– Какие планы? – Я уставилась на него.

– Он передал только пожелание его величества, чтобы ваш муж открыто заявил свои претензии на трон.

– Открыто? – Я невольно повысила голос. Немного помолчав, глубоко вздохнула. – Зачем?

– Не знаю. Но ничего не бойтесь. Что бы ни замышлял Сиснерос, будь он хоть самим Люцифером, мы помешаем вашему мужу. Клянусь честью.

В тот день, когда должны были собраться кортесы, адмирал пришел ко мне перед рассветом:

– Они ничего не подозревают. Ждут противодействия от меня, а не от вас. За дверью мой телохранитель Кардоса, он вас проводит. – Адмирал наклонился к моей руке. – Мне нужно идти, чтобы занять свое место в кортесах.

– Сеньор… – тихо сказала я. Помедлив, он поднял на меня свои прекрасные грустные глаза. – Благодарю вас от всей души. Если бы не вы, не знаю, где бы я сейчас была.

От внезапной улыбки заиграли морщинки в уголках его глаз. Блеснули крепкие белые зубы, подчеркивая гордые очертания скул.

– Вы моя королева. И мне ничего не нужно, кроме как служить вам.

Его губы коснулись моей руки, жесткая борода слегка оцарапала кожу.

– Буду вас ждать, – прошептал он столь тихо, что я едва его расслышала.

Затем он повернулся и вышел, словно не в силах вынести возникшего между нами ощущения близости.

Я встала и подошла к окну.

Далеко внизу между иссушенных солнцем берегов текла вдоль городских стен река Дуэро. Всего десять лет назад я стояла на том же самом месте, ожидая адмирала, который должен был сопровождать меня на церемонию обручения. Теперь я ждала снова – на этот раз готовясь объявить открытую войну человеку, за которого тогда вышла замуж.

Королева не оглядывается. Я должна была сражаться до самого конца.

Раздался стук. Разгладив складки накрахмаленного нового платья и поправив вставку на талии, я подошла к двери. Под моей ногой скрипнула половица, под которой я спрятала взятые в доме цыганки травы. Тогда, в момент отчаяния, мне даже пришла мысль покончить с собой, если Филиппу удастся навсегда посадить меня под замок.

На пороге стоял телохранитель адмирала, Кардоса, дородный кастилец с руками толщиной с говяжьи окорока.

– Вы готовы, ваше высочество?

– Всю жизнь ждала этого мгновения, – улыбнулась я.

Он повел меня по узкому коридору, соединявшему casa real с алькасаром, а затем наверх по винтовой лестнице в пустую комнату. Подведя меня к ширме из дерева и перламутра, он открыл в ней заслонку в форме звезды. Заглянув в глазок, я увидела, что ширма выходит в зал кортесов, где собрались на скамьях поверенные.

Председатель кортесов трижды ударил жезлом. Наступила тишина. Я разглядела дона Мануэля, который стоял рядом с возвышением и зачитывал заявление Филиппа. Среди поверенных поднялся ропот. Затем, комкая в руках юбку, я увидела, как поднялся со своего места одетый в фиолетовый шелк Филипп. Голос его эхом отдался от стен:

– Благородные доны, я отдал бы все свое состояние ради того, чтобы не возлагать на вас столь печальное бремя. Но, как ни прискорбно, моя жена донья Хуана, инфанта и наследница этого королевства, стала жертвой той же болезни, что поразила ее бабку со стороны матери. С каждым днем ей все хуже, и, как бы мы ее ни любили, вряд ли она сможет выздороветь. В таком состоянии она не способна нести на своих плечах бремя власти. Нам следует отправить ее в безопасное место, где ее не побеспокоят недоброжелатели. Обращаюсь к вам с просьбой решить этот страшный вопрос и возвести меня на престол, чтобы я, как король, смог получить права на казну Кастилии и уберечь всех нас от опасной неопределенности, вызванной слабоумием моей жены.

Я развернулась кругом, но Кардоса мягко удержал меня. Глаза его блеснули.

– Прошу вас, ваше высочество. Ваше время еще придет.

В зале поднялся адмирал, словно облаченная в бархат мраморная статуя:

– Во имя всех святых, никогда еще такого не слышал! Где ее высочество? Почему она не может защититься от подобных заявлений? Удостоит ли она нас сегодня своим присутствием? – Он повернулся к поверенным, которые уставились на него, словно на ангела мщения. – Я встречался с ее высочеством, – продолжал он, – долго с ней разговаривал и собственными глазами видел ее так называемую болезнь. Могу со всей уверенностью утверждать, что она столь же здорова, как и любой из нас. Меня не устраивает тот фарс, который нам сегодня предлагают.

– Сочувствуем вам, сеньор, – протянул Филипп, скрывая ярость под маской внешнего безразличия. – Но факт остается фактом – именно эти кортесы два года назад пожаловали мне титул принца-консорта. В данных же обстоятельствах я лишь прошу признать меня правящим королем. Вам вовсе не придется поступать против совести.

– С вашего позволения, – возразил адмирал, – все, что сейчас происходит, – против моей совести. Наша покойная королева Изабелла оставила королевство своей дочери, и никто, кроме доньи Хуаны, не вправе даровать его другому. Я выступаю против вашего требования, против лишения права на престол нашего монарха королевы Хуаны Кастильской!

Мне захотелось зааплодировать. Кортесы взорвались. Послышался нестройный шум голосов, удары кулаками по столам. На пол полетели сорванные с головы шляпы. Адмирал бесстрастно созерцал результат своего мятежа.

– Пора, – прошептал Кардоса.

Я расправила плечи, слыша, как председатель призывает к тишине, и Кардоса провел меня к маленькой дверце и далее на узкую лестницу. Пока я спускалась, председатель произнес:

– Мы, члены кортесов, выслушали обращения его высочества эрцгерцога и сеньора адмирала. Наша прошлая присяга его высочеству как принцу-консорту остается в силе, но… – он повысил голос, заглушая вновь раздавшиеся крики, – мы должны также следовать положению, по которому ее высочество инфанта является нашей законной королевой. В связи с этим просим пригласить ее сюда, чтобы ответить на данные заявления, и…

Закончить он не успел.

– Она уже здесь, господа! – рявкнул адмирал.

Я в одиночестве вошла в зал.

Наступила столь глубокая тишина, что были слышны даже крики играющих за окнами детей. Повернувшись навстречу множеству неотрывно смотревших на меня лиц, я высоко подняла голову и встретила полный ужаса взгляд Филиппа.

– Сеньоры, – объявила я, вкладывая в голос всю силу, чтобы он достиг самых задних рядов, – вы признаете меня законной дочерью и наследницей Изабеллы, нашей покойной королевы?

– Да, – запинаясь, пробормотал председатель. – Конечно, ваше высочество.

Я чуть выше приподняла голову: Филипп начал вставать с трона, вцепившись в позолоченные подлокотники с такой силой, что они могли растрескаться в щепки.

– В таком случае, раз вы меня признаете, я отвечу на любые ваши вопросы.

Председатель повернулся, чтобы посоветоваться с сидевшими рядом поверенными. Послышалось раздраженное бормотание, кто-то яростно покачал головой. Наконец председатель вновь обратил ко мне серьезный взгляд:

– Пока что у нас к вам только один вопрос, ваше высочество.

– Adelante,[36] сеньор.

– Ваше высочество, вы желаете править Кастилией как суверенный монарх?

Я помедлила. Поверенные, дон Мануэль и Филипп застыли словно изваяния. Наконец я произнесла слова, о которых молилась в надежде, что однажды этот миг наступит:

– Да, желаю.

В зале послышался удивленный шум. Филипп вскочил с места:

– Бога ради, я не стану сидеть и ждать, пока эта сумасшедшая лишит меня моих прав!

Сиснерос поднял брови.

– Ваше высочество, – сказал председатель, – прошу вас сесть и с уважением отнестись к процедурам, установленным задолго до вашего рождения.

Лицо Филиппа исказила злобная гримаса. Втянув голову в плечи, он вновь медленно опустился на подушки, будто на тлеющие угли. Председатель наклонил голову:

– Спасибо, ваше высочество. – Он повернулся ко мне. – У вас есть к нам еще просьбы, ваше высочество?

– Да, сеньор, – кивнула я. – Поскольку вы признаете меня своей законной королевой, повелеваю вам отправиться в Толедо, где меня коронуют в соответствии с древним обычаем. Повелеваю также, что казна в Сеговии остается на сохранении маркизы де Мойя.

Председатель кивнул:

– Мы очень рады, что ваше высочество в добром здравии. Вы позволите нам удалиться, чтобы со всей серьезностью обсудить ваши требования?

– Позволяю. Вам и всем благородным донам.

С этими словами я повернулась и вышла.

* * *

Миновал полный напряжения день. Филипп ко мне не пришел, как и дон Мануэль. Но отчего-то их безразличие беспокоило меня сильнее, чем прежняя ярость. Даже адмирал признался, что, хотя поверенные и собирались днем, все были крайне немногословны, будто понимая, что, выполнив мои требования, они будут вынуждены отречься от Филиппа.

На третий день после моего появления перед кортесами и еще одной бессонной ночи, когда я расхаживала по комнате, чувствуя, как толкается в утробе мое дитя, пришел адмирал. Едва взглянув на его осунувшееся лицо, я похолодела.

– Чума, – сказал он.

Наступила полная ужаса тишина. Во Фландрии чума не слишком меня беспокоила, хотя вспышки ее случались там точно так же, как и везде. Казалось, угроза ее настолько далека, что я даже не помнила, чтобы это хоть кого-то волновало. В Испании, однако, призрак чумы преследовал меня с самого детства. Я помнила настояния матери, чтобы мы каждое лето уезжали в горы Гранады, прежде чем начнется эпидемия, и то страшное лето в Толедо, когда умер Безансон. Чума в Кастилии часто становилась катастрофой, особенно в перенаселенных городах, и за несколько дней могла выкосить целые провинции.