглянул на город.

– В Бургос? Но это же совсем в другую сторону от Толедо! Бургос находится на севере.

Адмирал снова повернулся ко мне:

– Дон Мануэль хотел приказать мне ехать в Сеговию, чтобы, если потребуется, осадить город и взять силой тамошний алькасар. Однако пришло известие, что Сеговия превратилась в очаг чумы, и ваш муж отказывается ехать вглубь Кастилии, пока не убедится, что опасность миновала.

Сеговия. Я похолодела:

– Если Филипп готов отступать на север, значит угроза и впрямь серьезная. – Я встретилась с мрачным взглядом адмирала. – От моей фрейлины Беатрис де Талаверы нет никаких вестей. Господи, что, если она заболела?

– Если она в Сеговии, алькасар – самое безопасное для нее место. Маркиза – крепкая старуха, она запрет ворота на засов и никого не впустит и не выпустит. – Он помолчал. – У меня есть другие новости. Коннетабль согласился принять вас в Бургосе и готовит для вас свой собственный дом.

– Коннетабль? Но я в последний раз видела его в Ла-Корунье. Я думала, он с моим отцом.

– Он не поехал с ним в Неаполь. Он поддерживает связь с Сиснеросом и все это время шпионил за вашим мужем. – Адмирал шагнул ко мне. – Ваше высочество, у коннетабля есть гвардейцы в Бургосе. Это его город, и он на стороне вашего отца. Может, он человек не самых высоких моральных принципов, но он не потерпит, чтобы под его крышей кто-то причинил вам вред.

Я взглянула в глаза адмирала.

– А вы? – прошептала я.

– Я должен ехать в Неаполь. – Он повысил голос, заглушая мой протест. – Я должен лично рассказать обо всем вашему отцу. Без определенного вердикта кортесов ваш муж еще может одержать победу. На его стороне дон Мануэль, Вильена и другие вельможи. Даже мы с коннетаблем не сумеем собрать достаточно гвардейцев, чтобы противостоять тем, кто его поддерживает. Нам нужна помощь вашего отца. Если он согласится прийти из Арагона вместе со своим войском, у нас будут силы, с которыми придется считаться.

Отец. Прежде я пыталась выбросить его из головы, убеждая себя, что, пока мой сын с ним и ему ничто не угрожает, больше мне ничего не требуется. И все же мысль об отце пробудила новую надежду.

– Я могу остаться здесь, – сказала я. – Вы говорили, что чумы в городе нет. Может, ее вообще не будет. Лучше уж тут, чем за сотни миль в Бургосе.

– Умоляю вас, ваше высочество. Вы беременны, и вам нельзя рисковать. Если вы, не дай бог, умрете, ваш муж действительно получит все. Он объявит наследником вашего сына Карла, и Кастилия навеки окажется в руках Габсбургов. Вы должны ехать в Бургос. Ваше появление перед кортесами позволило вам выиграть время. Ваш муж слушает советы дона Мануэля, а дон Мануэль знает, что сейчас они не осмелятся выступить против вас. Я бы не отправлял вас с ними, если бы не считал, что вы в безопасности.

– В безопасности? – Я слабо улыбнулась. – Похоже, это слово мне более незнакомо.

Я вновь почувствовала пальцы Филиппа на своем запястье в хижине цыганки, вновь увидела катящуюся к моим ногам отрубленную голову. Мой взгляд на мгновение упал на половицу, под которой я прятала травы, но я тут же сосредоточилась. Я помешала кортесам провозгласить Филиппа королем и при некотором везении и настойчивости могла препятствовать его поползновениям до приезда отца.

Я больше не была беспомощной.

– Единственное наше преимущество – неожиданность, – продолжал адмирал. – Пока ваш муж бежит от чумы, я доберусь до Неаполя. Его величество любит вас и Кастилию. Он не позволит фламандцам уничтожить все, что построили они с вашей матерью. Он уехал лишь потому, что у него не было иного выбора. Но обещаю вам, мы вернемся с войском, которого хватит, чтобы разгромить вашего мужа раз и навсегда.

Он подошел еще ближе. Я ощутила едва заметный терпкий мужской запах, исходивший из-под черной парчи, почувствовала упругость его тела. Взглянув в его глаза, я внезапно ощутила всепоглощающее желание. Похоже, и он почувствовал то же самое, поняв, что сейчас мне хочется только одного: чтобы он взял меня, как мужчина берет женщину, дав мне все возможное наслаждение в объятиях того, кому я могла доверять.

– Ваше высочество, я… – пробормотал адмирал, наклоняясь ко мне, и тут же отпрянул, неуверенно подняв руку. – Я не посмею, – прошептал он, дотрагиваясь до моей щеки.

Я все поняла. Взяв его мозолистую кисть с длинными пальцами, я поднесла ее к губам.

– Да пребудет с вами Господь, – сказала я. – На этот раз ждать вас буду я.

* * *

Вечером, когда жара несколько спала, мы выехали из Вальядолида. Чтобы добраться до Бургоса, требовалась почти неделя, и на третий день фламандцы начали испытывать адские мучения. Не привыкшие к июльскому зною в Кастилии, одетые в удушающий бархат и парчу, они без чувств падали с лошадей или бросались в кусты, чтобы опорожнить страдающий от расстройства кишечник. Филипп приказал оставить всех заболевших, и я поняла, что, какова бы ни была его конечная цель, он до ужаса боится чумы.

Ко всеобщей напряженности и мрачному настроению примешивались дурные предзнаменования. Вдоль фиолетового горизонта, где никогда по-настоящему не наступала ночь, вспыхивали странные огни, при виде которых испанцы крестились и что-то бормотали себе под нос. Они все больше сторонились фламандцев, подчеркивая растущую антипатию к приспешнику моего мужа.

Я ехала в окружении отряда стражников, с единственной служанкой – пожилой прачкой из Вальядолида, по имени донья Хосефа. Крепкая душой и телом, но глухая как пробка, она ехала на осле рядом со мной, словно каменная статуя. По вечерам она чинила мои порванные платья, поддерживала огонь и подавала мне еду.

Казалось, будто я всего лишь одна из сотен слуг и воинов – на меня обращали не больше внимания, чем на тех, кто оставался позади, валяясь в собственных испражнениях. Хотя я не сомневалась, что рано или поздно Филипп снова на меня накинется, сейчас нас преследовал куда более безжалостный враг.

Когда мы добрались до Бургоса, уже наступили сумерки. Высокие стены застилал туман, который часто опускался над Кастилией вечерами после дневной жары, – настолько густой, что я едва могла различить собственные руки, даже поднеся их к лицу. Стражники у ворот проверяли каждого в нашем обозе, ища любые признаки лихорадки или предательские язвы. Несколько изнуренных поносом фламандцев, которых не пустили в город, начали громко протестовать, но Филипп, даже не взглянув на них, въехал в окутанный туманом замок на холме. Словно по молчаливому согласию: для всех будет лучше, если мы с мужем не будем делить кров, – меня проводили в Каса-де-Кардон, маленький дворец, украшенный веревочными узлами клана коннетабля – ирония, не ускользнувшая от моего внимания.

Там меня ждала моя сводная сестра Иоанна, жена коннетабля.

Все мои кости болели от сна на жесткой земле и многих часов в седле. Я предвкушала горячий ужин, ванну и настоящую постель, но вместо этого мне пришлось общаться с Иоанной, разодетой, словно на праздник, в украшенное драгоценностями атласное платье.

– Дорогая моя, – воскликнула она, – какой у вас огромный живот!

Я поморщилась. Иоанна была права. На четвертом месяце мой живот вырос до невероятных размеров. Сама же она оставалась стройной, словно хорек. Мне она никогда не нравилась, и вовсе не потому, что была внебрачной дочерью моего отца. Даже в детстве она во всем искала для себя выгоды. Она обучалась на службе у знатной дамы и вышла замуж за коннетабля, благодаря этому стратегическому союзу надолго исчезнув из моей жизни. Я относилась к ней с презрением, порой удивляясь, что в наших жилах течет общая кровь. Она даже не пыталась притворяться, что я хоть сколько-нибудь ее интересую, а тем более помочь мне в трудную минуту. Я коротко сообщила Иоанне, что ей следует показать донье Хосефе, куда приносить еду, и следить, чтобы мне каждые несколько дней меняли белье и убирали комнату.

– Но вам понадобятся слуги, ваше высочество. У вас же только эта старуха и…

– Если бы не эта старуха, – оборвала я ее, – я бы умерла голодной смертью. Что касается слуг – я научилась обходиться без них. Может, будете так любезны проводить меня в мои покои?

Коротко присев в реверансе, она повела меня наверх. Несколько утешал тот факт, что мой статус, похоже, повысился – учитывая, как ее озаботило отсутствие слуг. А может, ее просто беспокоило, как отнесутся другие к тому, что я оказалась на ее попечении, не говоря уже о том, что после моего возвращения в Испанию я бо́льшую часть времени провела в своего рода плену.