И сказала ему без всякой там преамбулы.

— Мне нужен пистолет.

— Вороны донимают? — неловко отшутился он. — Или крысы заели?

— Крыса, — холодно ответила она. — Одна, но большая, спасу от неё нет.

— Что ж ты у мужа не попросишь? Он тебе не то что пистолет, пулемет достанет!

— И, если ты помнишь прошлый наш разговор, муж не должен об этом знать. Ни в коем случае!

Представление о собственном всемогуществе у Юлии были какие-то детские. Она считала, что стоит ей только захотеть, и все станут плясать под её дудку, а уж Аренского она вообще держит на крючке. Он подумал с усмешкой: "Тоже мне, интриганка королевских кровей!" И воспринял её просьбу, как очередной каприз. Но теперь, рассказывая об этом Аполлону, вдруг представил, как такую "игрушку" Юлия могла применить…

— Пистолет, говоришь, — прервал его размышления Ковалев. — Что ж, дай ей пистолет, раз просит. Целый день одна, может, ей страшно.

— Да ты что, она — женщина взбаломошная. Начнется у неё истерика, думаешь, не нажмет на курок?

— А вот обсуждать с тобой мою жену я не собираюсь, — холодно заметил Аполлон. — Нажмет она на курок, не нажмет, это уж моя забота!

Он встал из-за стола и, открыв сейф, вручил Арнольду небольших размеров браунинг.

— Сегодня пойдешь домой на обед и отдашь его Юлии!

— Слушаюсь, товарищ майор!

Вечером Аполлон, против обыкновения, домой не торопился. Если в последние дни майор уходил раньше Арнольда, то сегодня сидел за столом и все что-то писал. Потом проверял написанное, беззвучно шевеля губами, и с размаху ставил поверх печать.

Арнольд перед уходом спросил его взглядом, мол, не надо ли чего, может, задержаться, на что Ковалев ответил ему взмахом руки:

— Иди, сегодня ты мне не нужен.

А после работы он не пошел домой, что тоже было странно, а свернул к своему детищу "Северные зори", где первым делом затребовал себе Растопчину, и тут же уединился с нею в кабинете.

Еще больше удивилась обслуга в ресторане, когда он затребовал туда же самого лучшего шампанского и французский шоколад, лежавший про запас для самых именитых гостей.

— Надо бы как следует стол накрыть, да некогда мне, уж не взыщите, Мария Андреевна!

— Да, ради бога! — несколько удивленно отозвалась та. — Теперь проблем с моим питанием нет… Никак кто-то к вашей шкуре слишком приблизился?

— И не говорите, в затылок дышит! — усмехнулся Аполлон.

— Вы, Аполлон Кузьмич, подозреваю, мастер такие вещи предусматривать и устранять.

— Может, и мастер, а только не господь бог!

Он не заметил, как опять тяжело вздохнул.

— Тогда за вашей шкурой охотится женщина, — утвердительно сказала Растопчина, наблюдая, как он наливает в бокалы шампанское.

Ковалев вздрогнул от неожиданности и пролил шампанское на скатерть.

— Под руку не говорите, Мария Андреевна.

— Решили сдаться без борьбы?

— Вам-то что за дело? — огрызнулся он.

— Не люблю, когда мужчина расплавленным воском течет! — упрямо сказала она.

Он на её слова ничего не ответил, вынул из кармана кителя пакет и положил на край стола.

— Разговор у нас будет серьезный, потому и приказал, чтобы нас не беспокоили, — пояснил он. — Этот пакет, как видите, не подписан. Но для вас на нем невидимая подпись: "Вскрыть в случае моей смерти."

— Неужели все так серьезно? — спросила княгиня.

— Серьезнее некуда. И, как вы понимаете, после моей смерти защитить вас будет некому. Первыми полетят головы моих друзей…

— Спасибо, — тихо сказала Растопчина.

— И тех, кому я покровительствовал, — невозмутимо закончил он. — Я не слышу вашего слова.

— Какого? — спросила она, не сразу поняв вопрос.

— Даете слово — не вскрывать пакет и не пользоваться его содержимым до срока?

— Даю, — твердо ответила она.

— А теперь, так сказать, примечание. Как только услышите о моей смерти… Ну, хорошо, "если" услышите о моей смерти, немедленно, как говорится, ноги в руки и под любым предлогом на вокзал. Думаю, в суматохе успеете сесть в поезд. Документы у вас — надежнее не надо. Еще один личный совет: в Ленинграде постарайтесь не показываться. Там сейчас опасно. Изыщите способ, чтобы внучку вам привез кто-нибудь из близких друзей. Денег я вам дал… на первый случай.

— Зачем вы это делаете? — она посмотрела ему в глаза.

— Врага надо уметь уважать, — скупо улыбнулся Аполлон.

Юлию он опять застал лежащей, в самом мрачном настроении. Это, как ни странно, его развеселило.

— Тебе стало хуже? — невинно поинтересовался он.

— Хуже! Намного хуже! — заорала она. — Или ты решил, что я — такая же выносливая, как твои политические? Это они ничем не болеют, а я женщина тонкая…

— Я тебя не понимаю, — продолжал притворяться он. — Вчера ты жаловалась на врача, который тебя плохо лечит…

— Я такого не говорила.

— Вспомни, моя королева, ты жаловалась, что он делает тебе уколы, которых ты боишься. Сегодня я отправил его к Веселову. У него, говорят, болеет жена…

— Ты отдал Яна… моего врача этой тощей кикиморе?!

— Твоего врача? Но, моя королева, мы не договаривались, что он станет твоим врачом. Прежде ты никогда не болела, а теперь, когда тебе стало лучше…

— Мне стало хуже!

Она съежилась на постели и зарыдала. Ее такой умный план разваливался на глазах, и все из-за этого ревнивого дурака! Наверняка он это придумал с Веселовой, чтобы только убрать подальше Яна, а её оставить подле себя… гнить заживо!

Юлия в ярости и не думала о том, что её прислали в лагерь как проститутку. Она должна была сидеть в зоне и работать наравне с другими еще, по крайней мере, год! А вовсе не нежиться в этом доме, который построил для неё влюбленный Ковалев.

— Хорошо, не злись, — примирительно сказал он, — завтра я пришлю к тебе твоего врача, тем более, что как мужчина он абсолютно не в твоем вкусе…

— Слизняк! — презрительно сказала Юлия, не очень покривив душой; конечно, она бы не хотела связывать с Яном жизнь — в нем не было ни широты, ни безоглядности, ни преклонения перед её красотой, но то, что Поплавский был красивым мужчиной, не требовало доказательств. Если выбирать между ним и этим мужичонкой, названным Аполлоном не иначе как в насмешку…

Ковалев исподволь следил за выражением её лица и читал его, как открытую книгу. Где он был раньше, куда смотрел? Кто ему сказал, что из проституток получаются верные жены?

Умом он все понимал, а сердце с этим открытием никак не хотело мириться.

Назавтра он сказал Аренскому.

— Алька, не в службу, а в дружбу: отведи Поплавского ко мне домой. Пусть продолжает свое лечение. Юлия говорит, у неё все ещё кружится голова. Слабость, то да се… Словом, пусть её лечит, как считает нужным.

— А ты? — не выдержав, поинтересовался Арнольд.

— А что — я? У меня куча работы.

— То есть ты будешь сидеть в кабинете?

— Я этого не сказал.

— Ладно, не хочешь говорить, не надо, — пожал плечами Арнольд, но мысленно насторожился.

Слишком уж спокоен майор. Насколько Аренский успел его узнать, это было затишье перед бурей, и Арнольд решил, что Яна он постарается подстраховать. Он не хотел, чтобы на его совести была ещё одна смерть, и Наташе, когда они в следующий раз встретятся, он должен прямо смотреть в глаза.

Дом Ковалева стоял в стороне от других домов, но подойти к нему можно было с двух сторон: по главной дороге, которая вела к лагерю и на которой зачастую было довольно оживленное движение, и с другой стороны, пройдя через поселок вольнопоселенцев.

Аполлон ушел раньше Аренского, и второй отчего-то подумал, что цель у них одна и та же, только Ковалев хочет подойти к своему дому незамеченным.

Еще когда инженер-теплотехник строил свою систему отопления в доме Аполлона, тот потребовал от него сохранить небольшую отдушину, этакую незаметную вьюшку, выдвинув которую можно было хорошо слышать то, что говорилось в спальне на втором этаже.

На сегодняшний день повариху Аполлон вызывать не стал, ему надо было проникнуть в кухню через черный ход, который тоже построили по его настоянию — Ковалев слишком хорошо изучил школу выживания, чтобы пускать какое-то серьезное дело на самотек.

Он не знал, понадобится ли ему когда-нибудь черный ход, но предпочел его иметь, чувствуя, как всякий крупный интриган, что у любого, самого удачливого человека, могут возникнуть обстоятельства, когда нужно иметь запасной выход. Как в прямом, так и в переносном смысле слова.

На этот раз Ян шел в дом майора неохотно. Он опасался, что взбаломошная бабенка может спровоцировать его на непредвиденный поступок, и не хотел идти у неё на поводу. А кроме того, у него с утра было нехорошее предчувствие.

Прежде он никогда не видел кошмаров. Ему обычно снились вещие сны вроде снов с участием прадеда. Или сны светлые, радостные, после которых он просыпался полный сил и работал с подъемом. Минувшей же ночью ему приснились жена и дочь, которые бежали от кого-то страшного, чьего лица и даже фигуры Ян не видел, но по тому, как от ужаса кричала его Танюшка, понимал, что бегущий её вот-вот настигнет, а он ничем не мог ей помочь. Ни руки, ни ноги во сне его не слушались.

Убийца или зверь в его сне Таню настиг и убил, а Ян проснулся от собственного крика.

Сон повлиял на него странным образом: он разозлился на Юлию. На то, что она, не спросясь, надо ли это ему, вовлекает его в какие-то свои планы. И при этом не сомневается, что Ян в её руках.

Он решил, что именно сегодня сообщит Юлии, что ни в чем помогать ей не будет, а если она и дальше станет его донимать, обратится к самому майору и расскажет, что за змею пригрел тот на своей груди.

Поплавский чекистам не сочувствовал, но в этой ситуации майор Ковалев представал перед ним попросту обманутым мужчиной. Причем обман происходил с участием его самого, человека, который вовсе этого обмана не хотел.