Филиппа Грегори - Последняя из рода Тюдор

Я называю сына Томас Сеймур. Никого не пускают в Тауэр, поэтому крестными родителями становятся стражи, которые дают ему имя у купели в часовне, пока малыша держит моя фрейлина. Малыша возвращают со спасенной душой, а вот надо мной некому прочитать очистительную молитву. Думаю, я действительно хорошая протестантка, если отказываюсь от очередного таинства старой церкви. Встаю с постели, помывшись, меняю белье и молюсь в одиночестве – и на этом все.

Единственные новости, что до меня доходят, – это придворные сплетни от миссис Ротер. Она рассказывает, что моя кузина леди Маргарита Дуглас вместе с болезненным мужем Мэтью Стюартом затаились в своем доме, и гнев Елизаветы минует их. Теперь, когда они, виновные по стольким пунктам, стали свободны, жители Лондона еще больше злятся по поводу моего заточения и начинают говорить, что Джейн тоже держали в Тауэре беременной, как и меня, и что нерожденный ребенок погиб вместе с ней. Мне не нравится, что народ вот так использует имя сестры, но все же я тронута – Джейн вспоминают как мученицу, люди верят, что она могла бы дать им сына, наследника трона Англии. Все считают, что я тоже несправедливо лишена свободы. Тот самый народ, поддерживавший «нашу Елизавету», спасительницу реформированной веры в стране, сейчас утверждает, что она не лучше прежних угнетателей. Что она издевается над сестрой мученицы-протестантки. Ее армия потерпела неудачу во Франции, не сумев защитить протестантов, а теперь разгромленные войска медленно возвращаются домой, раненые, бунтующие, без денег – более того, их ряды сильно поредели из-за страшной вспышки чумы.

Однако самые невероятные вести сообщает не миссис Ротер, а моя служанка Люси. Она узнала от кухарки бедного коменданта, а та – прямиком от королевских поваров, обслуживающих Елизавету, что в попытке изменить мнение народа и правильно выбрать наследника королева намерена приказать Роберту Дадли жениться на Марии, королеве Шотландской.

* * *

Меня сводит с ума, что я не могу поделиться новостями с Недом, заточенным в Белую башню. Если бы он мог прийти ко мне, то громко рассмеялся бы, услышав о безумном плане королевы. Елизавета, должно быть, сошла с ума – предлагать своего опозоренного любовника другой королеве, особенно такой величественной и гордой. Марии Стюарт сватают дона Карлоса, наследника испанского престола. С чего бы ей обращать внимание на подчиненного Елизаветы? Тем более запятнанного скандалом? И все же Елизавета так отчаянно пытается уклониться от моего законного права на трон, что выдумала этот невероятный план, лишь бы, проигнорировав меня, сделать выбор в пользу посрамленного фаворита и французской католички, чья семья только что разбила нашу армию.

На этом Елизавета не останавливается, также предлагая жить втроем, всем вместе – она, Дадли и Мария, в каком-нибудь большом дворце. Две королевы разделят двор, разделят остров и, вероятно, Роберта тоже. Это странная, возмутительная и безумная идея – я прямо представляю, как члены Тайного совета вместе с Уильямом Сесилом и самим Робертом Дадли рвут на себе волосы.

Видимо, Елизавета шлет Марии письма (город полнится слухами), кокетливые послания, будто своей возлюбленной. Она собирается отправить ей кольцо с бриллиантом, как в честь помолвки. Обещает вечную любовь и дружбу. Говорит, окажись Мария в нужде или в опасности, пусть смело вызывает свою могущественную соправительницу, и Елизавета непременно поможет. Она занимается тем, что умеет лучше всего – разжигает страсти в политических целях.

А затем, прямо как ее отец, который проявлял благосклонность то к одному фавориту, то к другому, чтобы они возненавидели друг друга, королева вдруг обращается к Маргарите Дуглас, нашей опозоренной кузине, и показывает миру, что предпочитает ее в качестве рожденного в Англии наследника. Леди Маргарите не пришлось встречаться лицом к лицу с ее обвинителями, в отличие от меня. Все свидетельства, в которых заявлялось, что Дуглас нанимала гадалок и некромантов для предсказания смерти Елизаветы, опровергнуты. Она вышла из тюрьмы без единого пятнышка на репутации, и теперь ее с особым расположением принимают при дворе, а следом за Маргаритой всюду тащится сын, симпатичный мальчик Генри Стюарт, вернувшийся из Франции – прямо как изящный парусник за баржей. Маргарита Дуглас всем внушает мысль о том, что Генри стал бы подходящим мужем для королевы Шотландии. Раньше подобное прозвучало бы оскорбительно, а сейчас об этом можно говорить, это можно обсуждать. Что касается Роберта Дадли, он точно поддержит такой мезальянс, лишь бы самому избежать сей участи.

Это сумасшествие – интересоваться мнением безумной женщины. Глупо допрашивать болвана. Но о чем только думает королева, прощая изменницу, рискуя потерять трон и любовника, объявляя врага наследником, – и все ради того, чтобы не подпустить меня к престолу после своей смерти? Я всегда считала Елизавету необъяснимо мстительной, теперь же я нахожу ее совершенно лишившейся рассудка. Зачем ставить на кон все, чтобы лишить меня уважения? Почему так важно унизить и наказать меня?

Есть только одно объяснение – Елизавета завидует, как в своем детстве, когда она жила в постоянной тревоге, не зная, кому выкажет расположение ее отец. Сначала она строила из себя королеву, пока единокровная сестра, Мария Тюдор, была вынуждена ждать из-за юного возраста, а потом ситуация резко изменилось, и Елизавету страшно обидело, что фавориткой стала Мария. Презираемая сестра взошла на трон, и в первые месяцы правления народ восторженно отзывался о ней. Елизавета всегда соперничала с другими женщинами: полагаю, ненавидела своих мачех, затем единокровных сестер, бедняжку Эми Дадли, а теперь меня. И ненависть ее так сильна, что она готова пожертвовать Робертом Дадли, женив его на другой, чтобы лишить меня титула. Мне начинает казаться, что Елизавета настолько же ненормальна, как и ее отец.

В результате я боюсь ее еще сильнее. Как же хочется обсудить свои растущие переживания с Недом. Это уже не политика и не стратегия. Королева не просто сторонится наследницы, боясь, что та отвлечет внимание двора от трона, а делает все, лишь бы досадить сопернице. Она готова потерять любовь всей своей жизни и объявить врага страны преемницей, чтобы не дать мне шансов взойти на престол и жить счастливо с Недом и нашими детьми. Как же сильно она меня ненавидит, раз рискует всем! Как же ей отвратительна мысль о счастливом браке с чудесными детьми, если Елизавета уничтожает себя, чтобы испортить мое существование. Далеко ли она зайдет в своей мести за то, что я моложе, симпатичнее, счастливее и к тому же являюсь более законной наследницей?

Я помню, какую злобу Елизавета проявила к своей единокровной сестре Марии. Смотрела, как та погибает, и мучила ее, заигрывая с мужем Марии и отказывая в комфорте. Помню, что Эми Дадли умерла дома в одиночестве, а ее убийцу так и не нашли, однако Елизавете стало известно ее о смерти раньше всех остальных. Любой женщине стоит опасаться соперничества с ней. Я молюсь о том, чтобы моя кузина Мария Стюарт не попала под влияние Елизаветы, как это случилось со мной. Что до Маргариты Дуглас, ее освобождение – настоящее чудо. Возможно, королева приносит погибель своим родственникам, прямо как ее беспощадный отец.

Стоит ужасная жара, каменные стены Тауэра раскалены до такой степени, что на них невозможно смотреть – слепит глаза; на ощупь они тоже огненные. Ров превратился в застойную вонючую канаву из фекалий и потрохов, не помогают даже приливы с отливами – они лишь взбалтывают грязь, оставляя после себя гниющие водоросли и мертвых рыб. Вечером доносится запах разложения с реки и страшная тошнотворная вонь Лондона.

Лорды требуют, чтобы меня вместе с Недом и детьми выпустили из Тауэра и отправили за город. Каждое лето по Лондону гуляет зараза, а в этом году ожидается эпидемия чумы. Бедные солдаты побежденных войск, возвращающиеся из Франции, сильно болеют, им не хватает еды. Они валяются на дорогах, прося милостыню, кашляют и плюют в открытые водостоки, медленно текущие в середине каждой улицы, заваленной мусором. Погода стоит сухая, душные дни тянутся долго – вот бы смыло дождем эту чумную заразу и сдуло бы ветром тошнотворные испарения.

Ко мне приходит побледневшая Люси и говорит, что ее матушка, живущая за пределами Тауэра и стирающая мое белье, слегла в постель с симптомами чумы – опухание в подмышках и бубоны в паху. Люси трясется от страха.

– Еще вчера она стирала ваши вещи. Я сама их принесла и запеленала ребенка. – Она вся дрожит от беспокойства. – Упаси нас Господь, ваша светлость, я не знала! Я ни за что бы так не поступила! Вдруг малыш заразится чумой?

Дом Люси забили досками и пометили красным крестом на двери. Ее не пускают к матери, как и всех остальных. Больная женщина ворочается в постели совсем одна. Никого не будет рядом, когда она умрет или выздоровеет, хотя она догадывается, что, скорее всего, ее ждет смерть, а дочь не может даже подать ей кружку свежей воды. Когда жар повышается и тело опухает так, что хочется кричать, больные чумой молятся о смерти, но к ним все равно никого не подпускают.

– И брата я не видела, – тревожится Люси. – Он служит герцогу Норфолку.

– Может, он уехал за город вместе с двором, – беспомощно предполагаю я, – и сейчас находится в безопасности Виндзорского замка с королевой.

– Как думаете, переодеть малыша и постирать его вещи еще раз?

Мой новорожденный сын полдня провел закутанным в белье из чумного дома.

– Да, Люси, пожалуйста, – неуверенно прошу я, – и пожги тра́вы у двери и окон.