Ожидая возвращения Филиппа, я пыталась приспособиться к однообразной жизни во Фландрии. Гуляла с детьми в саду, когда позволяла погода, вышивала, читала и писала письма, ужинала с фрейлинами. И все это время чувствовала, как в моей душе нарастает ужас.

Наконец дон Мануэль сообщил, что Филипп должен вернуться в мае. В тот день, когда ожидался его приезд, я встала пораньше и позвала Беатрис:

– Помоги мне выбрать платье. И пусть Сорайя принесет жемчужное ожерелье из моего гардероба. Хочу встретить его, как подобает королеве.

Беатрис принесла мне темно-красное платье, скроенное по испанской моде. Я села перед зеркалом, и она расчесала мне волосы, а когда начала укладывать их в прическу, вошла Сорайя. Последовала пауза.

– Чего мешкаешь? – рявкнула Беатрис. – Драгоценности нужны ее высочеству сегодня, а не на следующей неделе.

Я увидела в зеркале колеблющееся отражение Сорайи. Она подошла ко мне с пустыми руками, отводя глаза:

– Принцесса, там ничего нет.

– Что значит – нет? – раздраженно спросила Беатрис. – Естественно, есть, глупая девчонка! Я сама их положила в сейф, перед тем как мы уехали в Испанию.

Сорайя достала из кармана связку ключей.

– Я смотрела. – Она взглянула мне в глаза. – Принцесса, там ничего нет.

– Не может быть! – бросила Беатрис.

Я встала. По спине пробежал холодок.

– Беатрис, найди мадам де Гальвен и скажи ей, пусть придет ко мне в гардероб.

Накинув поверх платья короткий плащ, я с наполовину уложенными волосами направилась в крыло, где хранилась моя одежда. Слуги в коридорах провожали меня удивленными взглядами, но я не обращала внимания.

Войдя, я не смогла удержаться от судорожного вздоха. Когда мы уезжали, здесь стояли аккуратно уложенные сундуки с вещами. Сейчас же передо мной царил полный хаос – крышки сундуков были распахнуты, содержимое валялось на полу. Я сразу же увидела, что остались лишь мои старые платья и повседневная одежда, а когда заметила одно из легких льняных платьев, в которых ходила летом в Альгамбре, к моим щекам прилила кровь. Подойдя к панели в стене, я повернула ручку. Сорайя оставила замок незапертым. Открыв дверь в замаскированную среди стенных панелей нишу, я поняла, что Сорайя не лгала.

Мои шкатулки с драгоценностями оказались точно так же разграблены.

– Вы за мной посылали, ваше высочество? – послышался за моей спиной голос мадам де Гальвен.

Я обернулась. Лицо ее оставалось бесстрастным, как будто перед ней был аккуратный королевский гардероб, а не откровенное доказательство грабежа.

– Кто был в этой комнате?

К ее чести, ей хватило ума промолчать. Я вспомнила первые недели во Фландрии, когда она столь старательно советовала мне отослать прочь донью Ану и моих дам. Тогда я все простила и забыла, учтя ее долгую и добросовестную службу при дворе. Теперь же я смотрела на нее словно на заклятого врага.

– Понятия не имею, – наконец ответила она.

Губы ее сжались в тонкую линию.

– Не имеете понятия? – Я шагнула к ней. – Пропали мои личные драгоценности, в том числе многие подарки его высочества. Кто-то открыл и обыскал сундуки, забрал мои лучшие придворные платья. Трудно поверить, мадам, что вы не знаете, как такое могло случиться.

Она попятилась за порог, но Беатрис тут же преградила ей путь.

– Вы не уйдете отсюда, пока не скажете правду, – сообщила я мадам де Гальвен, с удовольствием наблюдая, как ее и без того бледное лицо приобретает мертвенно-белый цвет. – Если и дальше будете молчать, я освобожу вас от обязанностей гувернантки Элеоноры и ноги вашей больше при дворе не будет.

Похоже, мои слова на нее подействовали. Она была уже немолода и посвятила всю свою жизнь придворной службе – сперва как гувернантка Маргариты, а теперь моей дочери. У нее не было семьи, и иной жизни она не знала. Я почти видела, как она мысленно взвешивает все за и против, зная, что на самом деле не в моей власти прогнать ее без согласия Филиппа, поскольку в конечном счете она отвечала только перед ним. Однако она поняла, что со мной лучше не шутить, и выпрямилась, глядя мне в глаза:

– Если меня спросят, я скажу, что ничего не говорила. Но его высочество приходил сюда вместе с женщиной, – механически произнесла она, словно зачитывая вечерние новости. – Его высочество сказал ей, что вы в Испании и, возможно, никогда не вернетесь, так что добру вовсе незачем пропадать. Он сказал, что тут полно платьев и драгоценностей, а красивые вещи должны украшать красивых женщин. Она взяла все, что пожелала.

Стоявшая за спиной мадам де Гальвен Беатрис окаменела словно статуя.

– Кто эта женщина? – прошептала я.

– Какая-то француженка со двора Луи. Она ни на шаг не отходила от его высочества. Больше ничего не знаю. – Мадам высоко подняла голову. – Меня ждет принцесса Элеонора. Это все?

Я подняла руку. Присев в реверансе, она проскользнула мимо Беатрис. По выражению лица моей фрейлины я поняла все, чего она не высказала вслух. Еще раз окинув взглядом царящий в комнате разгром – свидетельство грубого пренебрежения моими правами, – я повернулась и вышла.

Глава 21

Я ждала Филиппа. Мои руки и шея отливали гипсовой белизной на фоне темно-красного платья. Рядом вышивали фрейлины, хотя Беатрис почти не смотрела на пяльцы, а Сорайя, казалось, в любой момент была готова вскочить. Со мной были и дочери – Элеонора неподвижно сидела у окна, а Изабелла перелистывала страницы моего молитвенника с золоченым обрезом. Я хотела взять с собой и Карла, но Утрехт настоял, что мой сын слегка простужен и ему весь день придется оставаться в своих покоях.

Когда послышался отдаленный звук трубы, мадам де Гальвен встала:

– Приехал его высочество. Нужно спуститься во двор и встретить его.

– Нет, – ответила я, не отрываясь от шитья. – Пусть приходит сам.

– Но, ваше высочество, по обычаю полагается…

– Я сказала – нет. Сядьте, мадам! Немедленно!

Мадам де Гальвен снова опустилась в кресло. Я воткнула иглу в пяльцы, вслушиваясь в звуки в коридоре за дверью. Услышав шаги, я отложила вышивание и подняла взгляд.

Дверь распахнулась, и вошел мой муж, раскрасневшийся от быстрой езды. Шляпы на нем не было, и волосы рассыпались золотистой волной по плечам, подсвеченные лучами солнца. В гневе я совсем позабыла, насколько он красив и статен, хотя и подметила опытным взглядом, что он слегка погрузнел, а щеки его несколько обветрились. Я глубоко вздохнула, напоминая себе, что передо мной тот самый мужчина, который бросил меня в Испании. И все же, увидев неподдельное удивление на его лице, я ощутила охватившую меня неудержимую страсть.

Как я могла желать мужчину, оказавшегося столь недостойным?

– Моя инфанта, – выдохнул он, горячо целуя меня, словно мы не виделись всего несколько часов. – Ты по мне скучала?

– Не больше, чем ты по мне, – холодно ответила я, чувствуя, как за нами наблюдают все находящиеся в комнате.

Филипп подошел к неожиданно залившейся румянцем Элеоноре:

– Как же ты выросла, милая!

Затем он шагнул к Изабелле, протягивая ей украшенное ленточками перо, которое, словно по волшебству, извлек из-под камзола.

– Это перо белой совы, которую поймал мой сокол во Франции. Вставь его в свою синюю бархатную шапочку, ma petite reine.[32]

Девочка радостно засмеялась, и я на мгновение лишилась дара речи. Я поняла, что наши дочери обожают Филиппа, хотя, возможно, видели его за свою жизнь даже меньше, чем меня. Впрочем, какой ребенок не обожал бы такого отца? Но от этого он не становился в меньшей степени лжецом или прелюбодеем.

Филипп повернулся ко мне, сидевшей среди фрейлин словно изваяние. Он хлопнул в ладоши, и мне показалось, будто над головой прогремел гром.

– Всем выйти! Я хочу побыть наедине с женой.

Я заметила обиженный взгляд Элеоноры, которую мадам де Гальвен повела вместе с Изабеллой к выходу. Мои фламандские фрейлины поспешно ретировались в переднюю, за ними, тяжело ступая, последовали Беатрис и Сорайя.

После двух лет вражды и разлуки мы с Филиппом остались одни.

Я продолжала сидеть не шевелясь. Он подошел к комоду, налил себе вина и залпом осушил кубок. Лишь когда он снова потянулся к графину, я поняла, что его беспечность лишь напускная. Дрожащей рукой он поднес кубок к губам, затем с лицемерной улыбкой повернулся ко мне. Я поняла, что он намерен любой ценой делать вид, будто ничего особенного не случилось.

– Как твоя поездка во Францию? – спросила я, подавляя желание вцепиться ему в глотку.

Улыбка исчезла с его лица.

– Разве дон Мануэль тебе не говорил? Я ездил договариваться о мире. – Он неловко усмехнулся. – Добиться согласия между двумя королями не так легко, как ты думаешь. Но, похоже, мы делаем успехи. – Посмотрев мне в глаза, он повернулся и направился в другой конец комнаты. – Господи помилуй, – пробормотал он, – я целый день скакал в грязи под дождем. Мне сейчас не до расспросов.

Я сложила руки на коленях.

– Да, я слышала о твоих путешествиях, хоть и не от тебя. – И тут, как будто помимо воли, слова обвинения сами вырвались у меня изо рта: – Видимо, тебе слишком вскружила голову твоя любовница, раз у тебя не нашлось времени написать мне о твоих переговорах с Луи. Или вообще остаться во Фландрии, чтобы меня встретить.

– Любовница? – Он замер. – Понятия не имею, о чем ты.

– Да брось, – коротко рассмеялась я. – Надо же было додуматься – пока я рожала тебе сына, ты позволял своей французской шлюхе воровать мои вещи.