Филиппа Грегори - Последняя из рода Тюдор

Никто не верит, что королева расстанется с Робертом Дадли. И все же она убеждает Джеймса Мелвилла в серьезности своих намерений, и Уильям Сесил занимается приготовлениями для встречи представителей шотландской и английской сторон в Берике, где будет подписан договор о браке и союзе. Карлица Томазина смотрит на меня, пряча улыбку, будто мы двое, видящие Елизавету не только когда она хвастается своими танцевальными и музыкальными навыками или своей ученостью шотландскому послу, знаем больше, чем эти мужчины, вынужденные восхищаться ею. Чтобы представить своего фаворита достойным женихом, она решает пожаловать ему титул графа Лестера и барона Денби, и весь двор собирается в большом зале, чтобы увидеть, как Роберт Дадли, сын предателя и внук изменника, опускается на колени перед королевой, а встает уже графом. Королеву Марию необходимо заверить в том, что Елизавета любит Дадли как брата и уважает как лорда. Однако она не способна завершить и эту комедию, не испортив сцену. Когда Роберт становится на колени, Елизавета гладит его по затылку. Это замечает и шотландский посланник, и все остальные. Она показала всему миру, что любит Дадли и что он у нее под каблуком. Мария, королева Шотландии, никогда не возьмет объедки Елизаветы, если та хотя бы не сдвинет их на край блюда. А Дадли будто весь в ее слюне.

Одним ноябрьским вечером я спешу ко двору через холодный туман, поднимающийся с реки, вокруг факелов во внутреннем дворике видна дымка от мелкого дождя, как вдруг Томас появляется из тени у главных ворот, словно поджидал меня.

– Томас! – восклицаю я. – Что вы здесь делаете? Я не могу побыть с вами, мне надо в большую столовую.

Он хмурит свое крупное лицо, шапочка смята в огромных ладонях.

– Я должен был вас увидеть.

– В чем дело?

– Случилась беда, – печально отвечает он. – Ох, Мария, видит Бог, я бы хотел вас от этого оградить.

Я в ужасе сглатываю ком в горле.

– Что такое? Неужели Катерина? Или ее мальчики?

Томас падает на колено, чтобы его лицо было на одном уровне с моим.

– Нет, слава Господу, с ней все в порядке. Ваш дядя умер.

– Она его обезглавила? – шепчу я от страха.

– Нет-нет. Все не так плохо. Говорят, он умер от горя.

Я замираю на месте. Грей не был любящим родственником, но его арестовали за поддержку Катерины, и он служил ей хорошим опекуном. Теперь с его смертью моя сестра потеряла попечителя. Еще один член нашей семьи расстался с жизнью, попав в немилость Тюдора. Этим правителям трудно служить, их невозможно любить.

– Храни Господь его душу, – вырывается у меня.

– Аминь, – искренне поддерживает Томас.

– А что же Катерина? Ох, Томас. Думаете, теперь королева отпустит ее? Она не останется в Пирго без дяди.

Он сжимает мою руку между своими широкими ладонями.

– Нет, красавица моя. Плохие новости на этом не кончились. Ее посылают к Уильяму Петре. Я сам видел, как за ней послали стража, словно за готовой сбежать пленницей. Катерину не освобождают, а перевозят в другое место, где за ней будут следить еще пристальнее.

Я хмурюсь.

– Сэр Уильям Петре? Он еще жив? Я думала, он болен. Ему, пожалуй, около ста двух лет.

Томас качает головой.

– Ему нет и шестидесяти, но это все равно тяжкое бремя. Видимо, только у него не получилось увернуться от этой обязанности. – Он с тревогой смотрит на меня. – Может, все будет хорошо. У него красивый дом, Катерине там понравится. Может, ее маленькому мальчику разрешат играть в саду.

– И где? Где он живет?

– В Ингейтстоунхолле в Эссексе. Вы бывали там, помните? Это на полпути к Ньюхоллу.

– Я должна увидеть ее, – вдруг решительно говорю я. – Должна увидеть немедленно. Я больше этого не выдержу.

Я жду, когда Елизавета закончит ужинать и танцевать с новоиспеченным графом Робертом Дадли. Он изо всех сил старается очаровать и рассмешить королеву, все продолжают поздравлять его с тем, какого высокого положения он достиг и как проницательно Елизавета разглядела в нем невероятную ценность. Только хватит ли этого, чтобы убедить королеву Марию? Ей не важно, барон он, граф или кто-то еще: она не подберет отвергнутого Елизаветой мужчину, если та не даст твердое обещание передать Марии права моей сестры, поэтому шотландские и английские советники в Берике никак не могут прийти к соглашению. Елизавета решительно настроена объявить Марию преемницей, как только она выйдет замуж за Роберта Дадли. Мария настаивает на том, чтобы право наследования передали ей до брака. Никто даже не спрашивает, как две королевы, почти не доверяющие друг другу, собираются заключить продолжительный договор.

Зато сегодня вечером Елизавета весела. Я грею ее атласную ночную рубашку у камина, пока кто-то другой подает засахаренные фрукты, а третья фрейлина приносит сладкое вино. Слуги тем временем прощупывают кровать и смотрят, не спрятались ли под ней враги, – а то мы не знаем, что она не проведет здесь и десяти минут, едва захлопнется дверь. Когда Елизавета усаживается в кресле у огня со всем, что ей может понадобиться, я подхожу и опускаюсь на колени.

– Встаньте, леди Мария, иначе завалитесь под корзину с бревнами, – говорит она, и все смеются.

Королева оскорбляет меня перед всеми, и я чувствую на себе неизменный взгляд Томазины. Выпрямившись во весь рост, я все равно стою лишь на уровне недружелюбных глаз Елизаветы.

– Ваше Величество, я прошу вас о большом одолжении, – тихо говорю я.

– Вы хорошо подумали, прежде чем просить меня о таком? – отзывается она.

– Да.

Ее глаза горят весельем.

– «Кто из вас, заботясь, может прибавить себе росту хотя на один локоть?»[23]

Все льстиво хохочут, показывая, как умно́ Елизавета процитировала Библию, и я заливаюсь краской.

– Я хотела бы прославить вашу репутацию милостивой королевы, а вовсе не добавлять себе роста, – таким же тихим голосом отвечаю я. Взгляд Томазины прожигает меня.

Улыбка исчезает с лица королевы, будто стертая губкой вместе с белилами.

– Не знаю никого, кто заслуживал бы моей милости, – замечает она.

– Моя сестра Катерина. Наш дядя, державший ее под арестом, умер. Я только что узнала, что он скончался от горя, не выдержав недовольства Вашего Величества. Вы со своим прекрасным лицом отвернулись от него, и это убило дядю. Я слышала, что Катерина не ест и целыми днями плачет. Она тоже страдает из-за немилости нашей великой королевы. Боюсь, ей не хватит смелости жить без вашей благосклонности. Умоляю вас хотя бы позволить мне навестить сестру.

Королева недолго раздумывает над моей просьбой. Томазина задержала дыхание. Фрейлины ждут ответа. Я тоже жду.

– Нет, – говорит Елизавета.

Мне остается лишь писать Катерине.

Пока я жду и надеюсь на ответ, однажды в галерее ко мне подходит сэр Уильям Сесил, подстраивая свой широкий шаг под мой короткий и наклоняясь, чтобы увидеть мое лицо.

– Говорят, вы писали своей сестре?

Полагаю, он прочитал мое письмо, едва я передала его пажу с просьбой доставить Катерине в Ингейтстоун. Последний абзац и вправду был написан специально для королевы.

– Да, – осторожно отзываюсь я. – Никто не говорил, что это запрещается. Я справлялась о ее здоровье и заверяла в своей сестринской любви.

– Писать ни в коем случае не возбраняется, – утверждает Сесил.

Он замирает и кивком головы приглашает сесть в нише у окна, где он смог бы смотреть на меня не сутулясь. Я придвигаю низкий табурет, чтобы забраться на сиденье. Сесил знает, что я не люблю, когда мне помогают, и садится рядом после того, как я устроюсь.

– У меня печальные новости о лорде Хартфорде, – говорит он.

Первое, что приходит мне в голову, – мой зять умер. И известие об этом убьет Катерину. Я стискиваю зубы и молча поднимаю глаза в ожидании, что Сесил продолжит разговор.

– Его забрали из-под опеки матери и отправили жить с сэром Джоном Мейсоном в его доме в Лондоне.

– Почему?

Старый придворный пожимает плечами, будто намекая, что не может сказать, хотя мы и так оба понимаем, что Елизавете не нужна причина желать зла Неду и его маленькому мальчику, сыну моей сестры, – он просто жил при ее дворе и влюбился в другую женщину.