Лицо становится мокрым от слез, и я понимаю, что не стоит так проводить вечер. Утром легче не станет, погружение в глубины моей печали ничего не даст. Я не из тех женщин, что чувствуют себя лучше, выплакавшись. Я таких презираю. Как правило, стараюсь занять себя и избегать мыслей о потере свободы и сестре, а также о страшной порче, наложенной на нашу семью лишь из-за того, что мы рождены Тюдорами. Вытираю лицо рукавом и пытаюсь найти в себе праведную уверенность Джейн или хотя бы суровую решимость моей матери. Мне нельзя быть мягкосердечной и уязвимой, как Катерина, иначе я тоже впаду в отчаяние.

Уже собираюсь закрыть окно и лечь в постель, чтобы попытаться проспать до следующего дня, сбежав от одиноких ночных часов, – протягиваю руку к щеколде и вдруг слышу топот копыт. Судя по звуку, около шести лошадей, целый отряд приближается к Чекерс по дороге из Лондона. Этого звука я так долго ждала. Напрягаю слух: да, точно, они не проехали мимо. Поворачивают к дому, и я высовываюсь из окна, стараясь разглядеть в полумраке, есть ли у них знамя и чьи именно цвета несутся рысью в такой поздний час.

Если из летних сумерек кто-то явился за мной, если кто-то решил освободить нас, пока Елизавета в отъезде, а Сесил на неделю отправился в свой новый дом, я уеду с ним, кто бы это ни был. Пусть меня поселят в бедной французской или испанской деревушке, пусть подвергнут опасности и втянут в восстание, я все равно согласна. Не проведу больше ни одного лета в этой клетке, как птицы Катерины. Не останусь здесь, даже если мы умрем на подходе к берегу или наш корабль захватят и потопят в море. Лучше утонуть, чем пролежать еще одну ночь в этой маленькой кровати, глядя на белый потолок и нацарапанные мной рисунки. Лучше умереть сегодня, чем прожить еще один день в тюрьме.

Всадники показываются из-за поворота. Перед ними развевается знамя Тюдоров. Это не какой-нибудь преступник, это послание от Елизаветы, а привез его некий лорд в окружении стражников. Наконец-то, наконец-то мне даруют свободу. Королева наверняка меня отпускает. Будь это иной указ, его бы передал один-единственный вестник, скачущий неспешным шагом. Слава, слава Господу, наконец-то она дарует мне свободу и я уеду из этого проклятого дома и больше никогда не переступлю его порог.

Захлопываю окно и спрыгиваю с табурета. Расталкиваю горничную, задремавшую на стуле.

– Приведи в порядок мои волосы, – приказываю я. – Достань лучший чепец. Сэр Уильям постучит в дверь в любой момент. Открой ему. Он сообщит о том, что мы свободны.

Она распахивает сундук, достает все необходимое, забирает наверх мои светлые волосы, крепит на них чепец. Сердце бешено колотится. Я снимаю с пальца обручальное кольцо, целую его, вешаю на цепочку и прошу горничную застегнуть у меня на шее. Она подтягивает шнуровку на рукавах и верхней юбке моего платья, и я расставляю руки в стороны, точно куколка, чтобы она могла поправить лиф.

– Идеально, ваша светлость, – говорит горничная как раз в тот момент, когда стучат в дверь. Я ловлю ее взгляд и улыбаюсь.

– Наконец-то. Слава богу. Свершилось.

Сажусь на стул, а она открывает дверь, делает реверанс перед сэром Уильямом и отходит в сторону, чтобы впустить его. Он входит в комнату и низко кланяется. Позади него глава прибывшей группы с беретом в руке, он кланяется, увидев меня, и я ответ наклоняю голову.

– Леди Мария, грядут внезапные перемены, – с поклоном сообщает сэр Уильям.

Я не в силах сдержать улыбку.

– Да, я услышала лошадей.

– Вас забирают отсюда, – растерянно продолжает сэр Уильям. – Без какого-либо предупреждения, конечно. Нам будет жаль расставаться с вашей светлостью.

Я слезаю на край стула и спускаюсь на пол. Подаю руку, и он целует ее, опустившись на одно колено.

– Храни вас Бог, – хрипло говорит сэр Уильям. – Слава Господу, что вы свободны.

– Хоть вы и были добрым хозяином, я рада покинуть вас.

– Собирайте вещи, вы уезжаете утром. Надеюсь, вас это не затруднит.

Я бы уехала отсюда, оставив эту старую кровать, стул, столик и задвинутый под него табурет. Уехала бы без вещей и пошла бы пешком в ночной рубашке, если бы мне позволили вернуться в Брадгейт этой же ночью.

– Замечательно, – отвечаю я.

Глава охраны, стоящий за сэром Уильямом, кланяется и говорит:

– Поедем после завтрака, ваша светлость. В семь часов будет удобно?

Я киваю и снова говорю:

– Замечательно.

Сэр Уильям нерешительно интересуется:

– Вы не спросите, куда вас везут?

Я издаю легкий смешок. Я думала только о свободе и так давно мечтала выбраться из этого дома, что и забыла о пункте назначения. Лишь представляла, как выезжаю верхом из каменных ворот и скачу куда угодно. Я захочу поехать в Лондон и навестить своего мужа Томаса, если он все еще в тюрьме. Если его освободили, я, вероятно, отправлюсь в Кент – он должен быть там. Мне все равно. Просто хочу отправиться в путь, и не важно, куда он приведет.

– Конечно, стоило спросить. Куда меня везут?

– К вашей приемной бабушке, герцогине Саффолк, – отвечает он. – Я сопровожу вас в ее лондонский дом.

Это не имеет значения. Я желаю оказаться в Лондоне, чтобы освободить Томаса, и бабушка Кэтрин – одна из немногих моих родственников, кто еще жив. Она всегда мне нравилась, к тому же у нее большой жизненный опыт как у фаворитки короля, чья благосклонность оказалась роковой. Правильно, что меня отправляют к ней, и я надеюсь, мою сестру тоже отпустят и привезут туда.

– А что насчет Катерины?

– Я не знаю, что предлагается для ее светлости, – говорит сэр Уильям. – Будем надеяться на лучшее.

Я замечаю, что теперь нам можно надеяться вслух. Он и сам полон надежд. Я поеду к приемной бабушке и освобожу своего супруга.

Несомненно, я увижусь с Робертом Дадли или его братом Амброзом, тем более что они заинтересованы в нашем освобождении. Встречусь с Уильямом Сесилом, навещу Катерину с моим маленьким племянником и добьюсь свободы для них. Елизавета все-таки одумалась и поняла, что не может отдавать предпочтение Марии, королеве Шотландии, забыв обо мне и моей сестре. У нее может быть только одна наследница, и это моя сестра Катерина. Мы снова займем свое место в мире. Мы получим свободу и воссоединимся. Возможно, даже будем счастливы. Почему нет? Мы с Катериной всегда отличались радостным настроем. Мы станем свободны, чтобы снова познать счастье.

По дороге из Чекерс в Лондон.

Лето 1567 года

Мы выезжаем в перламутровом свете английского летнего утра, в лучшее время дня лучшего сезона в стране. Солнце вышло из-за светлых облаков, кремовыми лентами опоясавших Чилтерн-Хиллс, и мы скачем на восток к светящейся золотом древней римской дороге Эйкман-стрит, прямой как клинок меча.

Движемся небольшой процессией: головной отряд, потом через небольшой промежуток, чтобы избежать пыли от их копыт, я с сэром Уильямом и главой стражей, а за нами все остальные. Через пару часов останавливаемся напоить лошадей и поесть, и сэр Уильям спрашивает, не устала ли я.

– Нет, – отвечаю ему. – Все хорошо.

Это неправда. Спина уже ноет, ноги разболелись после седла, ведь я еду верхом так, как учил меня отец: не в женском седле, будто деревенщина позади какого-то болвана. Я гордо восседаю на отдельной лошади с прямой спиной. Но после долгого пребывания в крошечной комнатке я потеряла былую силу и энергию. Однако я не лишилась жажды жизни и страстного желания оказаться на свободе. Лучше умереть от боли из-за судорог в седле, чем признаться, что устала – вдруг глава охраны решит повернуть обратно в Чекерс и снова двинуться в путь лишь тогда, когда найдет паланкин. Ничто не заставит меня вернуться в тюрьму. Пусть потрескается кожа на руках и до крови будут натерты ноги, я не зайду в ту комнатку с крошечным окном, из которого видно лишь маленький клочок неба.

Я будто снова родилась – надо мной высится небо, ветер обдувает щеки, впереди светит солнце. Не обращаю внимания на боль в спине и во всем теле. Чувствую запах жимолости и дикой фасоли в живых изгородях. На высоких холмах, где пасутся овцы, слышно, как машет своими маленькими крылышками летящий ввысь жаворонок. Ласточки кружат и устремляются вниз к деревенским прудам, люди машут с полей, собаки бегают и хватают лошадей за пятки. Когда мы обгоняем уличного торговца, он ставит свои товары на землю и умоляет меня остановиться и посмотреть. Картины и звуки повседневной жизни ослепляют меня: я никогда не думала, что снова их увижу.

В полдень мы делаем перерыв на обед, а в четыре часа глава стражи подъезжает ко мне на своей лошади и говорит:

– Ночь проведем в Хедстоун-мэнор в деревне Пиннер. Нас ожидают.

– Я не стану снова сидеть взаперти, – с тревогой откликаюсь я.

– Нет, вы свободны, – отвечает он. – У вас будет своя спальня и приемный зал, и вы сможете поужинать вместе с хозяевами дома, если пожелаете. Это не очередная тюрьма.

– Вы меня не проведете. – Я вспоминаю о Катерине, покинувшей Тауэр в твердой уверенности, что она будет жить у дяди вместе со своим мужем.

– Клянусь, я отвезу вас к герцогине Саффолк, – заверяет меня начальник стражи. – Но за один день нам не проделать такой путь. Завтра утром отправимся и будем ехать еще полдня.

– Хорошо, – говорю я.

* * *

Хозяин дома Роджер, лорд Норт, приветствует меня крайне уважительно. Так встречают сестру наследницы английского трона. Его супруга Уинифред неуклюже делает реверанс, наклоняясь слишком низко в попытке выказать должное почтение члену королевской семьи, – так низко, что уже практически кланяется, но я перевожу все в шутку, и она провожает меня в спальню. Две хозяйские горничные приготовили горячей воды для мытья, а моя собственная достала чистое платье из небольшой сумки с моими вещами.